Но стихия любовная увлекла, и тут Бога славить в общем-то не за что, и вот почему. Бойфренд был года на три старше Сони, имел бритый затылок, кожаную жилетку и толстую цепь сомнительного металла на шее. Соне он по секрету сказал, что это платина, с-с-страшно дорогущая, но об этом никто не знает, только он и вот теперь еще Соня. Словом, бойфренд был братаном, не то чтобы чьим-то, а так, вообще, профессия у него такая была: братан. Разряда шестого, судя по всему.
Еще у братана-бойфренда была машина. Соня про себя называла ее «красненькая», потому что в марках не разбиралась, но компетентная подруга Динка Сопович определила, что это «БМВ-пятерка».
Бдительные родители бдели-бдели, внимательно интересуясь учебным процессом дочери, пристально проследили за сдачей выпускных экзаменов, сходили вместе с Соней и подали документы, а потом, решив, видимо, что дело сделано, укатили на дачу, оставив Соню готовиться к вступительным экзаменам на попечение бабульки-соседки, вдовы сталинского наркома, одиноко доживающей свой век в трехкомнатной квартире вдвоем с именным «маузером» мужа.
Соня была девушкой не то чтобы не умной, нет, там, где дело касалось знаний, она «шла в тройке лидеров», но в жизни, как выясняется, хорошие отметки — это одно, а «головной ум» — совершенно другое. Тут надо еще добавить, что внешне Соня уродилась неплохо, не Клаудия Шиффер, конечно, но и не Вупи Голдберг, это уж точно.
Однако именно отсутствие «головного ума» вкупе с летом и отъездом родителей и привели к тому, что Соня «пролетела» с МГУ и осталась у разбитого корыта. Бойфренд по имени Сережа был напорист, опытен, решителен и весел. Соня сдалась во вторую же ночь и махнула рукой на все — уж больно сладка оказалась влюбленная жизнь!
Летний распорядок дня у Разумовской был такой: подъем в одиннадцать-двенадцать-час, завтрак, рапорт соседке: «Поехала к Динке готовиться к экзаменам!», и до вечера с бойфрендом — в Серебряный бор. Вечер. Возвращение домой, ужин, рапорт соседке: «Ох, я так устала, лягу пораньше, а чтобы никто не тревожил, отключу звонок и телефон!»
В десять у окна спальни родителей уже рычал «красненький» «БМВ», а первый этаж снимал проблему ускользания Сони из дома, не хлопая входной дверью. Рано утром, на заре, она возвращалась тем же путем, довольная и счастливая, и засыпала безмятежным сном младенца, а назавтра все повторялось вновь.
Жареный петух прокукарекал в день первого экзамена. Соня, не выспавшаяся и недовольная — бойфренд в последнее время стал каким-то озабоченно-испуганным — лениво написала сочинение по «Герою нашего времени» и даже не очень-то удивилась, когда совместно с подъехавшими порадоваться успехам дочери родителями обнаружила через пару дней напротив своей фамилии цифру «два».
Лихорадочные попытки поступить в другой, менее престижный вуз тоже не дали результата, вернее, результат был тот же — арабская цифра «два».
У старших Разумовских началась тихая паника… А в середине августа случилось страшное. Соня сидела на подоконнике открытого окна родительской спальни, наматывала на палец рыжий локон и задумчиво смотрела вдаль, как вдруг раздалось фырчанье мотора. Но это была не привычная «красненькая» — по асфальту тихо подползала к дому длинная аспидно-черная машина с раскосыми глазами-фарами.
Бесшумно опустилось тонированное стекло, и Сонин бойфренд, сменивший, видимо, не только машину, но и разряд в братанской иерархии, кинул в окно какой-то комочек. Машина фыркнула и умчалась прочь. Улыбка сползла с Сониного лица. Она нагнулась, подняла и развернула стодолларовую купюру, на которой размашисто было написано черным маркером: «Пока! Встретимся в аду. Сережа».
Соня тупо посмотрела на портрет напоминающего Ломоносова древнего американского то ли президента, то ли миллионера на купюре, сомнамбулической походкой прошла к себе в комнату, взяла кнопку, пришпилила «деньгу» к двери и с наслаждением начала метать в нее подаренные бойфрендом духи, лаки и прочий парфюм.
Когда прибежали родители, Соня сосредоточенно пилила запястье пилкой для ногтей. Она тут же была избита по щекам, накормлена афобазолом и напоена валокордином, долго и судорожно рыдала на материнской груди и сквозь рыдания выдала рассказ на тему: «Как я провела это лето».
Неделю дома было плохо. Папа Разумовский метал громы и молнии на голову неумной влюбчивой дуры, вдруг заменившей его умненькую и благоразумненькую доченьку, мама тяжело вздыхала и все подсовывала Соне полоски теста на беременность, не удовлетворяясь первым отрицательным результатом. Словом, Соню достали, и она объявила, что больше не хочет ни от кого зависеть и поэтому завтра устраивается на работу.
— Да кому ты нужна?! — крикнул на это отец: — У тебя же нет никакой профессии!
— В дворники пойду, там этого не надо! — в запале крикнула в ответ Соня и закрылась в своей комнате.
А слово, как известно, не воробей!
Соня устраивалась на работу по всем правилам. Она написала о себе довольно длинную бумажку, озаглавленную модным словом «резюме», отксерила ее в двадцати экземплярах за деньги в уличной «ксеральне» и пошла по конторам, фирмам и офисам. Везде Соне обещали позвонить, как только это самое резюме рассмотрят. Видимо, не рассмотрели нигде — звонков не было.
Тогда, чтобы не терять времени даром, Соня подключила всех своих подруг и знакомых, из которых, к слову, едва ли не половина в институты, университеты и всякие академии тоже не поступили и мыкались теперь, как и Разумовская.
Время шло. Подруги по большей части подсовывали работу вроде пресловутого гербалайфа или «Мэри Кей». В проститутки не хотелось — Соня, как всякая нормальная девушка, любила деньги и секс, но себя она все же любила больше. А время продолжало идти…
Как-то за семейным ужином хмурый весь последний месяц родитель ядовито осведомился, как идет процесс трудоустройства дочери. Что-то не слышно бодрого шарканья метлы о тротуар по утрам…
— Послезавтра услышите! — решительно пообещала сумрачная Соня.
За столом отдела кадров ЖЭКа сидел болезненно толстый лысый мужик и пил чай с сухариками. Увидев Соню, облаченную по причине дождя в блескучий рейвовский плащик, он спрятал стакан и сухарики в тумбочку и куртуазно спросил:
— Чем обязан?
Соня тоскливо посмотрела на засохший кактус на грязном сейфе, на пыльные окна и осеннюю хмарь за ними и деревянным голосом выдала:
— Я… работать у вас… хочу.
— Помилуйте, барышня, а кем же вы у нас работать хотите? — засуетился толстяк.
Соня потупилась:
— Дворником…
Потом было еще много охов и ахов, рассуждений, что это не работа для молодой и симпатичной и так далее, но в итоге Соню на работу взяли. Да и как не взять, дворников-то не хватает, причем катастрофически!
Участок Соне достался знакомый до боли — собственный двор и кусок улицы, выходящий одним боком на бульвар. Ей выдали ключ от подсобного помещения — маленькой грязной каморки на первом этаже с забитым железом окном и кучей заплесневелого инвентаря в углу. Спецодежда — синий халат и клеенчатый фартук — полагалась, но, как сказала пожилая тетка, замначальника ЖЭКа, в данный момент таковой в наличии не имеется. Вот так-то, Соня Разумовская… Родители поохали, поворчали да и смирились. А что — ей жить!
Осень, осень… Дальше можно дополнить кому что нравится: последняя, давай у листьев спросим, что такое, золотые листопады и так далее. А для дворника осень — это листья, и точка. Соня поняла это в первый свой трудовой день.
Вроде и деревьев в Москве ну не так чтобы много, вроде не лес ведь, а листьев и во дворе, и на улице оказалось столько! Соня с семи утра отчаянно гребла их разлапистой метлой, лопатой собирала в большие кучи и к обеду очистила-таки двор, но, стоило ей вернуться к тому месту, откуда началась ее лиственная эпопея, выяснилось, что желтых, бурых, красных отмерших продуктов жизнедеятельности деревьев нападало больше прежнего.
Вот тут и появилась в жизни Сони тетя Клава, соседка по участку, дворничиха из сталинского «красного» дома. Она весьма вовремя завернула во двор и застала Соню сладко плачущей над кучей листвы.
— Ты, девонька, не надрывайся! — философски посоветовала она Соне. — Осень, она такая! Жди ветра. Ветер подует-подует, да и облетит вся листва, так ты тогда ее и убирай, а сейчас-то какой толк! Пусть она пока падает себе, шуршит, красота же!
Так Соня познакомилась с первым из многих нехитрых — и достаточно хитрых — секретов дворницкого мастерства. Прошла неделя, Соня втянулась. Розовые обтягивающие джинсики и короткую голубую курточку, а также кожаные шнурованные ботинки до колен, в которых она работала в первые дни, пришлось заменить мамиными дачными штанами с отвислыми коленками, старым отцовским ватником и черной банданой с черепами на голову, а иначе каждый индивидуум мужеского полу почитал своим долгом остановиться и пристать со всякой ерундой типа: «Девушка, а девушка, можно, я вам помогу?»
Больше всего Соне нравилось время после семи утра. Москва — ленивый город. Те немногочисленные ее жители, которым на работу рано, выходят еще раньше, за час-полтора-два, чтобы успеть доехать, а остальные, которым на работу поздно и которых большинство, еще мирно дрыхнут, и во дворе тихо и пусто. Можно спокойно делать свое дело и думать о великом, например о чудной беленькой шубке, которую Динка видела в «Дизеле», или о нем, будущем избраннике Сони. Конечно, он будет обеспеченным, красивым, но самое главное — он будет ее, Соню, любить и никогда не бросит…
Были в новой Сониной работе и отрицательные стороны. Из главных можно было выделить две: собаки и тяга людей к контрацепции. И если на собак Соня не очень обижалась, просто было неприятно, то на людей затаила жгучую ненависть. Ну в самом деле, унитазов или мусорных ведер нет, что ли? Почему резиновые сосуды страсти нужно обязательно выбрасывать в форточку? А может быть, это такой своеобразный способ пометить свою территорию? Соня терялась в догадках, каждое утро убирая разноцветные резиновые изделия с тротуара и газона возле дома.
А потом она нашла пистолет. Дело было уже в октябре, ближе к концу месяца. Как раз несколько дней назад листья с деревьев облетели окончательно, и Соня мужественно убила почти сутки на их сбор и погрузку в специально привезенный контейнер. И вот в дальнем углу двора, выметая мокрую листву из щели между гаражами, Соня заметила металлический блеск на земле. Она ковырнула метлой — точно, он!
Соня осторожно подняла оружие с земли. Настоящий! Тяжелый, мокрый и железный, черного цвета. Соня осторожно опустила трофей в карман ватника и задумалась.
Вообще-то за месяц с лишним, который Соня проработала дворником, ей уже посчастливилось стать владельцем немалого количества вещей — ножей, ключей, зажигалок, двух зонтов, пустого кожаного бумажника, брелка, сережки и обручального колечка. Все найденные предметы Соня складывала на полочку в своей каморке — а вдруг владелец найдется? Получился целый музей.
Но одно дело зажигалка, а совсем другое — пистолет! Надо было идти советоваться к мэтру, и Соня решительно зашагала к тете Клаве. Тетя Клава внимательно выслушала Разумовскую, а потом, лукаво улыбаясь, поманила ее пальцем в дворницкую. Там она откинула крышку здоровенного железного ящика и приказала:
— Кидай сюда! Нам это ни к чему!
Соня заглянула в ящик и обомлела: он был полон оружия! Пистолеты, обрезы, патроны, ножи с наборными ручками, автомат Калашникова без магазина, какие-то диковинные штуки со стволами и курками… Все пыльное, местами ржавое.
— Тетя Клава, откуда?
— Я, Сонюшка, почитай, тридцать лет уж мету, вот собрала… арсенал! Пусть тут лежит, чем в людей стреляет! Такая у нас с тобой профессия — родину от всякого мусора убирать!
С тех пор много воды утекло. Соня уже давно не мела улицы, да и былой пофигизм куда-то делся — она стала спокойной девушкой, но одно в ней осталось неизменным: к окружающим мужчинам Соня относилась равнодушно. Неудачный опыт с «братаном» Сережей научил ее главному: нужно ждать единственного и неповторимого, а не кидаться на первого встречного, каким бы опытным и уверенным в себе он ни был. Только так — единственного и неповторимого. А остальных — побоку, перетопчутся.
И вот теперь эта история с Олегом…
Глава шестая
Что такое «заявка на донора», до Тамары в полной мере дошло, только когда она предстала перед заместителем начальника Лефортовской тюрьмы. Несколько лет назад этот бывший следственный изолятор ФСБ передали в ведение Министерства юстиции. Молодцеватый подполковник в милицейской форме, приняв у Тамары документы, усмехнулся и посмотрел на монитор компьютера.
— Сейчас у нас ждут этапа трое осужденных на пожизненное. Выбирайте!
И, широким жестом развернув монитор, подполковник подписал лежащую перед ним заявку.
Тамара ожидала увидеть что-то страшное, каких-нибудь маньяков со злобными взглядами, но с экрана на нее смотрели вполне нормальные люди. Один совсем молодой, двое других — постарше. Скупые строчки под фотографиями кратко сообщали биографические данные и информировали о статьях, по которым были осуждены преступники.
— Вот этого, — Тамара ткнула в монитор, спохватилась и прочитала: — Радулов Виталий Евгеньевич, тысяча девятьсот восемьдесят шестого года рождения.
Подполковник нахмурился, покачал головой.
— Что ж вы так немилосердно, а? Ему бы жить да жить, а вы его — в доноры… Впрочем, это не мое дело.
— А что, разве в «Белом лебеде»[8] ему будет лучше? — холодно спросила Тамара.
— Там у него есть хоть какая-то надежда на условно-досрочное. А из вашей конторы он прямиком пойдет в психушку и, насколько я знаю, до конца своих дней будет овощем.
— Овощем? — Охнув, Тамара быстро пробежала глазами по монитору. — Простите, я тут подумала… Давайте вот этого: Журин Геннадий Стальевич, пятьдесят третьего года.
— Пожалуй, — кивнул подполковник и вписал в заявку данные заключенного. — Его доставят к вам в районе пятнадцати ноль-ноль. До свидания.
Тамара поднялась, поправила юбку, попрощалась и пошла к двери.
— Радулов в пьяной драке на собственной свадьбе трех человек убил, — сказал ей в спину подполковник. — За честь невесты вступился. Один из убитых был заместителем губернатора. А Журин водку делал в промышленных масштабах из метилового спирта и продавал. Двести одиннадцать душ за полгода. Так что все правильно…
Молча открыв дверь, Тамара кивнула и вышла.
Всю дорогу до управления она пыталась понять, зачем Чеканин отправил ее с заявкой — в наказание или таким образом полковник старается закалить ее, подготовить к будущим испытаниям? Если так, то выбор задания не очень удачен. Судьба отравителя Журина ее мало интересует. У Тамары давно уже сложилась твердая позиция: сознательные убийцы и насильники — это не люди. Жалеть их не просто нельзя, а преступно. Точка.
В кабинете Чеканина Тамару встретил все тот же Джимморрисон.
— У нас опять ЧП! — выпалил он, едва девушка пересекла порог. — Убит… Ну, точнее, погиб генерал Гонсовский, исполняющий обязанности начальника Центрального военного архива. На охоте погиб. То ли застрелился, то ли… В общем, пока ничего не известно толком, кроме двух вещей — у него также отсутствует головной мозг, а рядом с ним нашли сгоревший навигатор. Такой же, как у таможенника нашего, Зимина, был. Шеф и Вершинин уехали на место происшествия, Карпухин — к немцам, брать их за жабры, а мы с тобой будем «спецов» поднимать.
— А кто такие эти «спецы»? — поинтересовалась Тамара.
— Сама увидишь, — не сулящим ничего хорошего голосом сказал Джимморрисон. — Когда донора привезут?
— К трем обещали.
— Лады. Значит, еще есть время перекусить. Ты пойдешь?
— Нет, — помотала головой Тамара, — я тут посижу. Устала что-то…
На самом деле она хотела остаться одна и поразмыслить. То, что ситуация с каждым днем становится все сложнее, а дело — запутаннее, угнетало Тамару. Она чувствовала, что все это в конечном итоге коснется ее, причем коснется не как стажера управления «Т», не по работе, а как человека. И от этого чувства хотелось стать маленькой-маленькой и забиться в какую-нибудь укромную норку, туда, где ее никто не найдет…
— Я же не зна-а-ала! Я же пошути-и-ила… — завывала Соня, раскачиваясь на табуретке и комкая в руках совершенно мокрый платок. Тетя Клава сидела напротив, подперев щеку рукой. Давно остыл чайник, за окнами дворницкой сгустилась ночь.
— А паренек-то, видать, с характером, — сказала старушка. — Ох, грехи наши тяжкие. Говоришь, не нашли вы его в подземельях-то?
Соня отрицательно помотала головой.
— Только вещи…
— И что за бес вас туда несет, — проворчала тетя Клава, тяжело поднялась со своего места и, шаркая войлочными тапочками, подошла к древнему резному буфету, похожему на средневековый готический собор. Отворив застекленную дверцу, она достала с полки бронзовый колокольчик, блюдце, свечку, гранитный камешек, серебряную монетку царской чеканки и желтоватое антоновское яблоко.
— Ты, девонька, ну-тко успокойся. Руки вот так вот на скатерку положь — и сиди. Вопросов не задавай. Не бойся. Попробую я горю помочь — поискать твоего… как бишь? Олега?
— Угу, — всхлипывая, кивнула Соня. — Только он не мой.
— Твой, чужой — это вы после разберетесь. Ну, Господи, благослови! Царица небесная, пособи!
Тетя Клава размашисто перекрестилась на темную икону в углу каморки, низко поклонилась. Колокольчик она подвесила на крючок под низким потолком, блюдце утвердила посреди стола, рядом поставила зажженную свечу, разложила вокруг камешек, монетку и яблоко. Закрыв глаза, дворничиха несколько раз глубоко вдохнула и протянула руки над свечой. Неожиданно низкий, густой голос ее потек, как масло: