Марина несколько мгновений тупо глядела на Глэдис, не в силах молвить слова. Ну… а еще говорят, будто Россия – дикая страна! Вот где дичь дичайшая. Голубая кровь! Боже ты мой!..
– Ну вот! – разочарованно воскликнула меж тем Глэдис, глянув в окно. – Опоздала! Кареты доктора уж и след простыл!
Надо думать, за время этого затянувшегося разговора доктор успел доехать не то что до деревни, а и до самого Лондона!
Глэдис уныло собирала пустые кувшины. Марина, так и не притронувшаяся к завтраку, залпом проглотила остывший чай и с тоской взглянула на ванну: вода небось тоже остыла. Хорошо бы попросить Глэдис принести горячей. Но девушка так удручена, глядит с такой обидой, явно считая русскую гостью виновницей своей задержки…
– Да ты не печалься, – сказала Марина, желая к ней подольститься и едва сдерживая смех. – Все можно и без доктора узнать. Ты найди предлог сбегать на конюшню да поглядеть на Хьюго.
Глэдис зарделась. Ясно, что она сделает это непременно и безо всякого предлога!
– И что же, мисс? – взволнованно спросила она.
– Как же ты не понимаешь? У него же лицо поцарапано! Ежели кровь голубая, то и царапины голубые будут!
Марине пришлось закашляться, чтобы не выказать усмешку, но простушка Глэдис уставилась на нее с самой горячей благодарностью.
– Не знаю, как и благодарить вас, мисс… я хочу сказать, миледи! – жарко выдохнула.
– Ну, это очень просто сделать! – торопливо сказала Марина. – Принеси еще горячей воды для ванны – вот и сочтемся.
Глэдис подхватила кувшины и прижала их к себе.
– Ну и заболталась же я! – смущенно пробормотала она. – А про дело и забыла. Вы небось захотите другую горничную, миледи. Ей-богу, даже брауни был бы расторопнее.
Марина так и подскочила на постели.
Брауни! Ну конечно! Брауни и все, что было потом. Она начисто позабыла, о чем хотела поговорить с Глэдис. Тоже, хороша птушка!
– Вот еще что, – она жестом остановила Глэдис. – Tы в замке давно служишь?
– Да, три года! – гордо ответила Глэдис. – А что?
– Не помнишь ли, была здесь когда-нибудь девушка по имени Гвен… Гвендолин?
Мгновение Глэдис стояла с открытым ртом, а потом кувшины выпали из ее рук, и она опрометью кинулась прочь, сопровождаемая неистовым грохотом меди, скачущей по каменным плитам пола.
«Похоже, ронять их входит у нее в привычку, – угрюмо подумала Марина. – Так и не приму я нынче горячую ванну! Ну черт ли меня за язык тянул? Не могла я разве начать спрашивать попозже, когда Глэдис уже принесла бы воды?!»
Приключение в башне
Чем дальше уходил день, тем менее реальными казались Марине ее ночные приключения. Поверить было невозможно, что в замке, где столько народу постоянно снует туда-сюда, мог находиться человек в заточении, без ведома хозяев. Разумеется, без их ведома не мог. Вот ведь Урсула знала же о Гвен. А кто знал еще? Кто держал ее взаперти, кто терзал и мучил?
Марина спустилась в сад и с тщательным безразличием принялась ходить туда-сюда по парку, постепенно сужая круги и подбираясь к зарослям шиповника, на которых кое-где торчали почерневшие прошлогодние ягоды. Да, кажется, та самая башня. Вот по этой лужайке ковылял брауни. А вот за тем узеньким окошком…
Она задрала голову, едва не сломав шею. Да, окно как раз на высоте галереи, по которой они с Урсулой вчера носились как угорелые. Как же вошел в башню этот злодей? О! Да вот через эту дверь!
Не веря глазам, Марина уставилась на полукруглую, вросшую в землю дверь. Hичего себе! Как все просто! Даже замка здесь нет: так, заложен засов, и все. Ну, тяжелый какой, небось и не поднимешь: проржавело все. Забытое, заброшенное место.
Марина с безразличным видом подошла к башне, воровато огляделась и вцепилась в засов. Она рванула что было сил – как выяснилось, совершенно напрасно: засов легко ушел в сторону, дверь бесшумно приотворилась. Марина мазнула пальцем по петлям: ого, сколько масла! Кажется, и впрямь кто-то хаживает сюда украдкой, а раз так, значит, она на верном пути.
Она слышала, будто в башне нечто вроде кладовой, однако круглое помещение было пусто, каменный пол замусорен. Ни мешков, ни бочонков, ни ящиков, только две каких-то доски прислонены к стене. Посередине комнатки винтовая лестница. Да какая крутая! Марина едва переводила дух, когда наконец одолела ее и стала на площадке. Перед ней было окно, ведущее на галерею, забитое крест-накрест устрашающими ржавыми гвоздищами. В щель Марина разглядела нишу, где пряталась вчера, каменные плиты, где лежала Урсула… Что-то там было не так. Мелькнула мысль, будто нет чего-то… чего-то непременного! Но Марина тут же упустила мысль, потому что подумала: теперь понятно, почему хоть и глухо, но можно было расслышать голос Гвен. В двери, выходящей на площадку, тоже видны щели. Странно, что узница не кричала, не звала на помощь: кто-нибудь из обитателей замка непременно услышал бы ее, помог. Или… или некому было помочь? Значит, получается не так, как сначала думала Марина, а наоборот: все в замке знали об узнице, все, от хозяина до последней горничной. И кричи Гвендолин, не кричи, никто не пришел бы ей на помощь. Почему? Что толку голову ломать – не проще ли спросить у самой узницы?..
Марина не дыша припала к щелястой двери. Перед ней была комната – очень узкая, с низким потолком, напоминающая шкатулку, едва освещенная решетчатым окном в массивной стене. Это была темница, настоящая темница, но вот незадача: в ней не было узника.
Да, да! Комната оказалась пуста. Марина обшарила в ней каждый уголок (дверь мягко поддалась под ее тяжестью), и она смогла войти, надеясь отыскать хоть какое-то подтверждение вчерашним событиям. Живым не пахнет; мебели ни следа, нет даже жалкого топчана, на котором вчера, судя по жутким звукам, неизвестный измывался над Гвендолин. Только под окном стоит какой-то колченогий табурет. Марина, устало опершись на него коленом, взглянула сквозь решетку.
Сначала она увидела лес на горизонте, изгиб реки, очертания гор – наверное, где-то там и море. Затем показались вдали крыши деревенских домов, поляна вокруг замка, темно-зеленые лавровые кусты… и фигура человека, поспешно идущего между ними по узкой тропе.
Hесмотря на расстояние, Марина узнала его сразу – не столько взором, сколько дрогнувшим сердцем. Это был Десмонд, мелькнул – и скрылся, будто очень спешил куда-то. Они не виделись дня три, и Марина вдруг поразилась его красоте. Легкая, стремительная походка, вольный разворот плеч, гордо вскинутая голова. И какой у него властный, победительный вид. Если бы она задержалась в своих поисках на полчаса и сейчас только подходила к башне, они с Десмондом вполне могли бы встретиться вон за теми кустами.
Что бы он сделал? Сухо поздоровался и прошел мимо? Или с издевательской вежливостью поинтересовался: «Знакомитесь с окрестностями, дорогая кузина Марион?» Нет… он шел так быстро, что они, пожалуй, налетели бы друг на друга, и… Марина охнула, представив, как ударилась бы в твердую грудь Десмонда, а он, чтобы поддержать, схватил бы ее за руку или за талию. Схватил бы, прижал к себе, ощутив близко-близко бешеный стук сердца, уловив запах ее волос, ее кожи, увидев, как трепещет в глубоком вырезе грудь… Что, если та сила, которая несколько дней назад едва не бросила их в объятия друг друга, сейчас восторжествовала бы над ними?
Марина уже ощутила спиной жесткую, короткую траву, на которую ее опрокинул бы Десмонд, услышала жестяной грохот накрахмаленных нижних юбок, безжалостно сминаемых нетерпеливыми коленями, увидела пляску ветвей, растревоженных их слитными телодвижениями… вдруг ветки затрещали, земля разверзлась, Марина ухнула куда-то, почему-то больно ударившись коленями, – и с криком боли очнулась от своего сладостного бреда.
От своего глупейшего бреда! Трещали не ветки, уходила в бездну не земля. Треснул и разваливался колченогий табурет, и Марина очутилась стоящей на коленях, чуть не плача от боли.
Вскочила, смахнув злые слезы. Десмонда и след простыл. Он ушел, даже и не узнав, как только что… что? Да ничего! Минутное помрачение Марины вмиг рассеялось. Она наконец вспомнила, зачем пришла сюда, в башню. Хороша избавительница несчастных полонянок. Не добрая самаритянка – блаженная девка, чья разбуженная кровушка играет, как березовица. Весна, вот в чем дело. Близка весна! Вот она и мечтает о мужчине, не зная даже и сама о каком. Похоже, ей все едино: Десмонд ли, Хьюго… кто-то еще… Вон ведь даже капитан Вильямс привиделся ей намедни во сне, хотя уж он-то никак в милые дружки не годится – хилый да малорослый, белесый какой-то. Нет, забудь, Марина, о зове плоти, не то недолго и до беды! Она несколько раз весьма чувствительно стукнула себя по лбу и вдруг, словно эти удары сбили некие путы, вспомнила, чего не обнаружила на галерее.
Разбитого фонаря там не было! Осколков стекла!
Но как же это могло статься? Марина вернулась на площадку, припала к щели.
Разбитого фонаря там не было! Осколков стекла!
Но как же это могло статься? Марина вернулась на площадку, припала к щели.
Нет. Каменный пол совершенно чист, лишь кое-где валяются какие-то веточки, сухие прошлогодние листочки. Урсула убежала сама не своя, Марине тоже было не до уборки мусора. Что же получается? Bыходит, Урсула потом спохватилась и вернулась подобрать осколки? Или – Марина вздрогнула – вернулся кто-то другой? Тот, кто держал здесь Гвендолин и почуял чужой глаз?..
Ей вдруг сделалось жутко. В панике ринулась вниз по ступенькам, споткнулась, еле удержалась на ногах – да и замерла, пораженная внезапной догадкой. А что, если никто не возвращался убрать разбитый фонарь? Что, если и фонарь этот, и разговор узницы с Урсулою, и крики Гвендолин, и вообще все ночное приключение – не более чем кошмар, призрак… такой же несуществующий призрак, как леди Элинор, и старик на деревянной ноге, и молодой поэт, застреливший своего брата?
Марина оглянулась. В распахнутой двери никого, в башенной комнатке тишина и пустота.
О господи!
Она не знала, что и подумать, только вдруг мучительно захотелось оказаться отсюда как можно дальше. Она поразмыслит обо всем на свободе!
Марина сбежала вниз, толкнула уличную дверь. Та не поддалась: заело что-то, наверное. Толкнула еще раз, другой – и отошла, бессильно прислонилась к стене.
Все-таки ей судьба была найти в этой башне хоть одну запертую дверь. Ту самую, через которую она сюда вошла, а выйти – не может.
* * *Конечно, дверь запер Десмонд. Нет, не нарочно. Хозяйский глаз заметил недогляд – и устранил оплошность. Небось там, снаружи, висит теперь такой замочище! Можно хоть век ударяться в двери плечиком, толку не будет, кроме синяков.
Hадо бы крик поднять – но Марине не хотелось. До чего же глупо станет она выглядеть, когда ее отомкнут! Представился холод в глазах Десмонда, его презрительно изогнутая бровь: «Вечно вас куда не надо заносит, не в баню, так в башню!» Ох, нет. Крик она оставит на потом, когда уж точно не останется иного способа выбраться отсюда.
Окно, ведущее на галерею и забитое крест-накрест, встало перед ее глазами. Если бы расшатать гвозди и вытащить хотя бы две доски, она смогла бы выбраться на переход и вернуться в замок совершенно незаметно, той же лестницей, которой они с Урсулою бегали ночью… точнее, во сне. Разумеется, Марина верила в вещие сны: ее так уж точно был вещим! Она помнила, как блестел камень в свете луны, нишу, где пряталась, ну и все остальное. Еще раз поглядела – все на месте! Кроме разбитого фонаря. И кроме Гвендолин…
Ладно, она поломает голову над этим потом. А сейчас надо выбираться отсюда, и поскорее: холодно!
Не прошло и четверти часа, как ей стало жарко – не то от усилий, не то от понимания, что они тщетны. В ход пошла ножка сломанного табурета, потом вторая, третья, четвертая… Все они сломались одна за другой, а не то что вытащить – даже расшатать хотя бы одну доску Марине не удалось. Пожалуй, все-таки лучше кричать.
А если никто не услышит? Вот ужас-то! Нет, ночью Урсула обязательно придет проведать Гвендолин – и найдет Марину.
«Тьфу! Не придет Урсула, потому что никакой Гвендолин нет на свете! – сердито сказала себе Марина. – Ну, кричи, кричи давай!»
И все-таки она медлила. Что толку орать в небеса? Лучше вернуться к нижней двери: там, глядишь, хоть кто-то мимо пройдет. О господи, да ведь, кажется, уже темнеет! А что, если… У Марины подкосились ноги от ужасной догадки: что, если Гвендолин все-таки существует, но, как всякий призрак, принадлежит ночи? И как только тьма вползет через порог и заскулят в замке псы, предчувствуя недоброе, Марина вновь услышит жалобный плач, и увидит белую, тщедушную фигурку Урсулы, и брауни, который в лунном свете играет на лужайке, и, может быть… о господи, спаси и помилуй! – даже себя, застывшую в нише… как прошлой ночью!
Правая рука ее так и замелькала, осеняя крестами себя, стены вокруг, а левая цеплялась за перила, когда Марина со всех ног неслась вниз, с жадностью ловя последние промельки дня, проницавшие сумрак башни. Она уже открыла рот, готовясь закричать, но едва не рухнула без чувств от страха: тишину башни взрезал не ее перепуганный вопль, а хриплое:
– Мя-а-у!
* * *Бредовая мысль, что этот звук исторгнут ее горлом, что призраки уже напали на нее и лишили человеческого голоса, все-таки успела на краткий миг завладеть ее сознанием, но тут же исчезла, когда Марина услышала второе «мяу» и увидела у своих ног огромного беловато-рыжеватого кота.
Макбет!
– Ты, дурак, чего орешь? – спросила она сердито. – Напугал меня до полусмерти.
На круглой, сытой усатой морде выразилось совершенно человеческое возмущение. Очевидно, он не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне. Марина, впрочем, уже устыдилась своей грубости и, решив исправить содеянное, потянулась его погладить. Да не тут-то было! Макбет был кот с характером. Отскочив, он повернулся к Марине спиной, брезгливо тряхнул сперва одной, потом другой задней лапкой, выражая свое глубочайшее презрение неприветливому человеческому существу, а потом скользнул в узкую щель между досками и стеной. Наверное, там был какой-нибудь кошачий лаз.
– Макбет, ради бога! – в панике воззвала Марина, поняв, что сейчас останется одна, и, с неожиданной силой отшвырнув одну доску, потом другую, так и ахнула, увидев перед собой этот самый «кошачий лаз»: в пол-аршина шириной и не меньше чем в два длиной. Не самое просторное отверстие, однако вполне достаточно, чтобы мог протиснуться человек. Это Марина и проделала незамедлительно, думая сейчас даже не о том, что перед ней открывается возможный путь к спасению, а о том, дабы не оставаться одной.
Пробежав несколько шагов на полусогнутых, она вдруг ощутила, что потолок поднялся, и осторожно распрямилась, пытаясь проникнуть взором сквозь тьму. Похоже, она оказалась в настоящем подземелье, причем настолько влажном, что вода сочилась сквозь стены. О господи, не вернуться ли? В башне хотя бы сухо и не так промозгло. Куда он ее завел, этот чертов Макбет?
– Мяу! – раздалось у ног, и Марина с трудом подавила желание схватить кота на руки и ощутить его живое, успокоительное тепло.
– Вот что, друг, – сказала она любезно. – Ты меня сюда завел – ты и выводи.
Макбет немедленно ринулся вперед, и Марине, чтобы не потерять его, пришлось припустить со всех ног.
Белый клок тумана мелькал впереди; она бежала, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не оглянуться. Ну что там, сзади? Ход в башню, только и всего. Марина старалась не думать, что этого хода больше не видно, и даже захоти она – не найдет дороги назад. Вот уж правда, что у нее теперь оставался только один путь – вперед, и один проводник…
– Макбет!!! – заорала она.
– Мяу! – отозвался кот, а почудилось, будто он сказал: «Не бойся, я здесь».
Надо отдать должное Макбету: он откликался всякий раз, когда Марина начинала пугаться, и дело свое проводническое делал исправно: уже вскоре под ногами стало сухо, потом пол начал повышаться, и наконец Марина споткнулась о ступеньку. Лестница!
Это была такая же винтовая лестница, как та, по которой она столько раз пробежалась сегодня. Может быть, кот привел ее во вторую башню? Хорошо бы: она обитаема, там комнаты Джессики и, кажется, Джаспера. Там-то уж, если Марина начнет кричать, ее наверняка услышат.
И вдруг она осознала, что Макбета впереди нет. Pастворился в темноте?
– Кис, кис! – окликнула Марина, на нелепое мгновение вдруг озадачившись размышлением, понятен ли английским котам этот русский призыв.
– Мяу! – услышала она насмешливый отзыв и облегченно вздохнула: понятен.
Огляделась: а где же Макбет? Его по-прежнему не видать, и голос его стал глуше, словно из-за стены доносится. Да, слева стена, за которой теперь оказался кот… а Марина? Она зашарила по камню руками и ничуть не удивилась, когда наткнулась на две доски. Их, правда, не удалось расшвырять – только раздвинуть, однако протиснуться в образовавшееся отверстие она смогла без труда.
Потянуло запахом свечей и еще чем-то сладковатым, приторным, не то духами, не то курениями. Совсем близко люди! А вот и Макбет – спасительное белое облачко! Марина подавила желание обратиться к нему с приветственной речью, а только погладила и прошептала, едва сдерживая слезы:
– Спасибо, голубчик Макбетушко! Век за тебя буду бога молить.
Она спохватилась, что говорит по-русски, однако этот кот, похоже, обладал незаурядной способностью к языкам.
– Мя-а-у! – был снисходительный ответ, в котором Марина отчетливо различила: «Не стоит благодарности!» А вслед за тем он исчез опять, но Марина успела заметить промельк света, колыханье тяжелых складок – и поняла: теперь от спасения ее отделяет не стена, а какая-то занавеска: ковер? гобелен? Она просунула руку, раздвинула плотную ткань – и едва не зарыдала от счастья, увидев ярко освещенную комнату и Макбета, который сидел перед горящим камином и ожесточенно вылизывался, выставляя лапу пистолетом и даже причмокивая от усердия.