Посмотрел сквозь решетку на тускло освещенную палубу: там давно уже приутих гомон, улеглась дневная суета, но все еще слышались и разговоры, и гитарный перебор, и пьяная перебранка, как на испанском, так и на русском.
– Поищем? – предложил Мазур, положив ладонь на решетку. – Тут не заперто...
– А стоит ли, сеньор? – протянул Лопес. – Чудак какой-то... Смылся. Может, он и вправду копре, а может, дурачится...
Похоже, ему очень не хотелось бродить в потемках среди третьего сословия в поисках неизвестно чего. Мазуру, впрочем, тоже.
– А может, его, пока я ходил... – Мазур покосился на мутную коричневую воду за бортом, чуточку взбаламученную волной от форштевня.
– Вздор, – решительно сказал Лопес. – Прирезать человека незаметно в таких условиях не так уж трудно, а вот выкинуть его незаметно за борт ни за что не удастся. Смотрите, там все держатся абсолютно спокойно... Не могут же они все быть в сговоре? Пойдемте, сеньор коммодор. Завтра я его найду и поговорю... да и этими загадочными ящиками стоит заняться, сеньорита Карреас мне уже рассказала.
– И все же... Мне показалось, он настроен очень серьезно.
– Но вы ведь не поняли ни слова?
– Увы... – пожал плечами Мазур. – «Депто де насьональ гуардиа», «полисиа», что такое «копре», узнал от вас...
– Ну хорошо, подождем, – терпеливо вздохнул Лопес.
Они постояли у решетки, выкурили по сигарете, но загадочный собеседник Мазура больше не объявился, а на палубе царил прежний покой, нарушаемый разве что пьяным гомоном. В обеденном зале громко заиграла музыка.
– Пойдемте, сеньор? – предложил Лопес с ноткой нетерпения.
Мазур видел его насквозь: когда еще скромному сержанту придется повеселиться на равных в компании, где хватает самых настоящих господ и дам из общества...
Все уже собрались – и Кошачий Фред, державшийся с уверенностью истинного янки, и пожилой пехотный подполковник, державшийся, наоборот, крайне чопорно (представляясь Мазуру, он назвал длиннющую, компонентов из пяти, фамилию патентованного идальго), и инженер с нефтепромыслов с женой, и Сеньор Мюнхгаузен, и желчного вида пожилой негоциант с супругой, и молодой, разбитной негоциант с девушкой, которую он именовал племянницей (чему многие в глубине души явно не верили), и еще с полдюжины ненадолго сведенных судьбой пассажиров «О’Хиггинса». Ничего удивительного не было в том, что помощник явился первым и вновь увивался вокруг Ольги, но и капитан, вот чудо, почтил своим присутствием плавучую вечеринку. Мало того, «первый после бога» изо всех сил старался выглядеть не олимпийским небожителем, а радушным хозяином, исполненным самой теплой симпатии к гостям.
Не было ни особо искрометного веселья, ни натянутости – просто-напросто маявшиеся дорожной скукой путешественники искренне пытались развеяться, насколько позволял скудный ассортимент развлечений. Из каковых имелись лишь вино, танцы и болтовня, но все, в конце концов, относительно, так что полезно вспомнить пословицу о дареном коне...
Случилось, правда, то, что частенько случается и в самых светских компаниях, и в компаниях попроще – безмолвный дамский поединок. Белозубая Мэгги (девица, надо признать, смазливая) явно решила сыграть почетную роль королевы бала, придя в алом платье, невероятно вычурном, украшенном всевозможными причиндалами, точное название которых вряд ли знал хоть кто-то один из присутствующих лиц мужского пола, и Мазур в том числе. Сложная конструкция из модного журнала, похоже, стоившая приличных денег.
Какое-то время она и впрямь королевствовала – пока не явилась Ольга, в довольно простом синем платье, правда, со своими немаленькими бриллиантами в ушах и на шее.
Королева мгновенно потускнела. Дело тут было не в особой пристрастности Мазура – просто-напросто против стандартной штатовской девочки, усредненно-красивой, сытой и опрятной, вдруг начала играть п о р о д а. Все в зале это чувствовали. Господа русские дворяне «с кости и крови», в эмиграции отнюдь не бедствовавшие, ненароком слив родословные с потомками гордых кастильцев, привыкших быть царями и богами в своих необозримых асиендах, произвели на свет достойного потомка. Ольге ничего не приходилось и г р а т ь, в отличие от соперницы, за ней с раннего детства стояли гербы, родословные древа, фамильный гонор, а самое главное – богатство, без которого даже отпрыски королей быстренько превращаются в обычных клерков, с соответствующими манерами и стилем общения...
Мэгги проиграла мгновенно – что, конечно же, понимала. О ней вовсе не забыли, получала свою долю комплиментов, приглашений на танец и откровенных взглядов, но королевой теперь была д р у г а я. Не прилагавшая к тому особых усилий, словно бы даже не подозревавшая о немой битве. И бедная Мэгги не всегда и скрывала внутреннее кипение...
Вот только Мазуру эта мгновенная смена царственной особы на несуществующем здешнем троне не принесла никаких реальных выгод, если не считать потаенной гордости за дальнюю, как ни крути, родственницу. Как-то так все время выходило, что ему, несмотря на все маневры, не удавалось оказаться рядом с Ольгой или хотя бы один-единственный раз пригласить на танец. Его постоянно оттирали – разумеется, с соблюдением всех мыслимых светских приличий: то капитан завладевал ее вниманием, то помощник уводил танцевать, то сеньор подполковник вспоминал об общих знакомых из столичного высшего общества, втягивая Ольгу в пустейший, на взгляд Мазура, разговор – сплошное перечисление фамилий, поместий, вопиющих мезальянсов, удачных браков и балов в президентском дворце. Даже сухой, как вобла, негоциант оживился и увлекся настолько, что получил от столь же костистой супруги быстрый выговор украдкой.
Осознав тщету своих усилий и сообразив, что еще немного – и его потуги выйдут на свет божий, откроются публике и предстанут смешной суетой влюбленного недоросля, Мазур нашел в себе силы отказаться от безнадежного предприятия. Протанцевал с женой инженера (особой молодой и, в общем, приятной), светски побеседовал с Сеньорой Костистой (томно обмиравшей оттого, что она с бокалом шампанского в руке общается с самым настоящим дипломатом), рассказал Кошачьему Фреду старательно переведенный в уме на английский анекдот о марсианине в автобусе – после чего с чувством исполненного долга занял позицию у стола, где еще оставалось изрядно шампанского (и, по заверению капитана, запасы можно было в любой момент пополнить). Рядом столь же решительно бросили якорь Фред (прикипевший к одной из двух бутылок виски, выглядевших среди шампанского парочкой вагабундос[20], невесть как затесавшихся в приличное общество) и Сеньор Мюнхгаузен, который ничуть не рвался танцевать и ухаживать за дамами, зато был не дурак выпить, а оросив спиртным душу, начинал плести свои бесконечные байки.
Вот и сейчас, бодро опустошив пару немаленьких фужеров, он пустился повествовать Мазуру с Фредом, как однажды собственными глазами видел на реке Уакалере безмятежно плывущую двадцатиметровую анаконду. Мазур дипломатично помалкивал, Фред откровенно похохатывал, а потом в отместку рассказал про первых голландских колонистов на будущем Манхэттене, которые, чтобы избавиться от лишних ртов, лютыми зимами по особенной, только им ведомой методике месяца на три замораживали своих бабушек, дедушек и прочих бесполезных едоков, а весной возвращали к жизни.
– Абсурд! – выкатил глаза Мюнхгаузен.
– А почему? – невозмутимо вопросил Фред. – Ты, парень, укороти свою анаконду, тогда я, глядишь, насчет голландских бабушек немного подысправлю... Квит на квит, а?
Обиженный Мюнхгаузен надулся, полностью переключив внимание на шампанское. Фред подтолкнул локтем Мазура и тихонько посоветовал со своей обычной простотой:
– Полковник, ты чего киснешь? Ты ее поведи гулять по палубе, а я этому петуху, если надо, ряшку почищу... Луна там, звезды, и прочие кайманы, вы ж с ней одного поля ягода, не то что я, кошачий антиквар...
Мазур взглянул на Ольгу, танцевавшую в объятиях пыжившегося от законной гордости помощника: тьфу ты, даже этот коробейник из Коннектикута заметил...
– Девочкам нужна романтика, как в Голливуде, – продолжал простяга Фред. – Типа того: я, мол, стою на мостике крейсера, гляжу на звезды, а на сердце так одиноко без чистой любви... Что я, не знаю, как моряки умеют? У меня кореш моряк, всех баб штабелями укладывал – так он на авианосце какой-то мелкий хрен пониже боцмана, а ты целый полковник... Не, точно, давай, я его отсеку, а ты веди девочку гулять, от нее ж умом можно рехнуться...
Мазура подмывало воспользоваться советом и принять посильную помощь неожиданного союзника. Не успел – помощник проворно сменил кассету, грянуло что-то томное, в ритме танго, и Мазура ухватила за руку решительно настроенная Мэгги:
– Пойдемте, полковник? Вы словно и не моряк, честное слово, – на женщин смотрите, как на фонарные столбы, вас и заподозрить могут в чем-нибудь другом, хотя я и не знала ни одного морячка, который был бы голубым...
– Пойдемте, полковник? Вы словно и не моряк, честное слово, – на женщин смотрите, как на фонарные столбы, вас и заподозрить могут в чем-нибудь другом, хотя я и не знала ни одного морячка, который был бы голубым...
– А вдруг? – сказал Мазур, положив руки ей на талию. – В конце концов, у вас в Штатах голубые нынче – уважаемое меньшинство, скоро, смотришь, и в большинство превратится...
– Надеюсь, обойдется, – отрезала Мэгги, прижимаясь к нему. – Если наш милашка Билли вваливает девочке за щеку прямо в Белом доме – Америка еще на традиционный секс не наплевала... Я вас шокирую, полковник?
– Ну что вы, – сказал Мазур, колыхаясь в ритме. – Приятно видеть сторонницу традиционных ценностей...
– Вот это уже лучше, – сказала подвыпившая Мэгги, закинула ему на шею обнаженную руку и прижалась так, что все недомолвки начинали улетучиваться. – И не пяльтесь вы на эту белокурую светскую стервочку, все равно не обломится, такие, прежде чем пустить мужчину в постель, проверят родословную под микроскопом, у нас в Штатах таких холеных сучек тоже хватает, насмотрелась, и в школе, и в колледже... – В ее голосе звучала нешуточная обида. – Только все они, если копнуть, в душе последние шлюхи...
Этот клинч все меньше напоминал танец – Мэгги прильнула к нему так, что Мазур едва мог изображать медленную пародию на танго, оба раскачивались под стон «битлов»:
В сторону Ольги неловко было смотреть. Мазур осторожненько попытался чуточку отклеить от себя затянутое в тесное платье горячее тело – не получилось.
– Выведи меня на свежий воздух, – шепнула на ухо Мэгги. – Я, кажется, надралась, нужно проветриться...
– Не так уж и надралась...
– Выведи. А то шампанское на голову вылью, будет скандал...
Плюнув мысленно, Мазур потащился к выходу. Клятая девка повисла на руке, прижималась, как к личной собственности. Едва оказались в коридоре и свернули за поворот, остановилась, ловко прижала Мазура к стене и без лишних разговоров забрала его губы в рот, правой рукой шаря пониже ватерлинии предельно недвусмысленно. Он деликатненько высвобождался. Когда Мэгги попыталась встать перед ним на колени, дураку понятно, для чего, улучил момент и переместился правее по стеночке.
Она осталась на ногах, раздраженно спросила:
– Ты что выделываешься? Не хочешь здесь, пошли ко мне.
– А Дик?
– Дик и не пискнет, будь уверен. У нас свободные отношения свободных людей, усек?
– Это ты так говоришь, – сказал Мазур. – А он может об этом и не знать, выскочит с пистолетом, получится жуткий скандал, я как-никак дипломат, должен думать о репутации...
– Брось. Все так и обстоит. Пошли?
Припомнив кое-что из классики, он громко произнес:
– Ваши ковры прекрасны, но мне пора...
– Какие ковры? Какие еще, в жопу, ковры? – Она подбоченилась, так ничего и не понимая, но догадавшись уже, что ее прелестями решительно пренебрегают. – Ага-а... Западаешь на эту сраную аристократку? Все равно ничего не получится, такие ложатся или под активных лесби, или под каких-нибудь маркизов с наколотым на хрене родовым гербом...
– Хватит, – сказал Мазур уже серьезно. – Давай разойдемся по-хорошему, дорогая.
– Ах ты, дипломат траханый...
Она бросилась, растопырив коготки и всерьез собираясь на совесть пройтись ими по Мазуровой физиономии. Мазур, коему услуги такой, с позволения сказать, визажистки были ни к чему, вовремя поймал ее за запястья и немного попридержал, увернувшись от удара коленкой в пах. Девочка была не из слабых, еще какое-то время трепыхалась, пытаясь его достать, но потом смирилась, не столь уж была и пьяна. Зло бросила:
– Пусти, тварь!
– Отпущу, – сказал Мазур. – Но, честное слово, если опять начнешь дрыгаться, успокою без оглядки на пол. У вас в Штатах, насколько я знаю, феминистки в голос вопят, что к женщине буквально во всем нужно относиться, как к мужчине, не делая сексистских различий? Считай, что их идеи меня достали до самого сердца, проникся и принял... Усекла?
– Пусти, – угрюмо попросила она. – Черт с тобой... Импотент. Буржуазная свинья...
Разжав пальцы, Мазур изготовился, чтобы при необходимости выполнить обещанное. Мэгги, однако, отступила, пытаясь испепелить его взглядом:
– Попомнишь еще, скотина!
Поправила сползшую бретельку и удалилась в сторону бального зала походкой, которая ей наверняка казалась исполненной презрения. Осмотрев себя и обнаружив, что ширинка в результате женских усилий расстегнута донизу, Мазур привел себя в нормальный вид, пожал плечами и пробормотал под нос одну из любимых литературных фраз:
– Таков печальный итог...
В зале продолжалось веселье. Поразмыслив, он потащился на верхнюю палубу и долго торчал там, не мучаясь никакими особенными терзаниями, бездумно глядя, как порой в луче прожектора вспыхивают алыми рдеющими угольками глаза кайманов. «Смело идут речники, – констатировал он. – То ли прекрасно знают здешний фарватер, то ли аппаратура в рубке стоит отличная, с надежным эхолотом можно так лихо переть в лютом мраке...»
Когда во рту стало горчить от сигарет, направился вниз, к себе в каюту. Лечь и выспаться без задних ног, благо время позднее, и пошло оно все к черту...
За поворотом коридора нос к носу столкнулся с Ольгой, уже взявшейся за вычурную ручку двери своей каюты. Никого, кроме них, в коридоре не было, вновь напомнило о себе все прежнее, и Мазур остановился возле нее, застыл классическим соляным столпом.
– Интересно, что у вас произошло? – Ольга уставилась на него лукаво, чуть хмельно. – Милая Мэгги влетела в зал с таким видом, словно ее изнасиловал Кинг-Конг... или, наоборот, отказался насиловать, как ни предлагали...
– Имело место как раз второе, – угрюмо сообщил Мазур.
– Ну, примерно так я и подумала... Интересно, а почему вы проявили столь несвойственную военному моряку нерешительность? – прищурилась она с хмельным, кокетливым лукавством. – Красива, сексуальна, была готова...
– Не нужна она мне, – сказал Мазур и, придвинувшись вплотную, неожиданно для себя бухнул: – Я не могу без тебя...
Подняв брови, Ольга смотрела на него снизу вверх серьезно и чуть беспомощно, прикусив нижнюю губу – еще один знакомый по п р е ж н е й жизни жест...
– Послушай, – сказала она тихо. – Я не монашка и не ледышка. Могу тебя впустить... если только ты точно знаешь, чего от меня хочешь. А ты знаешь? По-моему, нет. Я ведь не о н а, и мне вовсе не хочется, чтобы с помощью моего тела кто-то всего-навсего воскрешал милые сердцу воспоминания... Я же буду чем-то вроде резиновой куклы, сделанной по особому заказу...
– Да, конечно, – смятенно сказал Мазур, пылая от стыда. – Прости, сам не знаю...
– Прощать тут не за что, – сказала Ольга все так же тихо. – Ты только, пожалуйста, не забывай, что я – это я. Спокойной ночи, господин каперанг.
Она привстала на цыпочки, коснулась губами его щеки и в две секунды исчезла за дверью. Мазур поплелся прочь. Ноги сами привели в «бальный зал» – там уже наполовину поубавилось веселившихся, Мэгги танцевала с помощником, Фредди и Мюнхгаузен по-прежнему торчали у стола.
– Эй, а мы тут как раз спорим, полковник, – обрадованно повернулся к нему Фредди. – Этот чудак не верит, что русские пьют виски стаканами, а я ему доказываю – пьют, столько народу это видело... Скажите веское слово, а? Я с ним на полсотни баксов стукнулся. Вы ж полковник, дипломат, вашему авторитетному слову он поверит...
Мазур молча взял бутылку «Джим Бим», выбрал чистый фужер граммов на сто пятьдесят, набулькал до краев. Он не играл – ошарашить себя алкоголем хотелось до того, что скулы сводило. Чуть отстранившись, чтобы не капнуть на белые брюки, примерился и ахнул одним глотком. И не дождался привычного ожога, огненного комка, прокатившегося бы по пищеводу. Принюхался – нет, чистый виски, без дураков...
Сеньор Мюнхгаузен таращился на него, выкатив глаза и раскрыв рот. Усмехнувшись, Мазур указательным пальцем подвинул его челюсть на место – деликатненько, чтобы, не дай бог, не прикусил язык. Налил себе еще, примерно половину, выпил столь же залихватски. На сей раз ощутил и вкус, и алкогольный жар в глотке. Из угла на него пытливо уставился Кацуба, Мэгги, склонившая голову на плечо помощнику, послала презрительный взгляд. Сидевший рядом с Кацубой Дик взирал на свою ветреную подружку, слившуюся с юным речником чуть ли не в единую плоть, с философическим смирением старого мудрого даоса. Пожалуй, насчет свободных нравов она не врала...
Мюнхгаузен что-то попытался спросить, но Фредди решительно отодвинул старичка и с неожиданной для него участливостью сказал Мазуру:
– Брось, полковник, не стоит она того, ни одна не стоит... Давай лучше хватанем по-русски, я тебе докажу, что и янки из Коннектикута перед таким сосудом не оплошает... – Взял фужер Мазура, придвинул себе чистый и налил виски, примерно на две трети. – Хлопнем, а?