Словом, экзотики было много, а вот романтики – ни капли. Романтика хороша исключительно для туристов, мающихся бездельем. Человек, который одержим гораздо более прозаической потребностью – побыстрее попасть из одного места в другое, чтобы заняться серьезным делом, – попросту никогда даже и не подумает, что в его путешествии есть, оказывается, нечто романтическое...
Они выбирались трое суток, с нешуточной радостью отмечая, как меняются окружающие виды при неуклонном продвижении на восток. Лиан становилось меньше, стволы деревьев темнели, непроходимая стена сельвы по берегам все чаще разрывалась прогалинами с самой настоящей твердой землей, по которой можно было ступать, не рискуя провалиться. Поредели папоротники, поубавилось обезьян, вода стала светлее. Коряг, правда, не особо убавилось...
И наконец настал момент, когда моторка выплыла из узкого потока на спокойную гладь Ирупаны. Свидетелей сего достижения не сыскалось, за исключением каймана-недомерка. Обошлось без прочувствованных речей, братских объятий и триумфальных кликов – трехдневная гонка всех изрядно вымотала. Откупорили бутылку виски и глотнули, кто сколько хотел, а кошкам в честь славного мига бросили в провонявший ящик остатки жареной пекарятины – в которую бывшие домашние киски, подрастерявшие за время странствий изящные манеры, вцепились, что твои ягуары в невезучего путника.
На какое-то время воцарилось блаженное безделье. Нравы их экспедиции давно уже исполнились суровой простоты, исключавшей любую эротическую подоплеку, – а потому в данный момент Ольгина златокудрая головка покоилась на животе у Мазура как наиболее подходящей подушке. Оказавшись на Ирупане, он отмяк душой настолько, что вдруг совершенно по-мальчишески принялся гадать: то, что она уже в третий раз выбрала именно его в качестве подушки, может означать что-то или все гораздо прозаичнее?
Смущенно фыркнул – про себя, конечно.
– А вообще насколько в этом Опаловом городе безопасно? – спросил Фредди не терявший даром времени Кацуба. – Слышать я о нем слышал, а вот бывать не доводилось...
Оказавшись в роли незаменимого эксперта, Кошачий Фредди даже приосанился. Прокашлялся, придал себе максимально солидный вид:
– Да чего там опасного? Порядок свой, порядок железный. Иначе нельзя – властей-то вокруг никаких на полсотни миль. Еще никого не съели. Я ж там три раза бывал. Бывает, конечно, что в выходной перепьются и начнут придуриваться, так это опять-таки не страшно – в ухо запросто дать сможете при нужде. Сразу зауважают. Эт вы сможете, насмотрелся я на вас... Только нам бы надо поубавить стволов, попрятать в сумки, что лишнее, а то решат, что к ним герильеро нагрянули, начнут палить сгоряча... Герильеро там не любят, да они особо и не суются – сунься-ка, когда в поселке пара сотен стволов, а в плен брать привычки нету...
Лишние стволы рассовали по сумкам, оставив лишь необходимый минимум, украшавший в этих местах всякого, считавшего себя мужчиной – кобура на поясе, карабин «гаранд» под рукой. По здешним меркам, набор столь же джентльменский, как серый цилиндр и сюртук на большом приеме у английской королевы в одном из ее парков. Пользуясь зеркальцем из Ольгиной косметички, кое-как побрились, сполоснули физиономии и выбили из пятнистых курток грязь, сколько удалось, немилосердно лупя по ним лезвиями мачете плашмя. Ольге пришлось потруднее – она долго расчесывалась, категорически отказавшись заявляться в поселок растрепой, попутно сокрушаясь вслух, что все пропотели насквозь так, что шарахнется любой кайман, и громко мечтая, как наденет нормальное платье, приняв душ в отеле. Фредди обнадежил ее на этот счет еще раньше, поведав, что в поселке есть некое подобие отеля с неким подобием душа – правда, эта роскошь по ценам превосходит иной столичный пятизвездочный отель, с ценами здесь та же петрушка, что когда-то в Калифорнии, на Клондайке и в Бонанзе...
Сочтя, что теперь они чуть больше похожи на странствующих ученых, чем час назад, пустились в плаванье. Примерно через четверть часа показались первые приметы цивилизации – на правом берегу появились неописуемые хижины, то сколоченные из досок, то без затей сбитые из распотрошенных картонных ящиков. Лачуги там и сям перемежались палатками, а то и домами, по здешним меркам невероятно роскошными – с крышей из рифленого железа, даже с крылечками в три ступеньки и неким подобием веранды (тент на дюралевых трубках). Мазуру уже доводилось видеть бедняцкие кварталы здешних городов – по сравнению с Поселком опалов они теперь для него выглядели дачами на Рублевском шоссе.
– Народ разный, – оживленно пояснял Фредди. – Кому и палатки достаточно, а кто хочет выглядеть техасским плантатором – вот и платит бешеные бабки за рифленку. Вон, видите? Даже стекло в окошке. По здешним ценам такое окошечко хозяину баксов в триста обошлось. Такие кысок и покупают. Один, простая душа, к себе в дом унитаз заказал – простите, мисс, за такую деталь... Вырыл яму, досками застелил, над дыркой унитаз приспособил – и теперь фасон держит, друзья в гости ходят, посидеть...
Лачуг, хижин, палаток, хибар и просто навесов с натянутыми под ними гамаками становилось все больше, а деревьев на правом берегу – все меньше. Повсюду виднелись похожие на лунные кратеры валы желто-бурой земли.
– Видите? – показал на них Фредди. – Это и есть ихние «бокаминас». – И захохотал так, будто сказанул что-то ужасно смешное.
Ольга пояснила Мазуру:
– Бокаминас – это вход в шахту, в настоящую шахту. Юмор такой.
– Ага, – подхватил Фредди. – Только вы при них это словечко не вспоминайте, побить могут. Говорите просто – «шахта». Они за «бокаминас» по шее дают враз... Во-он туда держи, Майк!
Кацуба повел моторку к длинному причалу, выглядевшему довольно новым, он был сколочен из досок явно фабричного изготовления, тянулся метров на триста, и возле него пестрело невероятное множество самых разных плавсредств – от надувных армейских лодок без мотора до парочки довольно приличных катеров с полузакрытой палубой.
– Это вместо машин, – трещал Фредди. – Все время копаться в шахте – даже крот сбрендит. Вот и заводят лодки, на охоту там, просто проехаться, покатать... – он сбился, покосился на Ольгу, – дам, которые тут, гм... обитают. Майк, давай в самый конец, во-он там у них для приезжих стояночка отведена, а то штраф выпишут, что твоя дорожная полиция, не посмотрят, что ты полковник и дипломат, на пару сотен баксов взгреют, и ничего ты не попишешь, везде свои законы... Во-он, сторожка стоит! Приготовсь, сейчас с нас за стоянку сотенку сдерут... я, конечно, долю внесу, я ж с вами бесплатно плыл, кой-чем обязан...
Правда, перепутать места для стоянки было бы мудрено – на столбике красовались две широченных стрелы, старательно вырезанные из фанеры, указывавшие в разные стороны, с надписями «ПРИЕЗЖИЕ» и «ГОРОЖАНЕ».
Привязав лодку, Кацуба первым прыгнул на причал. За ним полезли остальные. Из сторожки тут же появилась колоритная парочка – жилистый старик в джинсах и клетчатой рубашке, шляпа по тулье украшена множеством крокодильих зубов, на боку кобура с громадным револьвером, и субъект помоложе, без шляпы, но со столь же впечатляющим ожерельем в три нитки на толстой шее, давненько нуждавшейся в мыле. Револьвер у него был еще больше.
Мазур огляделся. Рядом со сторожкой торчал щит, а на нем большими буквами изображено: «ГОРОД ОПАЛОВ. ВСЕ ЗДЕСЬ ИМЕЕТ ХОЗЯИНА. Говорят на всех языках, но не всегда». Пониже – шеренга знаков, напоминающих дорожные: в красном кружке – перечеркнутая красным пятерня со скрюченными пальцами, тянущаяся к кошельку, в двух треугольниках – пистолет и петля. Простенько и доходчиво...
Старикан отдал честь двумя пальцами и объявил на чистом английском:
– Дама и господа, имею честь приветствовать вас в Вольном Городе опалов. Прошу заплатить налог за шлюпочную стоянку – сто долларов. Помощник, книгу регистрации!
Тот, что помоложе, нырнул в сторожку и тут же выкатился обратно с толстой конторской книгой и авторучкой. Мазур рассчитывался, Кацуба тем временем диктовал имена и род занятий.
– Джимми, что за свинство! – возмутился Фред. – Который раз сюда приезжаю...
– Во всем нужен порядок, – невозмутимо просветил старикашка. – Пиши, Чарли, – Кошачий Фредди, антиквар, деловая поездка...
Дипломатические титулы не произвели на него ни малейшего впечатления. Получив деньги, он немного повеселел, въедливо сообщил, что за провоз наркотиков полагается моментальная петля, а для дуэлей существует специально отведенная площадка, и всякое сведение счетов вне таковой карается, смотря по тяжести обстоятельств, либо кнутом, либо опять-таки петлей. Добросовестно подумав, что бы еще рассказать приятного, поскреб в затылке и вкрадчиво спросил:
– Сами пойдете искать мэра, дама и господа, или Чарли вас мигом проводит за десяток баксов?
Старикан отдал честь двумя пальцами и объявил на чистом английском:
– Дама и господа, имею честь приветствовать вас в Вольном Городе опалов. Прошу заплатить налог за шлюпочную стоянку – сто долларов. Помощник, книгу регистрации!
Тот, что помоложе, нырнул в сторожку и тут же выкатился обратно с толстой конторской книгой и авторучкой. Мазур рассчитывался, Кацуба тем временем диктовал имена и род занятий.
– Джимми, что за свинство! – возмутился Фред. – Который раз сюда приезжаю...
– Во всем нужен порядок, – невозмутимо просветил старикашка. – Пиши, Чарли, – Кошачий Фредди, антиквар, деловая поездка...
Дипломатические титулы не произвели на него ни малейшего впечатления. Получив деньги, он немного повеселел, въедливо сообщил, что за провоз наркотиков полагается моментальная петля, а для дуэлей существует специально отведенная площадка, и всякое сведение счетов вне таковой карается, смотря по тяжести обстоятельств, либо кнутом, либо опять-таки петлей. Добросовестно подумав, что бы еще рассказать приятного, поскреб в затылке и вкрадчиво спросил:
– Сами пойдете искать мэра, дама и господа, или Чарли вас мигом проводит за десяток баксов?
– Сами найдем, – сказал Фредди. – Во-он туда...
– Ага! – фыркнул старик. – Это в прошлый раз ты там мэра застал, а теперь мы новую мэрию построили...
– Ладно, я заплачу, – сказал Мазур. – Слушайте, а как, интересно, понимать эту вот фразу – говорят на всех языках, но не всегда?
– Да просто понимать, – пожал плечами старикан. – Когда есть тот, что знает язык, тогда и говорят, а когда нету – уж не взыщите. Был тут у нас один, на малайском говорил, только его в шахте засыпало, соответственно, по-малайски больше говорить некому. Простые дела.
– А по-русски? – поинтересовался Мазур.
– Запросто, – обрадовал старикан. – Русских у нас с дюжину... – Он напрягся, пошевелил бледными губами: – Даже меня научили по-вашему здороваться... йоб твайя матсь! Растуй, писта!
Мазур покосился на Ольгу, но она, похоже, не поняла.
– Пошли? – предложил Чарли. – А что в сумках-то брякает?
– Пустяки, – сказал Мазур. – Автоматов парочка, штурмовые винтовки там, всякая мелочь...
– А... – невозмутимо сплюнул Чарли. – Только чтоб в поселке – ни боже мой! А то чихали мы на дипломатов...
Первого аборигена, вроде бы занятого честным трудом, они увидели, едва спустившись с причала. Правда, труд его выглядел весьма даже странно: абориген сидел на окружавшем вход в «шахту» земляном валу у собранного на живую нитку деревянного ворота – и старательно лизал языком бугристый кусок буро-желтой породы. Вид у него был серьезнейший, сосредоточенный.
– Вот, любуйтесь, – с ухватками заправского гида сообщил Чарли. – Человек только что добыл перспективный образец и сейчас его проверяет по единственному возможному здесь методу... Эй, Гуди, язык покажи!
Абориген, без всякого интереса покосившись на визитеров, на пару секунд высунул язык – такое впечатление, стертый до дыр, распухший. Потом показал свою каменюгу – на буро-желтом боку влажно отсвечивало черное.
– Опал, – пояснил Чарли, двигаясь дальше. – Нас так все и зовут – «стертые языки». Языком надежней всего, чутье какое-то даже прорезается... Только еще неизвестно, что там у него за опал. Может, он цельный. А может, его породой прорезало, и не стоит он ни черта... Тут уж нужно к шлифовальщику... – Он достал из кармана грязных джинсов спичечный коробок. – Вона что из путних получается...
В коробке лежало с дюжину ограненных черных камней, искрившихся загадочным блеском.
– Сколько стоит? – поинтересовался Кацуба.
– Черта с два я их кому продам! – сказал Чарли, глядя на свои камни, как завороженный. – Черта с два! Пошли... Вот тут у нас достопримечательность. Художник живет. Когда нечего делать, разрисовывает, что попадется под руку. Нет, давайте обойдем, мы с ним вчера подрались, вот меня и сунули на неделю в помощники к Джимми, а ему по заднице влепили десять горячих... Художества и отсюда видно. Во-он...
Торцовые стены трех стоявших рядком лачуг были украшены яркими картинами, выполненными в манере, крайне смахивавшей на старый добрый соцреализм: Билли Клинтон с женским лифчиком во рту, Карл Маркс с долларовой бумажкой во рту, сексапильная блондинка, а во рту такое... Мазур ускорил шаг, но Ольга прошествовала с самым невозмутимым видом. Чего в ней Мазур не подметил, так это ханжеского пуританства.
Он с нешуточной радостью подтолкнул локтем Кацубу, когда увидел в конце одной из здешних «авенид» забрызганный грязью джип. Карта не врала, отсюда и в самом деле ведет проезжая дорога, а значит, можно нанять машину, выбраться на «Карретера Панамерикана», Панамериканское шоссе, а там уж легче легкого попасть в Барралоче... Правда, судя по виду джипа, дорога немногим отличается от русских проселочных.
Мэрия, украшенная большой вывеской «Мунисипалидадо», оказалась самым большим зданием поселка – во всяком случае, среди тех, что они уже видели. Вообще-то она больше походила на длинный дощатый барак с крышей из рифленого железа – однако построенный на совесть, по здешним меркам чистый Капитолий... Три окна застеклены, а остальные завешаны противомоскитными сетками.
Постучав в дверь без таблички, Чарли просунул туда голову, перебросился с кем-то парой слов, отступил, недвусмысленно протягивая руку. Мазур сунул ему десять баксов и вошел первым.
Настоящий фабричный стол, дюжина стульев фабричной работы. На стене – нечто похожее на диплом в рамке, портрет нынешнего президента, портрет дона Астольфо, чуть поменьше размером, а также – «гаранд» с длинным магазином, револьвер в кобуре и оскаленная крокодилья башка.
Мэр вежливо встал навстречу – лысоватый субъект лет пятидесяти, одетый без затей, в здешнюю униформу – джинсы и клетчатая рубашка. Вид у него был мирный и добрый, но Мазур с ходу заподозрил в мэре большого прохвоста – чтобы исполнять эту должность в современном подобии Клондайка, нужно обладать немалой изворотливостью, иначе с разноплеменной оравой не управишься... Интересно, в чем его-то выгода?
– Прошу, дама и господа, – показал он на стулья широким жестом. – Сейчас что-нибудь придумаем... – Подбежал к стене, что есть мочи постучал по ней кулаком, заорал, надсаживаясь: – Герцог, у нас приличные гости, волоки выпивку! Извините, у нас тут запросто, без всяких селекторов и телефонов... Сейчас придет советник по культуре, принесет выпить...
Не прошло и минуты, как появился Герцог – лет тридцати пяти, с длинным лошадиным лицом. Он нес в одной руке бутылку «Гордона», а в другой – башенку из надетых друг на друга толстостенных стаканов.
– Содовой нет, извините, – пояснил мэр, ловко разливая. – Мы тут как-то без содовой привыкли... Вот это – Герцог. Самый настоящий. Британский. В точности я вам все его фамилии не произнесу, но цифры помню точно: четырнадцатый герцог, седьмой пэр. Увы, у нашего герцога вышли неприятности с родными, наследства его лишили, хорошо хоть, титулов по каким-то их хитрым законам лишить не смогли, вот и подался парень сюда. Бзик у него: накопать столько опалов, чтобы стоили они раза в три побольше этого самого наследства, а потом, ясно, вернуться в Англию и ка-ак прокатиться с ветерком мимо папашиного поместья на полудюжине «роллс-ройсов» – в одном сам, во втором шляпа, в третьем прочее... Это ему русские насчет такого обычая растолковали, у нас тут русских хватает...
– Я нахожу, что этот интересный русский обычай как нельзя более подходит для избранного мною способа поведения, – кивнул Герцог, и в самом деле выговаривая слова с безукоризненной светскостью выпускника одного из старейших университетов. – Шесть «роллс-ройсов», я полагаю, произведут должное впечатление на обитателей поместья. В этом, к тому же, будет та экстравагантность, которой славились прадедушка и дедушка, но к ней оказался глух, увы, мой приземленный отец... Ваше здоровье, леди! Ваше здоровье, джентльмены!
– Во чешет! – хлопнул ладонью по столу мэр. – Он у меня главным насчет культуры – к нам же, бывает, журналисты приезжают, а то и политик перед выборами заглянет... Вас дон Астольфо на стене не шокирует? Ну и лады. Понимаете, что бы он там у себя ни творил, а здесь он порядок навел. До него со старателей драли не налоги, а три шкуры, да еще требовали, чтобы четвертая побыстрее выросла, иначе штраф. И по лесам болталось немеряно гадов, которые на возвращавшихся в столицу охотились, как на обезьян. Умнейший человек был дон Астольфо, он прикинул мозгами, всех разбойничков железной рукой повывел, а на поселок наложил простой налог: сорок процентов в казну, остальное тебе. Хоть мешок опалов накопай, процент не меняется. Кстати, этот порядок и новая власть до сих пор не поломала, потому что умно... Вы, часом, не покопаться ли хотите? Джимми мне брякнул по уокитоки, что вы и вы – дипломаты, а сеньорита – большой человек в министерстве, но это ж без разницы, у нас тут никакой вам дискриминации, вон и герцог есть...