Жизнь начала стремительно преображаться. Вспомнилось изречение Фредди Меркьюри: «Талант всегда себя проявит, дорогуша». Вспомнилось еще что-то о каждом большом состоянии, в основе которого лежит преступление. В целом — обычная интеллигентская хуйня, по поводу которой стоящий на обочине плакат с рекламой «British Airways», казалось, говорил: «Да, чувак!» И даже проходившие мимо девушки стали смотреть на меня как-то особенно игриво.
С очередным глотком «Миллера» улица вновь изменилась. Вместе с подобострастно глядящими, заискивающими обывателями, у которых никогда не будет миллиона долларов, появились завистливые ублюдки. Те самые жулики и проститутки, про которых говорила мать. Те, которые только и смотрят, как бы своровать чужое. Присвоить то, что плохо лежит. Нервно курящие водители маршруток, бомбилы у обочины, парни в спортивных костюмах, праздно шатающиеся у магазина. Менты в сдвинутых на затылок фуражках.
Кажется, каждый из них знает, что у меня в кейсе. И не нападают они только потому, что боятся перебить друг друга, когда начнется дележка. Опять испарина.
— Почему «Миллер», а не «Балтика»?! — раздался голос справа. — Не любишь нашу советскую Родину?
— А? Что?! — в испуге вскакиваю с лавки. — А, это ты Сань. Чего орешь? Люди вокруг…
— А чего тебе люди-то? — Санька изумленно посмотрел по сторонам. — Здорово, чувак!
— Здорово.
— Ну чё, как сам?
— Да вот, — сажусь, кладу кейс себе на колени, оглядываюсь по сторонам, — посылку… документы везти надо на другой конец Москвы…
— Ясно. — Саня садится рядом и берет вторую бутылку. — Можно?
— Угу, — гоню мысль о том, как бы Санька случайно не узнал о содержимом чемодана. — Представляешь, второй кейс сегодня везу!
— А что в нем? — Саня отбивает крышку о край лавки.
— В нем? — кажется, меня слегка трясет. — Да… бухгалтерия какая-то… отчеты.
— А, — Санька сплюнул. — В пятницу играть будем? Я тут подумал, может, вист поднимем рублей до пяти? Чтобы почувствовать биение жизни?
— Да можно и… — предательски расслабляюсь. — Да брось ты, мы же френдли… На друзьях заработать хочешь?
— Факт, — Санька делает большой глоток, — хоть как-то оживить. Полоса пошла левая последнее время. Представляешь, Иваныча, судя по слухам, в кремлевский пул берут.
— Вау! — пытаюсь глотнуть пива, но оно не лезет. — Лаки Иваныч!
— Ага. — Он сплевывает. — По слухам, это жена его новая подсуетилась. Лаки, лаки… Некоторые женятся, а некоторые — фак. Такая карма.
— Кстати о карме. Хороший стаф?
— Реальный. Мягкий, — Санька сует руку в карман моей куртки, — отходняка нет и кроет недолго. Тебе понравится.
— Спасибо. — Я натянуто улыбаюсь. — Мне не много в одно рыло?
— ХЗ. — пожимает плечами Санька. — Боишься, что ли?
— Да нет… так просто. Подумал, может, вдвоем попробуем?
— Вдвоем? — Он смотрит на часы. — Мне еще писать сегодня статью на Look-at-me про историю театрального костюма.
— Ты чего, хипстер?
— Почему хипстер? — вылупил глаза Санька. — Я историк костюма.
— А я и забыл…
— Реально, Дэн, мне через полчаса работать.
— Камон, бейби, лайт май эйсид… — как можно более небрежно замечаю я.
— Вот ты разводила! Ладно, давай.
Я достаю марку, снова оглядываюсь, делю на две половинки. Мы синхронно закидываемся, запиваем пивом. Минут десять молча курим и пялимся на проезжающие маршрутки.
— Кажется, начало вставлять, — замечает Санька.
— Типа того. — Я пытаюсь разобраться с собственными ощущениями. То ли солнце стало светить ярче, то ли жара усилилась, но колеса машин у остановки будто бы слегка оплавились.
— Пора мне бежать, Дэн, — говорит Санька, глядя как бы внутрь себя. Во всяком случае, мне так кажется.
— Ну, давай! — не глядя протягиваю ему руку. — А долго держит-то?
— Говорю ж тебе, минут сорок. Так что ты давай к клиенту и домой. Как раз после клиента и возьмет жестоко.
— Понял, — допиваю пиво и швыряю бутылку в урну. Бутылка, летевшая мимо, в последний момент цепляется за край урны, просачивается сквозь него, падает на дно.
— Все, я ушел внутрь, — смеется Санька.
— Ага, — я смотрю как он медленно, будто ноги залипают в земле, пытается идти вперед и неожиданно для себя выдаю: — Слушай, Сань, а вот если бы у тебя был миллион долларов, чего бы ты с ним сделал?
— Чё? — будто в рапиде, оборачивается Саня.
— Миллион долларов, говорю, если б нашел, чего бы сделал?
— Я? — Саня вращает глазами. — Чё-чё… съебал бы отсюда.
— А куда?
— Да все равно. Лишь бы съебать…
— Согласен, — достаю сигарету.
— А с чего такой вопрос?
— Фиг знает, — пожимаю плечами, — теория бессознательного. Кислота, наверное, начала принимать.
— Может быть. Ты это, осторожней, ок?
— Ок, — говорю я уже его спине.
Опять ощущаю легкую дрожь и еще плотнее обхватываю кейс. Кажется, будто от долларов исходит магическое тепло, греющее руки, передающееся через пластиковую крышку и кончики пальцев всему телу. В кармане вибрирует мобильный.
— Давыдов, я не поняла, ты щас на Шмитовском или где? — раздался неприятный голос начальницы колл-центра. — Звонили из офиса «Трейдинвеста», волновались. Почему посылка еще не доставлена? Вылететь с работы хочешь?
— Я? С работы? Да пошла ты! — миролюбиво говорю я и отключаюсь.
Присутствие за спиной кого-то еще я ощутил сразу после того, как свернул в переулок. Сначала это было частое, похожее на каблуки, постукивание по асфальту, пропадающее, как только обернусь. Пройдя пару домов, понял, что свернул не туда. Названия магазинов, козырьки подъездов и витрины закрытого кафе ничего не напоминают. Но поскольку в этой части города все переулки параллельны друг другу, особенно не расстраиваюсь и решаю идти вперед, наудачу.
Из подворотни, ведущей на соседнюю улицу, раздается шуршание. Будто кто-то тащит по земле рулон линолеума или рубероида, или что там обычно рабочие таскают? Останавливаюсь — звук пропадает. Ускоряю шаг — шуршание следует из подворотни в подворотню. И хочется отнести происходящее к слуховым галлюцинациям, возникшим вследствие приема кислоты, но марка, по всем допустимым нормативам, свое действие исчерпала еще десять минут назад, напоследок причудливо оплавив неоновую букву «М», замяв купол храма Христа Спасителя и слегка выгнув павильон метро «Кропоткинская», витрины ресторана «Ваниль» и несколько крыш окрестных домов.
Я останавливаюсь, прислоняюсь спиной к стене и пытаюсь закурить. Улица сделалась совершенно безмолвной, даже звуки проезжающих машин исчезли. Затягиваюсь, гляжу по сторонам. Я примерно посредине переулка. Примыкающие к нему с двух сторон улицы отсюда уже не видны. Вокруг никого, большая часть окон темная, а в немногих других светятся голубые огоньки. Обыватели в тапочках на босу ногу предаются культурному досугу. Вот так закричишь: «Помогите!» — хер кто отзовется. Куда идти-то? Вперед? Или уже назад ломиться?
Выкидываю окурок в подворотню и смачно сплевываю под ноги. Немедленно раздается шуршание. Потом кто-то стучит несколько раз палкой по металлу. Гопники! Обеими руками прижимаю к груди кейс и бросаюсь вперед. За мной по пятам гонится шуршание и цоканье, а потом раздается утробный полурев-полукашель. «Собаку, что ли, с собой взяли, суки?» — Запрещаю себе оборачиваться и прибавляю ходу. Рев усиливается. Видимо, гопники натравили пса по следу, а сами принялись окружать.
Несусь сломя голову. Недобро осветив руины снесенного дома, слева полыхнула вспышка надвигающейся грозы. По спине потекли ручьи пота. Сзади задышала псина. Повинуясь инстинкту загнанной жертвы, делаю бросок сперва вправо, потом влево, между домов. Впереди спасительный забор. Перекидываю через него кейс, отчаянным броском кидаю свое тело вверх, цепляюсь руками и перелезаю на другую сторону.
Шлепаюсь на гору песчаника, рядом с кейсом. С другой стороны в забор что-то ударилось. «Что, падла, не умеешь прыгать?» У меня еще хватает сил надсмехаться над псом. Но гопники умеют прыгать, это я точно знаю. Хватаю кейс и перебежками тороплюсь к строящемуся дому, петляя между катушек с проводами, кранами и бытовыми кабинками. У подъезда многоэтажки замечаю здоровенную трубу и ныряю туда.
Несколько минут лежу, распластавшись внутри бетонной сферы. Гопники не появляются. Вдали завыла собака, видимо, отчаявшись поймать добычу. Улыбаюсь и выглядываю из своего укрытия. Никого.
Вылезаю наружу, сажусь на кейс, закуриваю. В небе изредка сверкает молния, начинают падать капли дождя, пару раз налетает ветер, принеся с собой газету, которая попорхала, попорхала и уселась на резиновый шланг весьма крупного сечения, вьющийся между бытовок.
Гопники были первым и последним доводом в пользу быстрого отъезда из города. Я тупо пялюсь на шланг и размышляю о том, как все-таки лучше свалить из Москвы? Самолетом, поездом или машиной?
Гопники были первым и последним доводом в пользу быстрого отъезда из города. Я тупо пялюсь на шланг и размышляю о том, как все-таки лучше свалить из Москвы? Самолетом, поездом или машиной?
Аэропорты точно возьмут под контроль, машину долго мутить, выходит поезд. Либо в Минск, либо сразу в Финляндию. А оттуда…
…шланг приходит в движение. «Флэшбэчить начало, ща пройдет», — прикрываю глаза, потом снова открываю. Шланг исчезает, надо завязывать с кислотой. С этой минуты завяжу. Теперь, в преддверии новой заграничной жизни, с кучей денег, подобные обещания даются особенно легко. Встаю, выдыхаю и, прихватив кейс, двигаю вперед. Позади кто-то чавкает. Оглядываюсь и инстинктивно шлепаюсь на задницу…
Передо мной, сияя радужной пленкой перепончатых крыльев, матово блестит рыбьей чешуей оно.
— Ебаный насос! — моментально ощущаю прилипшую к спине рубашку.
Таких я видел только в фильмах ужасов. У гадины жирный, будто каучуковый хвост (который поначалу я принял за шланг), когтистые лапы, длинная шея с шипастым ожерельем, безухая, похожая на кабинку крана башка и разверстая крысиная пасть. Делаю два шага назад — тварь чавкает и медленно перемещается, издав знакомый рубероидный шорох.
Я не ору, за меня верещит кто-то другой. Ноги несут вперед, к подъезду недостроенного дома, а мочевой пузырь вдруг слабеет и дает течь. Перед тем как юркнуть в подъезд, оглядываюсь и вижу, как тварь перепрыгивает, подобно подстреленному голубю, через катушки с проводами. Ростом больше собаки, но несколько меньше, чем должен быть дракон, так мне кажется.
Вход в подъезд огорожен ржавым металлическим забором в узкую решетку. Тварь между прутьями пролезть не смогла бы, а напуганный смертным страхом человек — еще как. Просочусь. Успеваю подумать о том, откуда в Москве драконы, о том, что их могли разбудить вечными копаниями в центре строители, о том, почему Лужков не заводит специальные команды по выявлению в недрах города этих мразей, о летнем отдыхе с женой и о том, что дракон, наверное, еще щенок… малек… маленький, короче. Сделав еще один шаг, в пяти сантиметрах от решетки спотыкаюсь и падаю, больно ударившись о прутья головой.
Открыв глаза, вижу дракона. Он сопит и смотрит на меня своими красными глазами. Поскольку тварь не сожрала меня сразу, остается возможность диалога. Не факт, что успешного, но все же дающего шанс:
— Ну чего тебе надо? — сиплю я. — Фу! Фу, тебе говорю! Я несъедобный!
Тварь урчит.
— Я ЛСД жрал, дурак! Ты отравишься!
Тварь вопросительно нагибает башку.
— Наркотик такой! От него вам… драконам… пиздец сразу… то есть смерть…
При слове «смерть» дракон начинает разбрасывать лапами землю и беззвучно разевать пасть.
— Вот-вот… я тебе говорю, не надо меня! Пошли лучше на набережную, там собак бродячих до жопы. Сожрешь кого хочешь.
Тварь чавкнула, и, как показалось, сплюнула.
— Не хочешь собак? Ну, там кошек много… людей еще много. Ментов! Во! Менты знаешь какие вкусные?
Дракон прикрывает глаза и садится.
— Вот молодец, хороший дракончик. Пойдем, я тебе покажу, где ментов пожрать можно.
Я пытаюсь привстать. Дракон немедленно вытягивает башку в мою сторону и рявкает, обдав запахом стирального порошка и какой-то гнили. Снова сажусь на землю. Дракон немигающе смотрит на меня. Так продолжается какое-то время.
— Хорошо-хорошо, не пойду. Чё, так и будем тут сидеть? Чё тебе от меня надо? Жрать ты меня не хочешь, так? — медленно говорю я, как дрессировщик. Если бы я еще знал, как говорят дрессировщики.
Дракон склоняет башку набок.
— Уйти ты мне тоже не даешь… Чего ты хочешь?
Дракон отталкивается хвостом и зависает над землей.
— Черт… я тебя не понимаю…
Дракон выставляет в сторону левую лапу фиолетового цвета, будто обтянутую тканью лосин, и начинает ее лизать.
— Ты чего, хипстер? — более умного вопроса в голову не приходит.
Ситуация почему-то больше не пугает. Скорее напрягает недосказанностью. Мои познания о драконах ограничиваются компьютерными играми, сказками и недавно просмотренным мультиком «Как приручить дракона». После того как мальчик из мультика встретил раненого дракона, который не мог летать, меня наглухо вырубило по причине алкогольного опьянения, а включило обратно ровно под титры.
— Ты летать не можешь? Тебе помочь? — Я протягиваю к нему руку. Он подается в сторону и присаживается рядом с кейсом.
— Вроде летаешь. Э… чувак, может я пойду? — почесываю затылок. — Вот возьму и пойду сейчас.
Дракон молчит. Я делаю шаг в сторону, потом спохватываюсь и пытаюсь взять кейс. Дракон немедленно начинает реветь. Кажется, кое-что проясняется.
— Епта… тебе бабки мои нужны, что ли? — вспомнилось толкиеновское: «Гномы становились алчными и вгрызались все глубже в горы в поисках золота. За это их пожирали драконы». — Ты меня на бабки кинуть хочешь, да?
Тварь шипит.
— Не… ну ты… ты какой-то дракон-гопник! — Меня охватывает дикая злоба. — Хошь, мобилу еще возьми!
Тварь гавкает, не потерпев оскорбления.
— Ладно-ладно. Давай хоть поделим, а? — Я пытаюсь подойти к ситуации с позиции здравого смысла. — Пополам. Нет? Хорошо, давай сорок процентов мне, остальное тебе! Нет?
Тварь снова шипит.
— Не хочешь? Ну ты, сука, жадный…
Достаю сигарету, закуриваю. Дракон с интересом смотрит на меня. Кажется, ситуацию выгребает к мирному исходу. В этот момент я принимаю опрометчивое решение. Хватаю кейс и стремглав бросаюсь наутек. Позади раздается шуршание крыльев, дракон облетает меня, сбивает хвостом с ног и ставит когтистую лапу на грудь, явно намекая на пиздец. Голова дракона почти касается моего лба, он открывает пасть и показывает широкий черный язык.
— А-а-а-а-а-а-а!!! — Меня колотит паника, высаживает в холодный пот, я хватаюсь за последнюю соломинку. — Да подавись ты этим баблом! — откидываю кейс в сторону, и дракон немедленно прыгает за ним, дав мне возможность встать и со скоростью олимпийского чемпиона ломануться прочь. Туда, к забору, ограждающему эту территорию зла от нашего мира.
По-десантному перемахиваю через забор и бегу. Бегу не оглядываясь. Бегу не разбирая дороги. Бегу еще несколько переулков, пока не нахожу себя в районе метро «Парк культуры», у палатки, продающей шаурму…
ГАСТАРБАЙТЕРЫ
Около девяти часов утра. Остоженка
— На-на, не ори, — Вася нехотя отдал остатки шаурмы Фархаду, который последние пять минут разгневанно лопотал что-то на своем родном языке, воздевая грязные кулачки к небу. — Чё ты быкуешь? Фалам-салам, тут мяса еще осталось на роту солдат.
— Осталысь, — передразнил его Фархад и впился в шаурму своими редкими, как у мурены, остренькими зубами.
— Откуда у тебя такой аппетит с похмелья? — хмыкнул Вася. — Я гляжу, вы, таджики, жрать можете в любом состоянии, да? Скажи, Федь (с момента первого знакомства именно так нарек он таджика), а вот если тебе телку подогнать, голую… такую… модель с сиськами четвертого размера, с… как в телевизоре, в общем, а рядом поставить тарелку, нет… казан с пловом. Ты сначала телку будешь трахать или сразу плов начнешь жрать?
— Э… фаба… пилав… — Фархад попытался с набитым ртом высказать свое мнение о данной проблеме, да так и застыл. Моделей он в своей жизни не видел, телевизор в его кишлаке был один на десять семей, и голых телок по нему не показывали. А плов он ел последний раз два месяца назад, когда его земляки с соседней стройки набили в подобие казана стеклянный московский рис, худосочную курицу и рахитичную морковь — все, что выдала им в качестве зарплаты за разгрузочные работы толстая тетка, заведующая овощным магазином, утерев тыльные стороны ладоней об уксусного цвета фартук. Плов тогда получился прогорклый и невкусный, не то, что дома.
— Ясно все с тобой! — Вася потянулся. — А я бы ща отодрал кого-нибудь. Вчера, прикинь, снилось, что мы с женой трахаемся. Во как. Прямо так натурально, как до свадьбы. Фархад, ты по жене скучаешь?
— Да-а-а, — протянул Фархад и снова вспомнил о доме, четверых детях и жене — вечно замызганной маленькой женщине с испуганными карими глазами и рано отвисшей грудью. Фархад грустно втянул в себя воздух и принялся доедать шаурму.
Солнце выскочило над скелетом новостройки и залило своим радиоактивным светом поляну с монтажными кабинками, катушками проводов и стопками плит. Вдруг стало нестерпимо жарко. Вася расстегнул рубашку, почесал грудь и потянулся за сигаретой.