В этот момент хлопнула входная дверь, послышался шорох, лай и раздался веселый голос: – Дома кто есть?
– Насколько понимаю, – вздохнула я, – явилась дама, которая дала объявление, она ходила прогуливать собак, кстати, вы как в отношении животных?
– У меня их никогда не было, – завел Лева, и тут в кухню влетели наши псы и запрыгали вокруг меня.
Гость покраснел и вжался в стул, он явно испугался. Причем больше всего ему не понравилась шумная Ада, а не огромная Рейчел и здоровенный Рамик. За собаками вошла Капа. На голове старушки красовался большой серебряный шлем, на локтях и коленях были пластмассовые щиточки, прикрывающие суставы, на талии болталась кожаная сумка. В правой руке Капитолина держала никелированный поводок, на противоположном конце которого щурилась Люся.
– Вот, – сказала я, – знакомьтесь, любительница байдарок, роликовых коньков, песен у костра и походов, Капитолина, невесть зачем решившая прикинуться мной.
Лева, сжимавший в руке чайную ложку, зачем-то поднес ее ко рту и, ткнув пальцем в Люсю, ошарашенно поинтересовался:
– Кто, она?
– Нет, конечно, – хихикнула я, – это вараниха, грубо говоря, большая ящерица, а держит ее ваша избранница. Только маленькая поправочка, она брюнетка, правда, с рыжей челкой.
– А вот и фигушки, – заявила Капа, стаскивая шлем.
На ее маленькое личико упали пепельно-серебристые локоны с зелеными прядями, – самая настоящая, натуральная блондинка.
– Ой, мама, – сказал Лева и схватился за желудок.
– Язва заболела? – испугалась я.
– Нет, – прошептал мужик, – ложку проглотил.
– Какую? – в голос крикнули мы со старушкой.
– Чайную.
– Зачем?
– Не знаю, держал в руках, а увидел их и проглотил, – потрясенно сообщил Лева.
Я кинулась к Володе. Через пару минут все столпились вокруг несчастного. Откуда-то вынырнули Кирюшка и Лизавета. Значит, они тоже были дома, просто прятались в своих комнатах, не желая мешать сватовству.
– Что делать? – суетилась Капа.
– Надо дать ему побольше каши, – посоветовал Володя, – сама выйдет, завтра.
– Вы не волнуйтесь, – бледными губами прошептал Лева, – ложечку верну, помою и принесу.
– Спасибо, – быстро сказал Сережка, – оставьте себе, у нас их много.
– Как же, – настаивал Лева, – никак нельзя, получается, украл у вас столовый прибор, похоже, серебряный, нет, я никогда не был вором. Получу назад и верну.
– Не надо!
– Обязательно верну!
– Перестаньте, – обозлилась я, – завели глупый спор.
– Лучше скажите, что делать?
– Знаю! – заорал Кирюшка.
Все с надеждой уставились на мальчишку.
– Надо, чтобы он встал на руки, ложечка и выпадет.
– Я не сумею, – ответил Лева.
– Ерунда, – вдохновилась Лиза, – мы подержим.
– Но…
– Давай, давай, – налетели на несчастного дети.
Пришлось Леве покориться, потому что Лиза и Кирюшка сломают кого угодно. Кое-как, кряхтя от натуги, мужик встал на руки. Кирюшка придерживал его ноги. Из карманов несчастного мигом посыпалась масса вещей: ключи, кошелек, мятная жвачка, калькулятор, телефон, расческа, блокнотик.
– Ну, – прохрипел Лева, – долго стоять-то?
– Пока не выпадет, – пообещал Кирка.
– Голова болит.
– Потерпи.
– Не могу.
– Ну секундочку.
Мужик вздохнул, как-то странно всхлипнул, руки его подломились, тело словно потеряло позвоночник.
– Падает, – завопил Кирюшка, – ой, ой, ой, не удержу, из рук вываливается!
Сережка и Володя бросились на помощь, но поздно. Лева с ужасающим грохотом рухнул на пол. Голова его попала под сервант, а ноги, предварительно задев полки, где стояли всяческие припасы, приземлились около плиты.
– Лева, ты жив? – заорали все.
В ответ – ни звука.
– Вы как хотите, – отрезал Володя, – а я вызываю «неотложку».
– Давно пора, – поддакнул Сережка, – надо было сразу к врачу обратиться, а мы дурью маялись!
Не успел он захлопнуть рот, как полка, на которой стояли пачка сахара, открытая банка томатной пасты, печенье курабье и пластмассовая вазочка с мармеладом, та самая, которую только что задели ноги Левы, внезапно издала странный звук «крак» и обвалилась на несчастного мужика. Вмиг Леву засыпало сахарным песком, печеньем, мармеладом. Кондитерские изделия покрыли все пространство от его груди до пяток. Лицо и шею щедро измазал кетчуп.
Поднялась дикая суматоха. Володя, надрываясь, кричал в трубку:
– «Скорая»? Примите срочный вызов.
Лиза и Кирюшка сметали с поверженного тела сладости. Сережка и Капа пытались удержать собак, рвавшихся поучаствовать в уборке. Даже Люся, всегда флегматично смотрящая на мир маленькими безразличными глазками, невероятно оживилась и принялась раздувать мешок под пастью. Я же пыталась оттащить в сторону полочку. В самый разгар этих действий раздался звонок. По непонятной причине «Скорая помощь» явилась мгновенно.
– Уберите собак, – велел доктор, – немедленно!
Сережка и Володя поволокли сопротивляющуюся свору в глубь квартиры. Врач и фельдшер глянули на Леву.
– Да уж, – вздохнул эскулап, – милицию вызывали?
– Я сам майор, – ответил вернувшийся Володя и продемонстрировал служебное удостоверение.
Врач склонился над Левой и удивленно сказал:
– Но это не кровь! Я думал, у вас драка вышла.
– Нет, банка с томатом-пастой разлетелась, – сообщила Лиза, – Лева упал, задел полку, та рухнула.
– На руках не удержался, – влез Кирюшка, – прямо позор, здоровенный дядечка, а стойку сделать не смог, всего-то пару минут продержался.
– Зачем он на голову встал? – удивился доктор. – Полотенчиком лицо и шею оботрите.
Я принялась смывать кетчуп.
– Думали, ложка из него выпадет, – пояснила Лизавета.
– Какая ложка? – вновь впал в недоумение доктор.
– Чайная, – пояснил Сережа, – он ее проглотил.
– Зачем?
– Случайно вышло.
– Дайте объясню, – влезла я, – значит, так. Лева пришел по брачному объявлению, думал, я дала, а это не я, а Капа.
Доктор перевел глаза на старушку.
– Она поместила объявление о желании выйти замуж?!
– А что, нельзя? – села на любимого конька Капа. – Покажите закон, в котором написано, что женщина после шестидесяти не имеет права на личную жизнь!
– Погоди, – разозлилась я, – ну Лева увидел Капу на роликах, заметил Люсю и от испуга ложечку того и схомякал.
– Что сделал? – ошарашенно поинтересовался фельдшер.
– Ой, простите, у нас раньше хомяки жили, лопали все подряд, вот мы и придумали глагол такой: хомякать, кушать то есть, жадно так глотать.
– А Люся-то кто? – спросил вконец замороченный доктор. – Невеста этого, под кетчупом?
– Нет, невеста я, то есть Капа, то есть я, но это она объявление дала под моим именем…
Понимая, что сейчас окончательно запутаюсь, я дернула валявшийся на полу поводок и вытащила затаившуюся под столом вараниху.
– Знакомьтесь, Люся.
– Мама, – сказал фельдшер, потом развернулся и резко выскочил в коридор.
– Она кусается? – прошептал, бледнея, доктор.
– Что вы, – заорали мы в голос, – Люся травоядная, совершенно безобидная, просто как бабочка.
– Хороша бабочка, – подал из прихожей голос фельдшер, – поехали, Семен Андреевич.
– Погоди, Леня, – сказал доктор, – сейчас разберемся, я пока не слишком врубаюсь, что к чему.
В этот момент Лева, застонав, сел.
– Что случилось?
– Ты упал, – заорал Кирюшка.
– А сверху полочка обвалилась, – добавила Лизавета.
Семен Андреевич ловко приладил манжетку тонометра и вынес вердикт:
– Надо лечь в кровать, и все пройдет. Главное, больше не переворачивайтесь вниз головой. Ну, мы поехали.
– А ложечка? – возмутился Сережа.
– Это не к нам, отправляйтесь в травмапункт.
Медицина удалилась.
– Ладно, – вздохнул Сережка, – вставай, приводи себя в порядок, и двигаем.
– Но у меня одежда испачкана, – заявил Лева.
– Дам тебе свои джинсы и пуловер, – пообещал Володя.
– Давай снимай рубашку, постираю пока, – предложила я.
Лева покорно начал раздеваться, в ту же секунду на пол свалилась чайная ложка.
– Это она? – обрадовался Сережка. – Ну-ка, Лампа, быстро посчитай ложечки, их должно быть шесть штук.
– А вот и нет, – сказал Кирюшка, – шесть с загогулинками на конце и четыре с орнаментом. Дядя Лева, ты которую держал?
– Не помню, – растерялся мужик.
– Да какая разница, – влезла Капа, – надо все пересчитать, шесть плюс четыре будет девять. Ну-ка, и сколько их тут?
– Пять на столе, – крикнула Лиза.
– Три в мойке, – оповестил Кирка.
– Одна у Левы, значит, все, – подвела итог Капа.
– Я от вас с ума сойду, – вздохнул Володя, – шесть плюс четыре равняется не девяти, а десяти, поняла, Лампа?
– При чем тут я?
– Ты всегда при чем! Все из-за тебя, – вызверился майор.
Я сердито посмотрела на него. Вот оно как, а я-то, дурочка, уж совсем было решила помочь приятелю и рассказать ему про врачей, зарабатывающих на трансплантации органов. Только разве от такого дождешься благодарности? Выложу все кровью и потом добытые факты и услышу нечто типа:
– Я от вас с ума сойду, – вздохнул Володя, – шесть плюс четыре равняется не девяти, а десяти, поняла, Лампа?
– При чем тут я?
– Ты всегда при чем! Все из-за тебя, – вызверился майор.
Я сердито посмотрела на него. Вот оно как, а я-то, дурочка, уж совсем было решила помочь приятелю и рассказать ему про врачей, зарабатывающих на трансплантации органов. Только разве от такого дождешься благодарности? Выложу все кровью и потом добытые факты и услышу нечто типа:
– Ты всегда виновата.
Ну уж нет! Раз начала копать – сама и дороюсь до истины, посмотрим, что скажет майор, узнав о блестяще проведенном мной расследовании!
– Ложек девять, – оповестил Кирюшка, – все перерыл, даже в ванную сбегал.
– В ванную зачем? – удивился майор.
– А Лампа там часто посуду бросает, – наябедничала Лизавета, – кофе попьет, чашку на стиральную машину поставит и унесется!
Я с возмущением фыркнула и отвернулась к стене. Ну вот! Опять Лампа виновата!
– Собирайтесь, – велел майор.
Через пятнадцать минут бледный Лева, одетый в брюки и пуловер Костина, майор, Сережка, Кирюшка, Лизавета и Капа, забывшая снять наколенники, отправились во двор. Я осталась дома. Сопровождающих и без меня хватает, им придется ехать цугом на двух машинах.
Чтобы хоть немного отвлечься от тяжелых раздумий о врачах, способных на все за деньги, я включила радио и, слушая песни, принялась мыть посуду. Под руку постоянно попадались чайные ложечки, и я их машинально пересчитала.
– Раз, два, три… десять!
Не может быть. Глаза уставились на столовые приборы, и я еще раз, очень тщательно пересчитала их. Десять!
С воплем:
– Погодите, – я вылетела на лоджию и увидела, как «Жигули» майора исчезают за поворотом.
Пришлось возвращаться на кухню и разглядывать ложечки, шесть с загогулинками на ручке, четыре с орнаментом. Поразмыслив пять минут, я приняла единственно правильное решение, швырнула ложки в мойку и пошла спать. Представляю, какими обозленными явятся домашние назад, пусть уж лучше сами вновь пересчитывают ложки, а то ведь заорут хором:
– Все из-за тебя, Лампа!
ГЛАВА 16
К доктору Альберту Константиновичу Бобрину я прибыла ровно в одиннадцать. Но встать мне сегодня пришлось в шесть утра. До визита к врачу пришлось ехать в Лианозово к Светлане Михайловне и брать у нее историю болезни Славы.
Бобрин принял «клиентку» радушно, быстро пролистал пухлый томик, раздувшийся от бланков анализов, и мягким, чарующим голосом сообщил:
– Очень правильно, что хотите помочь сыну.
– Мужу, – на всякий случай поправила я его.
Альберт Константинович глянул на год рождения, потом покосился на меня, я уже хотела сказать коронную фразу Капы. «Покажите закон, в котором сказано, что дама моих лет не имеет права сбегать в загс с двадцатипятилетним парнем», – но врач ласково поправился:
– Ну да, мужу. Положение у него серьезное, я даже скажу, крайне серьезное, хорошо бы нам сделать операцию на следующей неделе.
– Но нужна донорская почка.
– Естественно.
– Вы найдете ее за такой короткий срок?
– Голубушка, – расцвел в улыбке Бобрин, – вы только заплатите пятнадцать тысяч, остальное – наше дело.
– Но я не хочу, чтобы Славе пришили бог знает что! – Это невозможно.
– Еще подсунете гнилушку, которая никому не подошла!
В глазах Альберта Константиновича мелькнул злой огонек, но, очевидно, мысль о пятнадцати тысячах «зеленых» лучше любой валерьянки сдерживает гнев, потому что хирург мило ответил:
– Понимаю вашу тревогу, но все будет в лучшем виде.
– Где же вы возьмете орган?
– Ну это вам знать ни к чему, имя донора мы не сообщаем.
– Да?
– Таковы правила.
– Я заплачу деньги только в одном случае, если собственными глазами увижу больницу и сумею убедиться в том, что она оборудована как следует.
– Хорошо, – ответил Альберт Константинович и взял телефон.
Спустя пять минут в руках у меня была заветная бумажка.
– Клиника за Красногорском, – напутствовал меня Бобрин, – в лесу, райское местечко. Вам нужен инфекционный корпус.
– Что?!
– Не пугайтесь, – улыбнулся врач, – нам ни к чему лишние свидетели, поэтому на дверях вы увидите всякие странные таблички, шагайте смело, это камуфляж. Обратитесь к Рыбаковой Алле Станиславовне, она вас ждет. Посмотрите все, потом привезете мне денежки – и с богом.
Я села в «Жигули» и покатила в больницу. Милый, улыбчивый Альберт Константинович не обманул. Место, где предлагали соперировать Славу, выглядело словно элитный дом отдыха. Несколько двухэтажных корпусов, стоящих на значительном удалении друг от друга. Наверное, летом тут и впрямь райское местечко, когда вот эти большие деревья покрываются зеленью, воздух наполняет свежесть.
Территория была окружена забором, и охранник не впустил мою машину. Я бросила «Жигули» возле автобусной остановки и принялась изучать указатели «Хирургия», «Гинекология», «Терапия», а вот то, что нужно.
Дорога вилась между сугробами. Тут и там виднелись чистенькие лавочки, то ли здесь отлично работал дворник, то ли больные вытирали места для сидения сами. Внезапно дорога закончилась, впереди вилась узкая тропка. Я шла и шла, минут через десять в голову закралась мысль: может, перепутала дорожки? Но именно в эту минуту деревья внезапно расступились, и прямо передо мной возникло плоское, одноэтажное здание, украшенное табличкой: «Инфекционное отделение, вход строго по пропускам». Железная дверь оказалась запертой, я позвонила. В глазке мелькнула тень, а из динамика донесся каркающий голос:
– Вы к кому?
– К Рыбаковой Алле Станиславовне.
Дверь лязгнула, я юркнула в приоткрывшуюся щель. Девушка лет двадцати, черноволосая и кареглазая, весьма сухо велела:
– Куртку вешайте на крючок, обувь снимайте.
– А где номерок?
– Оставляйте так, у нас не крадут, – резко ответила медсестра и сунула мне пакет, – одевайте.
Внутри оказались бумажные, одноразовые вещи: пижама, тапочки и шапочка.
– Свое складывайте, – велела девица, увидав, что я хочу натянуть штанишки на джинсы.
Потом меня, облаченную во все стерильное, доставили в кабинет. Полная, румяная, совершенно роскошная дама, которая могла бы служить моделью для Кустодиева, приветливо сказала:
– Это вы от Альберта Константиновича? Пошли.
Мне показали комнату, отделение, операционную, блок интенсивной терапии. Придраться было не к чему.
– Понравилось? – цвела улыбкой Алла Станиславовна.
Я кивнула:
– Но есть вопросы.
– Конечно, дорогая.
– Можно навещать больного после операции?
– Не рекомендуется, исключительно из соображений безопасности. Вы можете принести инфекцию.
– Выписку даете?
Алла Станиславовна замялась:
– А вам надо?
– Конечно! Как же дальше лечиться.
– Мы отпускаем больных работоспособными.
– И все же, вдруг чего?
– Тогда только к нам. Естественно, если по нашей вине случилась неприятность, все сделаем бесплатно.
Очевидно, на моем лице отразилась сложная гамма чувств, потому что Алла Станиславовна мигом добавила:
– Поверьте, четыре года работаю, ни одной жалобы.
– И не умирают?
Рыбакова развела руками:
– Мы же не боги. Всякое случается, у каждого врача, как говорится, имеется свое кладбище, но не надо думать о плохом.
Но я упорно подбиралась к интересующей меня теме.
– Карточки заводите?
– Конечно, – успокоила Рыбакова, – у нас очень строго.
И она похлопала рукой по компьютеру. Я уставилась на выключенный монитор. Так, понятно, информация там, но как к ней подобраться?
– Еще вопросы есть?
– Нет, – промямлила я, понимая, что сейчас настанет пора прощаться.
– Тогда решайте все формальности с Альбертом Константиновичем, и ждем!
Я вышла на улицу, прошла часть пути назад, села на одну из скамеек, пустовавших около большого сугроба, и призадумалась. Ну и что делать?
– Ой, Сашенька, – раздался за моей спиной плач, – ой, ну зачем ты это придумал!
От неожиданности я подскочила и обернулась. Взгляд уперся в сугроб, голос лился словно из кучи снега.
– Ну почему? Так бы выкрутились…
Очевидно, с той стороны стояла еще одна лавочка, где устроилась ничего обо мне не подозревающая парочка. Я хотела было уйти, чтобы не подслушивать чужие разговоры, но следующая фраза заставила меня замереть.
– Ой, Сашенька, – рыдала женщина, – ну и придумал, почку продать! Это что же, инвалидом жить?
– У меня еще одна останется!
– Ну, господи…
– Хорош выть, – довольно сердито заявил парень.
Но рыдания после его слов превратились почти в вопль.
– Ладно, – отрезал юноша, – успокоишься, придешь. Вечером Лена дежурит, я попрошу, чтобы тебя пустили. Но имей в виду, начнешь сопли лить – выгоню.
Через секунду я увидела, как у меня из-за спины вынырнула высокая, стройная мужская фигура и скрылась на дорожке. Всхлипывания продолжали нестись, теперь они перешли в скулеж, словно плакала маленькая, брошенная хозяевами собачка.