Но Берт не пропадал. Наоборот, он маячил перед ней, словно дразня: ну-ка, попробуй, избавься от меня! Что, не выходит? И не выйдет! Теперь ты принадлежишь мне. Не веришь? Зря.
На полке в прихожей Лариса наткнулась на пять стодолларовых купюр и записку. Мелкий небрежный почерк на листке из блокнота, всего несколько слов: «Купи себе что-нибудь на память о нашей первой ночи!»
Доллары обожгли Ларисе пальцы. Что это значит? Берт больше не придет? Он ей заплатил… словно она…
Кровь бросилась ей в лицо, дыхание перехватило. Лариса еще ни разу не получала денег от мужчины за проведенную с ним ночь. Берт принял ее за проститутку!..
— Боже…
В глазах закипели слезы. Лариса задыхалась от обиды, сожаления и стыда. Вот до чего она докатилась! Эдик бы сказал, что этот позор — последствия вредного влияния, которое оказывал на нее клуб.
Дзинь!.. Дзинь-дзинь!..
Лариса не знала, что и думать. Кто-то звонил в дверь. Может, это Берт вернулся?
Она прильнула к дверному глазку. На площадке стоял Эдик — смущенный и растерянный. Какого лешего его принесло?
— Я знаю, что ты дома! — громко заявил он. — Хватит меня разглядывать! Я виноват!.. Пришел просить прощения. Ты довольна?
Лариса не хотела его впускать, но Эдик не уходил. Их перепалка через дверь могла привлечь внимание соседей.
— Вчера я был не прав! Сорвался! Неужели трудно понять? Я тоже человек… у меня есть свои слабости…
У Ларисы лопнуло терпение. Она не собиралась продолжать это дрянное представление.
— Ладно, входи. Но учти, больше не смей меня воспитывать!
Цветы в руках Эдика рассмешили ее. Она представила, как он выбирал букет в цветочном магазине, чтобы было прилично и недорого. Если бы не вчерашний инцидент, никаких цветов Лариса бы не получила. Тюльпаны должны были послужить примирению.
Эдик заметил синяк и ссадины на ее лице, удивленно спросил:
— Что с тобой?
— Упала. Еще коленку содрала и локоть.
— Где? Когда?
— На лестнице… вчера вечером, в темноте. Давай пить чай, раз уж пришел.
— Это было бы очень кстати, — обрадовался Эдик. — Я не завтракал.
— Кто бы сомневался…
Лариса поставила цветы в вазу и занялась чаем. Эдик наблюдал за каждым ее движением. Она была какая-то странная, вела себя необычно. И эти травмы…
— Ты в самом деле упала? — переспросил он.
— Помогай, чего расселся?
Он с готовностью вскочил, достал из холодильника яйца, молоко и масло.
— Сделаешь омлет?
— Мог бы хоть колбаски купить по дороге! — вырвалось у Ларисы. — И тортик.
— Я не люблю по утрам толкаться в супермаркетах, — простодушно объяснил Эдик.
— Сегодня выходной. Пригласил бы меня в ресторан…
— С таким лицом?
— Ты невыносим! Нет чтобы промолчать…
— Ты же знаешь, Лара, я прямой, вилять не умею. Язык мой — враг мой.
Эдик пытался понять, что в ней изменилось. Вроде бы перед ним та же Лариса… и не совсем она. Он приготовился отбиваться от ее упреков, оправдываться и по ходу дела указать ей на ее вспыльчивость, но она не выразила недовольства. Будто они вчера не поцапались.
— Ты меня простила? — осторожно осведомился он.
— Эдик, давай оставим эту тему. Она потеряла свою актуальность.
Такая обтекаемая фраза насторожила его. Что стоит за поведением Ларисы? Кажется, ее ничуть не огорчила вчерашняя ссора.
— Ты что-то скрываешь от меня?
Она молча взбила яйца с молоком, посолила, поперчила и вылила на сковороду. Эдик попал в точку. Она кое-что скрывает. Но говорить ему о Берте нет смысла.
— До меня дошло! Ты не падала! — заявил он, не дождавшись ответа. — На тебя напали! По пути к дому или в подъезде! Тебя избили и ограбили, а ты молчишь! А может… может… тебя…
У него на языке крутилось слово «изнасиловали», которое он не осмелился выговорить.
— Ты настолько меня не понимаешь, что даже не обидно, — вздохнула Лариса. — Поджарь-ка лучше хлеб в тостере.
— Надо звонить в полицию! На улицах — разгул преступности…
— Эдик! Заткнись, а?
Он закрыл рот и сердито косился на нее, обдумывая свой следующий шаг. Ломтики батона с золотистой корочкой выскакивали из тостера, распространяя аппетитный запах. Эдик складывал их на тарелку. Он был голоден и зол. Какого черта он приперся сюда с букетом унижаться? Лариса ни в грош его не ставит. Ей все равно, что он думает, что чувствует.
За едой они молчали. Он уплетал омлет, исподтишка изучая повреждения на ее лице. Для женщины, которая недавно пережила нападение, Лариса выглядела слишком спокойной. То есть она была взволнована, но не так сильно, чтобы предположить худшее. Она решала внутри себя какую-то важную проблему.
— Что тебя тревожит? — не выдержал Эдик. — Я вижу, ты чем-то озабочена.
— Угадал. Сижу и думаю, что нас с тобой связывает?
Он перестал жевать и нахмурился. В голову упорно лезли мысли о нападении. В квартире витал дух… опасности. Но откуда она исходит?
— Мы с тобой друзья, коллеги…
— …любовники! — подхватила Лариса. — Верно?
У Эдика в горле застрял кусочек тоста. Он кашлянул и пожал плечами. Наконец ему стало понятно: Лариса лжет! Она лгала ему с самого начала… и продолжает над ним издеваться. Он не мог понять, в чем заключается эта ложь, и в его уме возникали причудливые ассоциации.
«Между нами кто-то стоит, — констатировал он. — Кто-то третий! Вернер?.. Или его тень?.. Лариса сама не своя. Она не похожа на ту Ларису, с которой у меня…»
Эдик запнулся, словно его мысль наскочила на препятствие. Что у него с Ларисой? Служебный роман? Любовная интрижка? Банальный секс? Совсем недавно он намеревался бросить ее, а теперь боится, что первой это сделает она. Потому он здесь — без вины виноватый — вымаливает прощение, терпит насмешки.
В воздухе квартиры действительно витало зло. Эдик ощутил страх перед чем-то неведомым, незримым и ужасным. На него повеяло смертью…
Он вдруг осознал, что странный отпуск Ларисы, ее болезнь, ее ушибы, ее нелепая ложь как-то касаются Вернера и его клуба. Гуру опутал ее дьявольской сетью интриг, внушений и психического воздействия. Даже он, Эдик, попал под раздачу. Разве ему не мерещится всякое?.. Разве его не одолевают смутные опасения?.. А ведь он не знает, чего боится!.. Если Лариса стала куклой в руках у Вернера, от нее можно ожидать чего угодно. С ней надо быть настороже.
Он смотрел, как она намазывает ножом масло на тост, и содрогнулся. Где гарантия, что она не набросится на него с этим же ножом? Пусть у столового ножа тупой кончик… но на кухне полно других ножей — острых и длинных, любым из которых ничего не стоит убить человека.
— Эй! О чем размечтался?
— Да так…
— Вот что, Эдик, иди-ка домой, — заявила Лариса. — Похоже, ты не выспался или встал не с той ноги.
— Гонишь меня?
— Не гоню, а прошу. Я хочу отдохнуть.
— Ты какая-то… чужая! Смотрю на тебя и не узнаю! Ладно, я не навязываюсь. Пойду, пожалуй. Неуютно мне с тобой…
Глава 20
Ренату неловко было лежать в постели и кашлять в присутствии Сони. Но — куда денешься? Будучи художником, он отметил, что ее красота складывается из элементов, которые, взятые по отдельности — некрасивы. Ее талия была не такой тонкой, как у виртуальной Сони, а грудь оказалась не такой уж большой. Волосы — слишком густые, вьющиеся и пышные. Она пожаловалась, что расчесываться для нее — сущее мучение. Обильный макияж, чересчур вытянутый разрез глаз, великоватые губы, которые могли бы испортить любое другое лицо, — не портили лица Сони. Ее бедра не помешало бы уменьшить, а ногам придать чуть больше стройности. Но тогда… от ее красоты ничего не останется.
В целом Соня была прекрасна и невероятно соблазнительна. Художник в Ренате всегда знал, что совершенство — холодно и мертво, тогда как гармоничное сочетание изъянов делает женщину неотразимой. Соня была живым воплощением этой спорной идеи.
Ренат сравнивал ее с аватаром блондинки из «Миражей», чья внешность послужила основой для созданного им образа, и находил различия, а не сходства. Но именно эти различия придавали Соне необъяснимое и мистическое «Клеопатрино очарование».
Ренат даже подумал, что понимает мужчин, которые соглашались собственной жизнью оплатить ночь любви с легендарной царицей Египта. Хотя та вовсе не блистала красотой. Он сказал об этом Соне.
— А ты мог бы умереть за меня? — спросила она.
— Да, — не раздумывая, выпалил он. Спохватился, но опровергать свое опрометчивое согласие не стал. Ведь это так романтично…
Действительно ли Соню прислал его босс? Если так, то кто она? Назвать ее «девочкой по вызову» не поворачивался язык.
— Кто ты?
— Думаешь, я проститутка? — усмехнулась она. — Ничего подобного! Мне платят не за то, что я отдаюсь…
— А за что?
— Скоро узнаешь…
Рената охватила болезненная дрожь. В словах Сони он уловил глубокий и страшный смысл, которого не постигал.
— Почему ты сказала, что ошиблась дверью?
— Я пошутила…
У нее были плавные, хищные движения и долгий взгляд, когда черный огонь зрачка почти целиком заполнял водянистую радужку. Наверное, так смотрит кобра во время брачного танца.
Ренат ни разу не видел живой кобры. Только по телевизору.
— Ты похожа на змею… или ящерицу, — заявил он, любуясь Соней.
— У меня на кончике языка — смертоносный яд! Хочешь попробовать?
Она наклонилась к нему и высунула острый розовый язык. Ренат отшатнулся, чем вызвал ее заливистый смех.
— Испугался?.. Ха-ха-ха!.. Бойся меня, милый! Я опаснее кобры…
Соня надела один из халатов, которых у Рената было несколько. Два ему подарила Зоя, еще пара осталась от ее предшественниц. Почему-то каждая любовница считала своим долгом преподнести Ренату дорогой домашний халат.
Канареечную блузку и зеленые брюки гостья сняла и бросила на спинку кресла.
— Так удобнее, — объяснила она хозяину. — Ты не против?
— Я — за!
Под халатом виднелось тонкое кружевное белье. Только боязнь фиаско удержала Рената от решительных действий. Болезненная слабость сказывалась на потенции, он не мог позволить себе потерпеть поражение в любовном состязании с Соней. В том, что это будет «битва титанов», он не сомневался. Кобра захочет ужалить его, а он заставит ее танцевать под свою дудочку.
— Я — индийский факир!
— Ты умеешь показывать фокусы? — заинтересовалась Соня.
— В некотором роде…
— Покажи хоть один! — с детской непосредственностью попросила она.
В ее подведенных черным глазах искрилось любопытство. Ренат изо всех сил старался играть роль прожженного донжуана. Но, кажется, ему не удавалось ввести Соню в заблуждение.
— У нас разные весовые категории, — обмолвился он, словно готовился выйти на ринг.
— Я обожаю фокусы! И при чем тут вес?
Соня выпорхнула из комнаты и скоро вернулась с бутылкой шампанского в руках. Зоя следила, чтобы в холодильнике постоянно было шампанское. Она любила выпить шипучки после секса.
— Открой, — потребовала гостья, облизываясь. — Я хочу выпить! Пиф!.. Паф!.. — мило дурачилась она. — Пробка стреляет в потолок! Пена брызжет!.. Давай, выстрели, дорогой…
Пробка, как назло, отказалась «выстреливать». Раздалось тихое шипение. Пена вяло поднялась и потекла по пальцам Рената.
— Плохой фокус… — огорчилась Соня. — Ты не факир! Ты — обманщик! Дай сюда…
Она выхватила у него бутылку и начала пить прямо из горлышка. Он с волнением смотрел, как она глотает. Шея у нее была длинная, белая, слегка выгнутая вперед. Яремную ямку закрывало ожерелье из крупных розовых камней.
— Нравится розовый цвет?
— Розовые камни возбуждают чувственность, — сообщила Соня, оторвавшись от бутылки. — Паршивое вино!.. Дешевка!.. Фу!..
— Ну, извини… на «Вдову Клико» я не заработал.
— И ты так спокойно говоришь мне об этом? Тебе не стыдно? Не заработал! — передразнила она. — Ты неудачник? Или лентяй? А может, дурак?
Ренат покраснел от негодования. Скажи такое Зоя, он бы…
— Факиры делают деньги из воздуха, — заявила Соня, перебив его мысль. — Пиф!.. Паф!.. И вот она, гора зеленых бумажек! Трать не хочу!
Ему не хотелось признаваться в собственной несостоятельности, тем более что он сам назвался фокусником. Негоже пасовать перед барышней. Пусть она настоящая кобра, — у него припасена для нее волшебная мелодия…
Казалось, этому бреду не будет конца. В момент просветления Ренат спросил:
— Слушай, ты есть, или тебя нет?
— Глупый вопрос, — захихикала Соня. — Кому бы ты задал его, если бы меня не было?!
Она ходила по комнате, потягивалась, поправляла волосы, размахивала руками, пила шампанское и болтала всякую чепуху. Ренат смотрел на нее сквозь призму болезни, не отдавая себе отчета в реальности или нереальности происходящего. Соня была обещанием блаженства… которое в финале могло обернуться смертью. Она была Клеопатрой из его снов, в ее очах вспыхивало адское пламя…
Ренат провалился в забытье и очнулся, когда кто-то потряс его за плечо. Он увидел копну золотисто-рыжих кудрей, синие тени на веках, блестящие карминные губы и прерывисто вздохнул. От девушки пахло шампанским.
— К тебе кто-то пришел, — прошептала она. — Звонит в дверь. Открыть?
— Да…
Ренат сообразил, что случилось, когда увидел перед собой злобную фурию в образе Зои. Она подскочила к его постели с криком:
— Ах, вот что!.. Я вас застукала!.. Застукала!..
При этом она указывала пальцем на Соню, которая, ничуть не смутившись, развалилась в кресле со словами:
— Чего она орет? У нее истерика?
— Ты еще спрашиваешь! — взвилась Зоя, бледная и дрожащая. — Ты кто такая?.. Потаскушка! Жалкая шлюха!.. Дрянь!..
— У нее бзик? — улыбнулась Соня, вопросительно глядя на Рената. — Это твоя мамочка? Она печется о твоей невинности?
— Ах ты…
Благовоспитанная и культурная Зоя как базарная торговка накинулась на Соню — драться. У Рената откуда-то взялись силы подняться с постели и разнимать их. Некоторое время они втроем толкались и пыхтели, пока Соня не вырвалась с торжествующим воплем:
— Держи ее!.. Держи! Не выпускай! Я за веревкой сбегаю. Надо ее связать! Где у тебя веревка, милый?
— Какая веревка? Успокойтесь вы, обе! — рявкнул Ренат.
Соня послушно плюхнулась обратно в кресло. Зоя опомнилась, затихла и поникла. Она чувствовала… догадывалась. Не зря у нее щемило сердце, и она, забыв гордость, поехала к любовнику. Теперь нельзя больше делать вид, что ничего не происходит. Теперь… все кончено.
Ренат отпустил Зою, и та осталась стоять посреди гостиной с опущенной головой.
— Твоя мамочка чокнутая! — заключила блондинка, поправляя халат. — Ей следует подлечить нервы.
— Я не мамочка…
— А кто? Кто она? — обратилась Соня к Ренату, игнорируя обидчицу.
— Она… мы…
Что бы он ни сказал сейчас, это прозвучало бы грубо или комично. Зоя это понимала, поэтому помалкивала. Выставить себя на посмешище перед наглой девицей было уж совсем унизительно.
— Ты что… спал с ней? — осенило блондинку. — Спал, да?.. С этой старухой? Признавайся!..
При всех возрастных показателях назвать Зою старухой было перебором. Та вспыхнула, но удержалась от ответа. В сущности, распущенная красотка права. Она хоть и не мамочка, а все же старше Рената, и вообще… они не пара.
Ренат помрачнел и разозлился. Его кулаки сжались, тело напряглось. Он закашлялся. Соня молчала, покачивая прелестной босой ногой. Зоя желала бы провалиться сквозь землю, но продолжала стоять столбом.
— Значит, вы… значит…
Слова застревали у нее в горле, сердце отчаянно колотилось. То, чего она боялась, — произошло. Соня и Ренат… они…
— Кто-то из нас — лишний! — запальчиво бросила блондинка.
— Все понятно…
— Если тебе понятно, тогда адью! Дверь вон там, мамочка…
Ренат кусал губу, наблюдая за их поединком. Соня явно выигрывала. Она вела себя по-детски непосредственно, но ее ребячество было пропитано пороком. «Клеопатрин макияж» смотрелся вызывающе и безвкусно; обнаженная нога, которую Соня нарочно выставила напоказ, вносила резкую эротическую ноту в эту нелепую сцену…
Глава 21
На сей раз размолвка была гораздо серьезнее, чем раньше. В клинике Эдик то и дело заговаривал с Ларисой, предлагал ей то кофе, то булочку с сыром, то конфету. Добился обратного эффекта. Вместо благодарности она его обругала. Синяк на ее лице почти сошел, остатки Лариса покрыла слоем тонального крема. Коллеги легко поверили в ее байку с падением.
Собственно, какие у Эдика основания сомневаться? Но сомнения продолжали терзать его. «Допустим, она упала, — размышлял он под шум бормашины. — Всякое бывает! Но ее поведение после этого стало странным…»
Доктор отпустил последнего пациента и мыл руки, когда мимо прошла Лариса. Он заметил ее в зеркале над умывальником и обернулся.
— Тебя проводить домой?
— Спасибо, не надо…
— Все еще дуешься?
— С чего ты взял? — беззаботно улыбнулась она. — Просто хочу пройтись пешком. Я мало двигаюсь. Надо заботиться о фигуре.
— У тебя отличная фигура.
— Да? Все равно, я прогуляюсь.
Его комплимент не тронул Ларису, не заставил ее смягчиться. Эдик не был мастером по ухаживанию за женщинами. Он действовал прямолинейно и навязчиво.
— Не хочешь, чтобы я составил тебе компанию?
— Слушай, чего ты прицепился? Я же сказала, хочу побыть одна!
— Одна? — с глупым выражением лица переспросил он.
Лариса раздраженно вздохнула, и ее каблучки застучали вместо слов. Она ушла, хлопнув дверью и оставив Эдика в невеселых раздумьях.