– Все эти кастинги заканчиваются предложением сняться в порнофильме.
И понимаю, что допустила непоправимую ошибку. Супермена перспектива стать порнозвездой не пугает, а скорее радует:
– А что? По-моему, это интересно! Почему бы не попробовать! Раз с фотографией облом полный?
Звонит телефон. Беру мобильник, смотрю на экран, поворачиваюсь к Супермену и прикладываю палец к губам: «Молчи!» Семен понимающе кивает и отправляется в ванную. Воркую в трубку:
– Слушаю тебя, милый.
Голос у Василия недовольный:
– Ты где? Звоню на работу, мне отвечают, что тебя нет.
– Босс отправил по делам в Пушкин. В пробке стою на КАДе. Похоже, впереди авария. А ты что хотел?
– Хотел узнать, во сколько дома будешь.
– Боюсь, не скоро. Пока в Пушкин, потом обратно. Раньше семи-восьми не успеть. А ты где?
– В автосалоне. Леня машину покупает.
– Обмывать будете?
– Конечно! Так что я малость задержусь.
– Поняла. Передай Ленчику мои поздравления.
По пути в ванную сталкиваюсь с идущим в кухню Суперменом. Целуемся.
– Кофе? – спрашивает он.
– Обязательно!
Стою под душем с закрытыми глазами. Теплые струйки катятся по щекам. Сейчас я счастлива. Супермену я нравлюсь. Может быть, он даже любит меня. Но для того, чтобы удержать его около себя, этого мало. Что же делать?
Мы пьем крепкий, обжигающий кофе. Семен молчит. Задумался о чем-то. Вдруг ставит чашку и так резко отодвигает ее от себя, что напиток выплескивается на стол.
– Ты в самом деле думаешь, что этот кастинг – замаскированная порносъемка?
Так вот в чем дело! А я-то, дура, возомнила, что он о нашем будущем мечтает!
– Ты сомневаешься?
– Здесь, – показал Супермен на свой лоб, – даже мысли такой не возникло.
Ну а как это могло прийти в твою голову? Чтобы туда что-то пришло, надо мозги иметь!
– Сто процентов! – В моем голосе звучит твердая, непререкаемая уверенность. – Ну, может быть, девяносто.
Семен погружается в глубокую задумчивость. Теперь важно не упустить момент!
– Сходи, конечно. Тебя наверняка возьмут. Потом меня пристроишь. Будем трахаться перед камерой, да еще за деньги! Там наверняка платить будут побольше, чем я сейчас получаю. С фирмы уйду. Надоело уже быть девочкой на побегушках. Надоело, когда каждая старая ведьма в конторе считает тебя подстилкой босса.
Моя трактовка идеи дала желаемый результат.
– Прекрати! – обрывает Семен.
Вскакивает со стула, шагает до двери, потом резко разворачивается:
– Но что-то надо делать! В конце концов, это не жизнь. Я – фотохудожник! Но в твоем долбаном Питере этого никто не видит!
Он вдруг замолкает. Я понимаю, о чем он подумал. Но решаю проверить:
– Какая мысль тебя осенила?
– Можно еще правильно жениться, – застенчиво улыбается Семен, снова садясь напротив меня. – На какой-нибудь толстой, заплывшей жиром богачке.
Так и есть! Случилось то, чего я боялась. Он задумался о женитьбе. Но не на мне. А на деньгах. Готов продать себя старой богатой шлюхе!
– А как же я?
– Будешь, как и сейчас, моей любовницей! – уверенно отвечает Семен.
– Пока старая ведьма нас не поймает, – развиваю его мысль. – Тебя кастрирует, а меня освежует и зажарит на вертеле!
– Зачем… на вертеле? – озадаченно спрашивает Семен.
– Чтобы тебя накормить!
– А зачем я ей… кастрированный?
– Для того чтобы ходить с тобой на великосветские приемы. И при этом не беспокоиться, что ты, как кобель, убежишь за какой-нибудь юбкой.
Это я зря сказала! Дала ему понять, что он мне нужен. Впрочем, он не такой уж и дурак. И без моих фрейдовских проговорок кое-что соображает.
– Да-а-а! – тянет Семен. – Перспектива!
– У меня есть план получше!
В глазах Семена звездочкой далекой галактики загорается интерес.
– Мне надо выйти замуж за… Владельца конезавода! А тебя взять конюхом. И вместе, и при деньгах! Важно, чтобы у него не было наследников. И чтобы он переписал конезавод на меня. А потом благополучно умер.
– С твоей помощью, – подсказал Семен.
– Зачем?
Я смотрю на Семена так, чтобы он понял: я удивлена ходом его мысли.
– Да ладно! – машет рукой мой Супермен. – Мелем чепуху всякую…
Он театрально роняет буйную голову на свою могучую грудь. Ссутулился. Руки сцеплены так крепко, что костяшки побелели. Бедный ты мой!
Поднимаюсь. Обхожу стол. Обнимаю Семена за плечи.
– Не отчаивайся, дорогой! – шепчу я ему на ухо. – Скоро все изменится. У меня есть замечательный план!
– В смысле – дурь? – глухо спрашивает Семен.
– Да нет! Не дурь! Ладно! Пора мне!
Целую его в висок и направляюсь в прихожую. Обуваюсь. Стою перед зеркалом. Как говорил один мой знакомый доктор: проверить хабитус [1] .
Семен мнется в дверном проеме. Руки сцеплены на груди. Пукирев, да и только! С картины «Неравный брак».
Подхожу к нему. Целуемся.
– Пока, милый!
– Пока, малышка!
У моей машины стоит парочка малолетних недоумков. Старшеклассники. Он что-то пишет пальцем на заснеженном стекле, она хихикает. Во мне мгновенно вскипает злость.
– А ну пошли вон! – кричу я и бегу к машине. Дауны оборачиваются. У нее круглое лицо и выпученные глаза. У него на верхней губе пушок.
– Какого дьявола вам надо от чужой машины?
– Мы к ЕГЭ готовимся, – ломающимся голоском говорит умственно отсталый. Его дама оценила шутку рыцаря и снова хихикает. Угрожающе цежу сквозь зубы:
– Еще раз увижу у своей машины – ноги-руки переломаю!
– Не пугай, тетя! – отвечает кавалер. А у самого голос дрожит.
– Что тут происходит?
Это Супермен. Он стоит на балконе в халате на голое тело.
– Да вот! Два недоделка диктант по русскому языку на лобовом стекле пишут. А мне это не нравится. Ты же знаешь, что я за свою машину убить могу!
– Ребятки! – говорит с балкона Супермен. – Вы бы лучше свалили. Она и правда может вас грохнуть. А не справится – я помогу!
Вид могучей фигуры Супермена убеждает даунов, что лучше отступить. Бормоча себе что-то под нос, они удаляются.
Перед тем как сесть в машину, машу Супермену рукой. Он отвечает.
Выезжаю со стоянки. При следующем свидании Семен обязательно спросит, что же такое я придумала. Он же поверил, что у меня есть план. Если бы он только знал: никакого плана у меня нет. И как выйти из запутанной ситуации, я не знаю. Но уверена – найду выход!Глава 2
Еду по забитому машинами проспекту Непокоренных. Снегопад уже прекратился. Дорожные службы успели полить асфальт какой-то гадостью, превратив снег в противную коричневую жижу. Ее брызги, попадая на стекла, мгновенно превращаются в непрозрачную пленку. Приходится постоянно включать омыватель.
Кажется, я заинтриговала Семена таинственным планом. Возможно, на некоторое время это отвлечет его от мыслей о богачке. Но что будет, когда он поймет, что я блефовала? Уйдет. Тут сомнений нет. Как только подцепит бабу, у которой денег больше, чем жира на ее трясущихся телесах, так и свалит к ней. Что же мне делать? Если бы моя сестричка могла мне помочь!
После того как я умыкнула у Лизки ее ненаглядного жениха, она категорически отказалась признавать во мне родственную душу. Обо всем, что произошло с сестрицей моей единоутробной после краха ее надежд на семейное счастье с Василием, я узнала от чужих людей. Пострадав для приличия немножко, Лизка, археолог по образованию, занялась раскопками на сайтах знакомств. И преуспела. Раскопала себе через Интернет древнего, как мамонт, австрийца. Тому, видимо, надоело чахнуть над златом в одиночестве. А может, горный воздух помогает сохранять мужскую силу до Мафусаиловых годков? В альпийском воздухе, как я слышала, больше пятисот пар ионов. Именно они, ионы эти, делают горный воздух целебным. В нашем питерском, для сравнения, их всего штук пять-десять. В общем, пустился старичок на поиски супружницы. А тут моя Лизонька. Роман у них был скоротечным, как секс у кроликов. Видимо, любовь с первого взгляда. У Лизки – к деньгам, у старичка – к Лизкиным прелестям. Наверняка ведь посылала ему свои фотографии. А надо признать, баба-то она симпатичная. Мы хотя и не двойняшки, но похожи так, словно папа с мамой нас под копирку делали. Рост у нас одинаковый. И фигуры. И лица. Только у Лизки губы чуть пухловатые. Словно она обижена на что-то. Собственно, так оно и есть. Она всю жизнь на кого-то или на что-то дуется. Комплекс у нее такой. А еще у нее есть потрясная родинка на шее. Этой родинке я с детства завидую. Представляю, как мужики тащатся от такого.
В общем, все у них срослось. И, само собой, Лизка благополучно свалила к суженому в Альпы. Старичок оказался владельцем отеля на одном из горнолыжных курортов. Название местечка не знаю. Слышала, что захолустье еще то. По их, заграничным, меркам, разумеется. Как бы то ни было, Лизка очень довольна. Любителей горных лыж и горных пейзажей нынче хватает. Так что Лизонька и ее муженек срубают приличные бабки. Как я слышала, сестрица вошла в курс дела и фактически заправляет бизнесом своего Кощея.
Да, Лизка могла бы меня выручить. Но она этого никогда не сделает! Слишком сильно я ее обидела. Такая у них с Васей любовь была! Как в сказке. Прямо Герда и Кай! А я, негодница, все в один миг разрушила. Но, с другой стороны, не так уж я и виновата. Если бы Вася любил ее по-настоящему – фиг бы поддался моим чарам! А он слетел с катушек даже быстрее, чем я надеялась. Да и Лизка недолго слезы по неверному женишку проливала. Так что еще неизвестно, кто от этой истории больше выиграл. Выскочив замуж раньше Лизки, я обеспечила себе право на мамину квартиру. Собственно, это и заставило меня поторопиться. Своего жениха у меня в то время не было. Потому и появилась идея отбить у нее Васю. Кто же знал, что все окажется так просто!
Вот только выиграла ли я от этого? Да, квартирка теперь моя. Но с сестрой рассобачились на всю оставшуюся жизнь. А Вася… Оказалось, что он не тот, кто мне нужен. Решила: пока поживем, а там видно будет. Главное – с детьми не торопиться. Чтобы, когда найду своего единственного, не создавать себе проблем.
И вот теперь у меня есть мужчина моей мечты. Настоящий Супермен. Только как и чем привязать его к себе? Одними только женскими прелестями такого баловня не удержишь. Квартиркой моей двухкомнатной? Но вокруг полно сексуально голодных богачек с настоящими дворцами и яхтами. Тут у меня шансов нет. Уведут. Нужно срочно что-то придумать. Но что?
На пересечении с Пискаревским, как всегда, пробка. Медленно, по метру-два, продвигаюсь вперед. Справа и слева то и дело подрезают водилы с шилом в задницах. Уже привыкла не обращать на них внимания.
Терпеливо сижу за рулем, слушаю льющуюся из динамиков мелодию. Наконец, Пискаревский остался позади. Еще пятнадцать минут – и я паркуюсь около дома. Забегаю в магазин. Через полчаса выхожу из него, навьюченная как мул. Смотрю на окна квартиры. В темных стеклах отражается свет фонарей. Мой дорогой еще не вернулся.
Шагаю через порог квартиры и едва не роняю пакеты с продуктами на пол. Опешив, несколько секунд стою, как парализованная, в темном коридоре.
Нутром чую – в доме непорядок. Пока меня не было, в квартире что-то произошло.
В прихожей – хоть глаз выколи. Лишь на полу у открытой двери в кухню прямоугольник слабого отсвета уличных фонарей. Постепенно глаза привыкают к темноте. Начинаю различать в прихожей закрытый шкаф, зеркало на стене, полочку под ним. На полу медленно начинает проявляться геометрический рисунок коврика.
Я не двигаюсь, сдерживая дыхание, словно опасаюсь спугнуть озадачившую меня тишину. Сердце гулко колотится в груди, и мне кажется, что его стук разносится по всему дому, вылетает через открытую в кухне форточку на улицу и уносит над заснеженными улицами охватившую меня тревогу куда-то вдаль. Сквозь скрип снега под ногами, сквозь рокот проносящихся мимо машин его слышат редкие прохожие. Они задирают вверх головы, удивленно смотрят в спрятавшееся в вечерних сумерках низкое, невидимое небо, не в силах понять, откуда исходит этот ритмичный, полный удивления, недоумения и страха таинственный звук.
Наконец, я мало-помалу успокаиваюсь. Уже знаю, что в квартире, кроме меня, никого нет. Но – надо убедиться. Медленно ставлю пакеты с продуктами на пол. Звякают бутылки минералки. Вздрагиваю. Заставляю себя успокоиться. Вешаю сумочку на спинку стула. Потом так же осторожно снимаю куртку, сбрасываю сапоги. Нашариваю на стене выключатель. Яркий свет разгоняет тьму, и прихожая обретает привычный вид.
На вешалке, как и должно быть, только куртка мужа, в которой он выходит вынести мусор или смести снег с машины. Тюбики с кремом, как и положено, на полочке под вешалкой. Рожок висит, как и всегда, на крючке у входной двери. Мои тапочки лежат у стены, вложенные один в другой. Зеркало чистое. Вижу в нем отражение модно одетой молодой женщины с взглядом испуганной газели. На полочке под зеркалом мои заколки, помада. Все так, как было утром, когда я уходила на работу.
Зачем-то заглядываю в шкаф. Потянув ручку на себя успеваю подумать: а что со мной будет, если сейчас увижу грабителя? Или того хуже, насильника? Заору? Упаду в обморок? Или просто обделаюсь и свалюсь на пол?
Как говорят англичане: «В каждом доме есть свой скелет в шкафу». Если в нашей семье и есть этот обязательный атрибут, то он находится в другом шкафу.
Поднимаю пакеты и иду в кухню. В углу, у окна довольно урчит холодильник. Шторы задернуты, левая слегка колышется там, где форточка. На кухонном столе сахарница и ваза с конфетами. Все стулья придвинуты к столу. Плита подмигивает зелеными цифрами часов. Ножи, разделочные доски, чайник. Все на месте, все как всегда. Оставляю продукты на столе и отправляюсь в гостиную. Снова, включив свет, долго стою у двери. Потом обхожу комнату по периметру. Все именно так, как было, когда я уходила. В хрустальной вазе на столе умирает последняя роза из букета, которым три или четыре дня назад меня осчастливил супруг. Моя любимая кукла, как всегда, сидит на спинке дивана и смотрит в окно.
Осталась спальня. Если я и обнаружу подтверждение своим подозрениям, то только там.
Захожу внутрь. Бросаю взгляд на шкаф, стулья, халаты на крючках за дверью. Ничего подозрительного. Постель заправлена. На покрывале никаких морщинок. После того как я ушла, на постели никто не сидел. Из-под подушки выглядывает уголок моей ночной сорочки.
На всякий случай откидываю покрывало и осматриваю простыню. Ничего подозрительного. Отправляюсь в кухню. Трогаю поверхность плиты. Холодная. Прикасаюсь к чайнику. Заглядываю в мусорное ведро. Нигде ничего.
Сажусь на стул. В квартире кто-то был. Более того, я точно знаю кто это.
Запах. Неуловимый, но такой узнаваемый. Я чувствую его всем своим существом. Он состоит из неповторимого сочетания ароматов: вымытых волос, чистой кожи и дыхания. Я знаю этот запах с детства. Он всегда незримо присутствовал в нашей детской. Особенно ощутим он был после купания в ванне. Мы лежали каждая в своей постели, а комнату наполняло благоухание безупречно чистых тел и ангельского дыхания безгрешных детей.
Это запах моей сестры. Лизонька побывала сегодня в моей квартире.
Я вообще почти любого человека могу узнать по запаху. С детства это у меня. С таким носом надо было, наверное, в дегустаторы ароматов идти. Но не могла ли я ошибиться? Нет. Исключено. Потому что, кроме Лизкиного запаха, есть кое-что еще. Что тоже на нее указывает.
Вложенные один в другой тапочки в прихожей. Я так не делаю. Но так с детства делала Лизка, когда обувалась перед тем, как выйти из дома. Почему – черт ее знает. Привычка у нее была такая. Неисправимая. Вася, как и я, тоже ставит тапочки у стены. Так что некому было засунуть их один в другой. Кроме Лизы.
А еще – кукла Маша. В детстве она была моей любимой игрушкой. А когда я повзрослела, Маша заняла свое место на спинке дивана. С тех пор сидит там. У правого края спинки. Смотрит голубыми глазами на экран телевизора. Так было всегда. Василий куклу не трогает. Запрещено ему к ней прикасаться. А вот Лизка… Она всегда поворачивала куклу лицом к окну. Ей, видите ли, такая поза Маши всегда казалась более естественной. Выразительной. Сегодня Маша смотрит в окно.
Да, Лизка была в квартире. Ходила по ней. Рассматривала, что здесь за четыре года изменилось. Старалась не оставить следов. Про способности моего носа, думаю, не забыла. Но и не опасалась особенно. Столько лет прошло! А зачем куклу по-своему посадила? Да на автомате. Потому что всегда так делала. То же и с тапочками. Была она здесь. Осталось понять: зачем?
Мы не общались с ней без малого четыре года. Мы не переписывались, не звонили друг другу. Я даже представить не могу, что я, Вася и Лизка находимся в одном доме. Я была даже в какой-то степени благодарна Лизке, что она так сильно разобиделась и избавила меня от необходимости придумывать всякие объяснения невозможности ее появления в нашем гнездышке.
И вот я узнаю, что она тайно была в моей квартире. Что это означает? Что они восстановили отношения. Другой вопрос: когда они снова снюхались?
Вероятнее всего, совсем недавно. Как только Лизка решила приехать в Россию. Навестить, так сказать, знакомые с детства места. Это не могло случиться давно. Скорее всего, несколько дней назад. И тогда же она, видимо, известила Васю о своем приезде. Как она это сделала? Позвонила? Хорошо бы узнать, какая скотина дала ей номер телефона Василия.
А может быть… Мелькнувшая в голове мысль заставляет меня подхватиться. Прежде чем бежать в гостиную, смотрю на часы. Без четверти семь. Василий раньше девяти не появится. Если он действительно на новую машину Ленчика любуется. А если это отмазка? Если он сейчас нежится в объятиях моей сестрички? Звонил Вася мне отсюда, из квартиры. Проверял на всякий случай, где я и что я. Чтобы не спалиться. А она в это время рядом стояла.
Бегу в гостиную, включаю компьютер. Страничка Василия в «Одноклассниках». Список друзей. В нем почти две сотни человек! Листаю список, но потом соображаю ввести в поисковик девичью фамилию Лизки. «Не найдена». Значит, если Лизка и есть в «Одноклассниках», то под фамилией мужа. Она теперь какая-нибудь Моргенштерн. Позвонить кому-нибудь? Спросить, не знают ли часом новую фамилию Лизки? Нельзя. Придется просматривать весь список друзей Василия.