Я немного опасалась обратной дороги, но все обошлось прекрасно. Я никому не стала пока звонить, а на второй день отправилась к гинекологу.
— Поздравляю, вы и вправду беременны! — улыбнулась пожилая докторша.
— Скажите, а какой срок?
— Девять недель.
Девять недель? Никакой ясности, кто отец.
— Надеюсь, будете рожать?
— Господи, конечно. Я в прошлый раз чувствовала себя ужасно, а сейчас просто летаю!
— Скорее всего, девочка будет.
— Я и хочу девочку, я даже уверена, что девочка…
* * *Выйдя от врача, я позвонила в издательство с радостным известием, что дня через три сдам книгу.
Дома я распечатала роман и взялась вычитывать. Он мне понравился. В процессе работы я частенько пугаюсь, что пишу какую-то хрень, что получается скучно, меня берет страх, но когда читаю уже чистую рукопись, правлю совсем мало.
— А название какое? — поинтересовалась Лена, мой редактор.
— «Два зайца, три сосны».
— Здорово! — обрадовалась Лена. — Вас тут разыскивали из пиар-отдела, насчет книжной ярмарки… Я передам, что вы в Москве.
И лишь сдав книгу, я позвонила Лерке.
— Олеська, приехала! Ну как ты?
— Лер, что это у тебя голос грустный?
— Гришка уехал, мне грустно.
— Куда?
— Они с Розой вчера улетели в Индию. Олеська, приезжай ко мне!
— Лерка, я жутко голодная, и я приглашаю тебя в ресторан. Есть, что отметить!
— Что?
Я так и видела, как загорелись любопытством прекрасные Леркины глазищи.
— Я сдала книгу…
— Ааа, — разочарованно протянула она.
— Есть еще кое-что, но это при встрече.
— Мне между прочим тоже есть, что тебе рассказать, довольно пикантное…
— А у меня для тебя подарки с Тенерифе.
— Понравилось тебе там?
— Не то слово!
— Ладно, я собираюсь и через час встречаемся!
— Давай, может, в «Шинок»?
— Олесь, в «Шинке» так вкусно, там не до диет…
— И прекрасно! К черту диеты, один раз оскоромишься, потом примешь слабительное на худой конец.
— Ладно, борща с пампушками охота! Ой, у меня уже слюнки потекли. Ты за мной заедешь или я за тобой?
— Я заеду, я не дома.
При виде меня Лерка всплеснула руками.
— Олеська, выглядишь потрясающе! Только ты поправилась. Но тебе даже идет…
Мы расцеловались. Я страшно рада была ее видеть, Лерка для меня сейчас самый близкий человек.
— Выпьем горилочки, а? — предложила она.
— Нет, я за рулем, не могу.
— Ну одну-то рюмочку можно, ты всегда одну позволяешь себе.
— А теперь уже не позволяю.
— С чего бы это? Может, ты беременна? — предположила она в полной уверенности, что я только рассмеюсь.
— Может, и беременна.
— Да ну тебя… Ой, Олеська, ты что? Это правда? Ты беременная?
— Да! — с восторгом призналась я.
— Ты не шутишь?
— Даже не собираюсь!
— А от кого? — испуганно спросила она.
— Вот на этот вопрос я ответить не могу.
— Серьезно?
— Более чем!
— И что же делать?
— Рожать, что же еще!
— Олеська, безотцовщину?
— Я сама буду и мамой, и папой…
— Но кто же все-таки… тебя…
— Обрюхатил, ты хочешь спросить? — засмеялась я.
— Именно. И сколько же претендентов?
— Всего лишь двое, ты переоцениваешь степень моего блядства. Называю кандидатов…
— Первый, конечно, Миклашевич!
— А второй — Роза!
— Ерунда, значит, отец Миклашевич!
— Почему?
— Роза вообще не может иметь детей! Почему по-твоему у них с Ариной нет ребенка?
Совеем как бисексуал в моем романе!
— А ты почем знаешь?
— Ох, Олеська, тут у нас такое было… А тебе что, жалко, что отец не Роза?
— Нет, мне, если честно, как-то все равно, я просто счастлива, что беременна.
— А ты мне будешь давать с ним нянчиться? — с глубокой грустью спросила Лерка.
— Конечно, только не с ним, а с ней, ее зовут Лиза.
— Ты уже УЗИ делала?
— Нет, я просто чувствую… Так откуда ты узнала, что Роза бесплодный?
— Ты же помнишь, у Гришки был день рождения, ну он и приперся к нам со своей куропаткой. Видела бы ты ее, выставка брюликов.
— Интересно… При нашей последней встрече он мне предложение сделал, хотел с ней разводиться…
— Да ты что?
— Он выяснил, что она за ним слежку установила, пришел в бешенство и предложил руку и сердце…
— А ты?
— Отказалась, но обещала подумать…
— Даже и не думай! А тем более теперь.
— Лер, а ведь ты требовала, чтобы я его увела…
— Знаешь, похоже, у него и впрямь на заду курочка вытатуирована. К нам они образцовой парой явились, правда, куропатка здорово поддала и решила со мной дружить. Дело было у меня в доме и я не могла ее послать… Вот она в пьяном виде и проболталась, что Роза не может иметь детей.
— Она могла и соврать, может, она сама бесплодна…
А ты бы хотела, чтобы он был отцом, да? Слава богу, что ты с этим к нему не сунулась, а то был бы конфуз…
— Лер, я ни к кому с этим соваться не собираюсь. Ты мне лучше помоги подыскать хорошую няньку.
— Какой у тебя срок?
— Десять недель уже!
— Счастливая… А няньку я подыщу… Слушай, кажется я знаю, что надо делать! Мне вчера моя парикмахерша сказала, что ее старшая сестра выходит на пенсию, и хочет найти работу… Может, ты прямо сейчас ее возьмешь? Она будет за тобой ухаживать, готовить хорошую еду, вы привыкнете друг к другу, и ты сто раз успеешь понять, годится она тебе или нет. Я ее знаю, очень хорошая тетка, добродушная, своих троих вырастила, только они все разлетелись по разным городам и странам.
Мысль показалась мне заслуживающей внимания.
— Олесь, а с Миклашевичем все же надо поговорить.
— Зачем? Не хочу.
— Ну и зря, сама же говорила, он мечтал о ребеночке.
— Я точно знаю, что в такой ситуации он потребует генетическую экспертизу, а мне противно. Или начнет орать… да ну его…
— Олеська, ну попробуй, говорят мужиков в таком возрасте маленький ребенок может здорово пробить…
— Лерка, ты же сама орала — не смей сходиться с Миклашевичем! А теперь…
— Но у Елизаветы должно быть отчество!
— Тоже мне проблема.
— А в общем ты, наверное, права… Ну их всех к бесу. Обойдемся. А ты, я смотрю, цветешь, с Гошкой просто помирала, а теперь…
* * *Прошло три месяца. Я закончила еще один роман, во многом благодаря чудесной женщине, Тамаре Игнатьевне. Она приходила пока через день, и я могла совсем не заниматься домом. Мы нежно привязались друг к другу и вместе ждали появления Лизы. У меня уже был довольно большой живот, УЗИ подтвердило мои ожидания. И вдруг ночью мне приснился жуткий сон, что я родила крысу, страшную серую крысу. Я проснулась в холодном поту. Что этот сон означает? Что я рожу больного или мертвого ребенка? Я едва дождалась прихода Томочки.
Она внимательно выслушала меня.
— Ничего, я когда второго ребенка носила, меня тоже такие страхи мучили, но ничего, родился хороший мальчишечка, красивенький, здоровенький, мастер спорта… А ты небось на ночь что-то лишнее съела, может, от этого…
Но воображение подкидывало всякие ужасы, я потеряла покой.
Врач осмотрела меня, пожала плечами.
— Я никаких отклонений не вижу, здоровый ребенок, все идет хорошо. Не беспокойтесь, родите как миленькая. Отцу сколько лет?
— Пятьдесят.
— У немолодых родителей часто родятся талантливые дети. И гоните от себя страхи, это бывает, только не зацикливайтесь на этом. Можно навредить ребенку. Гуляйте побольше, а в идеале вам неплохо бы пожить на свежем воздухе, есть такая возможность?
— Ну, в принципе можно изыскать…
— Вот-вот, изыщите.
Я рассказала об этом разговоре Тамаре. Она сразу заявила:
— Хорошо, я и сама уж об этом думала… У моих знакомых есть зимний домик в Загорянке. Я с тобой поеду, работать можешь и там. Я с ними созвонюсь, они с радостью сдадут, и, между прочим, что я подумала… Надо бы тебе поменьше за компьютером сидеть. У тебя, я знаю, машинка электрическая есть, вот и пересела бы… Для девочки полезнее.
Господи, от этой чужой женщины я вижу заботы и тепла куда больше, чем в свое время от родной матери. Частенько меня навещала Лерка. А в издательстве между тем разворачивалась пиар-кампания по продвижению моей новой книжки. Конечно, я своей беременностью несколько сузила ее возможности, но кое в каких акциях участвовать приходилось. В частности я должна была поехать на три дня в Питер, чтобы встретиться с читателями в двух магазинах и выступить по местному телевидению. Тамара хотела поехать со мной, но я уверила ее, что меня там не бросят, а в последний момент Лерка заявила, что едет со мной, как она выразилась: «Хочу погреться в лучах твоей славы!»
В Питере было много суеты, но в целом поездка получилась приятной.
И вот, наконец, мы едем домой!
— Да, Олеська, все-таки ты молодчина! Я тобой горжусь!
— Да ладно тебе…
— Ты думаешь я говорю про твои писательские успехи? Это, конечно, здорово, и я погрелась в лучах, но я имею в виду Лизу Миклашевич…
Господи, от этой чужой женщины я вижу заботы и тепла куда больше, чем в свое время от родной матери. Частенько меня навещала Лерка. А в издательстве между тем разворачивалась пиар-кампания по продвижению моей новой книжки. Конечно, я своей беременностью несколько сузила ее возможности, но кое в каких акциях участвовать приходилось. В частности я должна была поехать на три дня в Питер, чтобы встретиться с читателями в двух магазинах и выступить по местному телевидению. Тамара хотела поехать со мной, но я уверила ее, что меня там не бросят, а в последний момент Лерка заявила, что едет со мной, как она выразилась: «Хочу погреться в лучах твоей славы!»
В Питере было много суеты, но в целом поездка получилась приятной.
И вот, наконец, мы едем домой!
— Да, Олеська, все-таки ты молодчина! Я тобой горжусь!
— Да ладно тебе…
— Ты думаешь я говорю про твои писательские успехи? Это, конечно, здорово, и я погрелась в лучах, но я имею в виду Лизу Миклашевич…
— Миклашевскую!
— Но по сути-то она Миклашевич!
— Мало ли что…
— Олесь, ты совсем по нему не скучаешь?
— Не-а!
— И тебе его не жаль?
— Чего мне его жалеть? Сам виноват. Вызверился на меня из-за дизайна своего дурацкого дома… И, между прочим, с тех пор не появлялся. Мог бы хоть прощения попросить, скотина.
— А ты бы сделала первый шаг, мужики же такой народ…
Почему-то мне было больно и я решила перевести разговор:
— Лер, а что там наш Аполлоныч?
— Интересуешься?
— Любопытствую.
— А что Аполлоныч? Живет со своей куропаткой. Она, между прочим, мылится ко мне в подруги.
— А он знает, что я…
— Естественно! Правда, как услышал, лицо у него каменное стало… Он, по-моему, тебя любит.
— Люблю Олесю я, но странною любовью… Вот Бог упас, а то я на Тенерифе, когда поняла, что беременна, решила, что скажу ему… Вот я бы имела вид…
— Да уж… А почему ж тогда Миклашевичу не говоришь?
— Понимаешь, Лерка, я боюсь, что он начнет орать, топать ногами, обвинять меня во всех смертных грехах и сомневаться в своем отцовстве, а мне это сейчас вредно. Вот рожу спокойно, если все будет с ребеночком нормально, тогда может быть… Но не раньше.
— Да, у тебя и характер! Но все же отец нашей Лизке не помешал бы, даже и неродной, вроде Розы…
— Лер, ты опять за свое?
Потом мы уснули.
Меня встречала издательская машина, по дороге мы завезли Лерку.
— Может, мне с тобой поехать? Помочь чем-нибудь?
— Нет, там меня Тамара дожидается. Я так тебе за нее благодарна! Мы с ней уже сроднились, вместе Лизу ждем…
Когда мы подъехали к моему дому, я сразу увидела Тамару.
Она подбежала ко мне, мы расцеловались.
— Вот хорошо, вернулась, — бормотала она, выхватывая у меня сумку. — Я уж договорилась насчет Загорянки, съездила туда, там нормально, только вот… теперь я не знаю…
— Что вы не знаете? — испугалась я. Сейчас она скажет, что не сможет больше у меня работать и как я буду?
— Ну, захочешь ли ты теперь…
— Захочу, почему нет?
— Олесь, постой, — потянула она меня за рукав от лифта. — Поговорить надо.
— Вы меня бросаете?
— С ума сошла? Нет, просто там, в квартире…
— Что, трубу прорвало? Ограбили?
— Да замолчи ты, горе мое! Там муж твой явился…
— Какой муж? У меня нет мужа!
— Он сказал, что муж, Дмитрий Алексеевич… Олеся, ты зря его шугаешь, он у тебя золото просто…
Я похолодела, и тут же меня бросило в жар.
— Откуда он взялся?
— Вчера под вечер явился с огромной куклой. Та-кой мужик хороший, так мы с ним душевно поговорили… И он сказал, что не уйдет отсюда, пока с тобой не поговорит.
— Откуда он узнал про Лизу?
— Сказал, что увидал тебя на улице с пузом…
— Ничего, как пришел, так и уйдет!
— Олесь, не сходи с ума!
— Идем! — решительно воскликнула я и вошла в лифт.
— Олеся, не горячись!
Я только зубами скрипнула.
— Наглец! Уверен, что это его ребенок! Сейчас я его разочарую.
Я ворвалась в комнату и замерла. На ковре, положив голову на диван сидел и сладко спал Миклашевич. Я глянула на него сверху вниз и впервые заметила на затылке легкую проплешинку. И вдруг меня захлестнула такая волна любви, нежности, жалости, что даже голова закружилась. Тамара глянула на меня и на цыпочках ретировалась в кухню и даже закрыла за собой дверь. И тут он открыл глаза.
— Олеська, ты дура, набитая дура. Самая большая дура на всем свете. — Он ткнулся головой мне в живот, а я погладила его намечающуюся плешь. Никого роднее у меня не было. — Ты просто корова, безнадежная идиотка… — бормотал он, — мы же нужны друг другу, курица безмозглая…
Эти слова казались мне музыкой. И потом ясно же: суженого конем не объедешь. Кто, кроме Миклашевича годится в мужья Миклашевской?
От автора: Ну и дура!