— Мэтью, поди сюда!
Как я ненавижу это «Мэтью», скрипнул он зубами. Тоже мне аристократка нашлась… Мэтью!
Он недовольно направился в кухню, откуда его звали.
* * *Миклашевич тщательно облазил все углы и закоулки старого дома, поглядел чертежи и поэтажный план, полученный хозяином вместе с правами на дом, и сказал:
— Господа, я должен изучить все подробно, на это мне понадобится, как минимум три дня, затем я составлю смету, сообразуясь с местными ценами, так будет дешевле, правда, я не уверен, что смогу найти здесь мастеров по всем специальностям, но попробую. У меня неплохие связи с литовскими фирмами, а главное есть замечательный парень-подрядчик, он живет в Каунасе. Если я с ним свяжусь, и он согласится, то больших проблем не предвидится, технически дом во вполне приличном состоянии. Короче, через неделю, самое большее дней через десять я дам вам окончательный ответ.
— Извините, вы сказали, подрядчик… — нерешительно подала голос Арина.
— Ну да, а что вас смущает?
— Ну, я думала, вы сами будете руководить?
— Разумеется, я буду делать, так сказать, творческую часть проекта, а уж наблюдать за рабочими, это, как говорится, не мой профиль.
— Но мне сказали…
— Отлично! Великолепно! — взорвался Миклашевич. — Вам, судя по всему, нужен прораб, а не архитектор. Видимо, мы просто не поняли друг друга. В таком случае…
— Нет-нет, прошу прощения, — вмешался вдруг Матвей. — Нам нужен именно архитектор, дом нуждается в перепланировке и притом существенной. Прошу вас, успокойтесь, занимайтесь всем, что вы сочтете нужным. Разумеется, наблюдать за рабочими должен прораб, а не архитектор с таким именем…
Арина метнула на мужа удивленный взгляд, видимо, он редко вмешивается в подобные дела. А Миклашевичу понравилось замечание Розы.
А я уже мысленно видела этот дом… Надо снести к черту кое-какие стены, сделать по возможности большой и высокий холл…
— Скажите, а сколько комнат вы хотели бы иметь в доме? — обратилась я к Розе. — Вернее, как говорят за границей, сколько спален?
— Не меньше пяти! — ответила за него Арина.
— Зачем столько? — удивился ее супруг.
— К нам будут приезжать гости, иначе здесь можно сдохнуть с тоски! А что, вы хотите все снести?
— Ну, я пока только прикидываю, но мне кажется, что стоило бы сделать большой холл и значительно увеличить кухню.
— Кухню вообще надо объединить со столовой, как это теперь принято, и она обязательно должна быть очень светлой, с французскими окнами, вообще, я бы хотела везде французские окна! Это так красиво, элегантно и аристократично…
— Простите меня, но, по-моему, здесь климат не очень подходящий для французских окон. А вы собираетесь жить здесь круглый год?
— Нет, конечно.
— Тогда это, по меньшей мере, непрактично.
— Олеся, не увлекайся пока! — одернул меня Миклашевич.
— Можно вас на минуточку? — спросил, подойдя ко мне, Роза. Он отвел меня в сторонку. — Я вас умоляю, не надо объединять кухню со столовой. Мне кажется, здесь это неуместно. Здесь я хотел бы что-то более традиционное, что ли…
Я обрадовалась.
— Да, конечно, я вижу здесь просторную кухню, немного в старинном духе, конечно, со всеми современными прибамбасами, так сказать, и все же… Скорее темную, с красными деталями, к примеру, красные поставцы с белыми тарелками, может быть, даже с очагом, тяжелый большой стол, стулья тоже тяжелые с вышитыми подушками, а вот столовая должна быть полным контрастом: светлая, легкая, изящная.
Он как-то грустно на меня смотрел. Я осеклась.
— Впрочем, это лишь сиюминутные идеи. Там будет видно.
— Очаг это хорошо, — улыбнулся он.
На мое плечо опустилась большая рука Миклашевича.
— Уже фонтанируешь?
— Да нет, просто…
— Нам, пожалуй, пора. До встречи в Москве! — сказал он, решительно пожимая руку хозяину. — Мы подумаем, посовещаемся и представим план и смету.
— Простите ради бога, что из-за меня не состоялся обещанный вам обед, так, может быть, поужинаем вместе? — предложил Матвей Аполлонович.
— Извините, но у нас на вечер свои планы… А завтра мы уже уедем, совсем нет времени.
Интересно, он же собирался пробыть здесь дня три. Что бы это значило?
— Жаль, а я хотел утром повезти вас на рыбалку, тут такие места…
— О, рыбалка не для меня! — засмеялся Миклашевич. — Я через пять минут готов сломать к чертям все удочки.
— Кто говорит об удочках! А на блесну вы не пробовали?
— Да нет, я не рыбак!
— Вы охотник?
— Да, но только на очень крупную дичь! — усмехнулся Миклашевич.
В его голосе мне послышался вызов. Подошла Арина.
— Жалко, что вы так спешите, мне казалось, что нам стоило бы поближе познакомиться, чтобы вы поняли наши устремления.
— Мы встретимся в Москве и решим, стоит нам интересоваться вашими устремлениями или нет.
Она даже побледнела от его хамства. Он что, с ума спятил?
Когда мы сели в машину, я спросила:
— Митя, ты что рехнулся?
— Ты о чем?
— Что за тон, как ты с ней разговаривал!
—Все нормально, Олеська, просто я хочу, чтобы она сама отказалась от моих услуг.
— Зачем? Ты не хочешь делать этот дом?
— Да ни за что!
— Но почему?
— По кочану!
— А конкретнее нельзя?
— Ну не нравятся они мне, особенно она, хотя и он тоже гусь. Зачем мне выслушивать ее идиотские пожелания, что может быть хуже снобизма плебейки?
— Бред какой-то! Ты вполне мог бы спокойно поставить ее на место, в конце концов вмешивалась бы она не столько в твою, сколько в мою работу! А мне безумно понравился этот…
— Я так и понял, потому и отказался.
— Что ты понял?
— Что тебе безумно понравился этот барон!
— Да при чем тут барон? — заорала я. — Мне дом понравился. Я так и вижу его…
— Да черт с ним, с домом, я не хочу!
— Можешь объяснить почему?
— Могу, но не желаю. Много чести!
— Кому? Мне?
— Всем.
— Боже мой, как я могла опять наступить на те же грабли, идиотка! Все, Миклашевич, больше никаких разговоров про брэнд, про запасной аэродром, это все мое сугубо личное дело, тебя эти вещи не касаются!
Я была в ярости.
— Слушай, Олеська, ты чего бесишься, так уж этот мужик тебе глянулся? Чем он лучше меня?
— Миклашевич, ты глухой? Мне понравился дом, понимаешь, дом! Я еще студенткой мечтала работать над таким объектом…
— Да ладно, найду я тебе другой дом, без барона…
— … твою мать! — только и сумела сказать я.
— Чего ты ругаешься? Я же не слепой, он явно положил на тебя глаз…
— А даже если, тебе-то какое дело?
— Ты мне не безразлична, а тут тебя ждали бы большие неприятности.
— Так меня же, не тебя! Да и какие к черту неприятности, ты, видимо, просто испугался, что тебе…
Он не дал мне договорить.
— Я испугался? Да чего мне-то пугаться? Хотя… если честно, то я действительно испугался… за тебя. Эта баба легко сживет тебя со свету. Как представит себе, что ее благополучию что-то угрожает…
— Слушай, Митька, — вдруг рассмеялась я, — ты что, хочешь непременно свети меня с этим Розеном?
— Я?
— Ты, ты! Ты так упорно твердишь, что он положил на меня глаз, что я могу ведь и заинтересоваться им. А что, он мужик еще не старый, очень привлекательный, вероятно, не бедный, чем не любовник? Надо будет рассмотреть его кандидатуру…
Он вдруг побелел и скрипнул зубами.
— Идиотка! Блядь!
— Миклашевич, ты что, ревнуешь? — обалдела вдруг я от догадки.
— А хоть бы и так! И вообще, Олеська, давай-ка, выходи за меня замуж. Хватит нам, нагулялись уже, пора гнездо вить.
У меня отвалилась челюсть.
— Мить, ты меня за сумасшедшую держишь?
— Отнюдь. Но ты же любила меня… И я… тоже.
— Любила, не отрицаю, но когда это было?
— Олеська, поехали покатаемся на лодке, вечер такой чудный.
— Нет, я не хочу никуда с тобой ехать. И вообще, что-то Гошка мне сегодня не звонил.
— А он что, каждый день звонит?
— Представь себе. Странно, телефон не отвечает.
— Позвони на мобильный.
— Я и звоню на мобильный.
— Может, он забыл его зарядить. Или не заплатил вовремя, потратил денежки на мороженое или на презервативы.
— Что? Ты спятил?
— Почему? Парню уже четырнадцать, пора уж девок трепать… Я в его годы…
— Я не желаю знать, что ты в его годы… Это совсем другой случай!
— Да почему другой? Нормальный здоровый парень в четырнадцать лет должен уже… Кстати, для Георгия сейчас мужчина в доме тоже будет полезен.
— И ты полагаешь, я буду жить с тобой в одном доме?
— А чем плохо? Мы с тобой прекрасная пара, с Гошкой я всегда найду общий язык… Ты подумай, подумай, твоя квартирка, конечно, очень милая, но это же так, гарсоньерка, что называется. А оставлять мальчишку с твоей полоумной мамашей по меньшей мере неразумно. А мы будем жить семьей, у меня теперь дом большой. Да и тебе за городом жить полезно, и работать там хорошо. Со всех сторон отличное предложение. Подумай несколько деньков… Ладно, я что-то устал, пойду спать. Завтра у нас самолет в пять вечера, так что погуляем, поездим по окрестностям.
— Олеська, поехали покатаемся на лодке, вечер такой чудный.
— Нет, я не хочу никуда с тобой ехать. И вообще, что-то Гошка мне сегодня не звонил.
— А он что, каждый день звонит?
— Представь себе. Странно, телефон не отвечает.
— Позвони на мобильный.
— Я и звоню на мобильный.
— Может, он забыл его зарядить. Или не заплатил вовремя, потратил денежки на мороженое или на презервативы.
— Что? Ты спятил?
— Почему? Парню уже четырнадцать, пора уж девок трепать… Я в его годы…
— Я не желаю знать, что ты в его годы… Это совсем другой случай!
— Да почему другой? Нормальный здоровый парень в четырнадцать лет должен уже… Кстати, для Георгия сейчас мужчина в доме тоже будет полезен.
— И ты полагаешь, я буду жить с тобой в одном доме?
— А чем плохо? Мы с тобой прекрасная пара, с Гошкой я всегда найду общий язык… Ты подумай, подумай, твоя квартирка, конечно, очень милая, но это же так, гарсоньерка, что называется. А оставлять мальчишку с твоей полоумной мамашей по меньшей мере неразумно. А мы будем жить семьей, у меня теперь дом большой. Да и тебе за городом жить полезно, и работать там хорошо. Со всех сторон отличное предложение. Подумай несколько деньков… Ладно, я что-то устал, пойду спать. Завтра у нас самолет в пять вечера, так что погуляем, поездим по окрестностям.
— Подожди, ты что, сразу взял билет?
— Ну да, как только приехали, я отправил тебя с этой мымрой, а сам взял билеты и машину. Мне сразу она не понравилась.
— И ты не будешь делать смету и план?
— А зачем, если я не хочу?
— Так надо было сразу отказаться, зачем морочить людям голову?
— Кстати, они меня тоже сразу невзлюбили. Этот барон из ревности, а его баронесса…
— А баронесса за твое дикое хамство.
— А она не хамка?
— Да вроде нет…
— Хамка, хамка, я сразу это просек. Ну все, спокойной ночи, и подумай над моим предложением.
С этими словами он удалился в свой номер. Нет, он конечно просто псих и думать над его предложением я не собираюсь.
* * *— Знаешь, Мэтью, я не хочу иметь дело с этим Миклашевичем. Он хам и дилетант!
— Дилетант? — удивился Матвей Аполлонович. — Мне его рекомендовали как профессионала высочайшего класса. А что касается хама… то тут, пожалуй, я соглашусь. Но все, что он предлагал, показалось мне интересным. И, кстати, идеи твоей любимой писательницы были очень недурны.
— Именно в писательнице все и дело. Он так жаждет приобщить ее к архитектуре, что это кажется подозрительным. И вообще, пусть каждый занимается своим делом.
— Как, по-твоему, между ними что-то есть?
— А тебе не все равно? — насторожилась Арина.
— Абсолютно все равно, просто любопытно.
— Есть, есть, и тебе там вряд ли что-то светит.
— Господи, о чем ты? — поморщился он.
Я заметила, как ты на нее посматривал… мне слишком хорошо известны эти твои взгляды… Но во-первых, этот Миклашевич за нее глотку перегрызет, а во-вторых, она совсем не в твоем вкусе. Да и вообще… Если что в ней есть, так только имя. Писательница она неплохая, а женщина совсем неинтересная. Фигура не ахти и одета как-то… И главное, носит бижутерию.
— А чем это плохо? По-моему, сейчас это модно…
— Но не в ее возрасте и не с ее положением.
— Это уже становится интересным, — усмехнулся Матвей Аполлонович. — По-твоему, она должна была нацепить на себя драгоценности, собираясь в литовскую глушь? Это было бы верхом безвкусицы!
— Значит так, завтра утром ты позвонишь ему и скажешь, что он может не беспокоиться, мы в его услугах не нуждаемся. Вполне достаточно, что мы оплатили им перелет и пансион.
— Позвони лучше сама.
— Ты мужчина или кто?
— В данном случае или кто. Потому что я бы лично поручил им этот дом. Мне их идеи понравились, но дело, безусловно, твое.
— Хорошо, я сама позвоню. А архитектора можно найти не только в Москве, а, к примеру, в Швейцарии или в Германии, или даже тут, в Литве. Кстати, это обойдется дешевле. Местные архитекторы больше понимают в здешних природных условиях…
— А что ты станешь говорить своим приятельницам? Миклашевич это ведь считается престижным, а какой-то неведомый литовец…
— Ничего, я сумею сделать так, что литовец станет куда престижнее Миклашевича! Хам!
Вот и славно, подумал Розен, к чему нам встречаться на глазах Арины? В том, что они будут встречаться, у него сомнений не возникало. Во-первых, при виде ее опять «ворохнулось» сердце, а во-вторых, в ее глазах он заметил ответный огонек. Правда, возможно, Арина тоже все это заметила и именно потому решила отказаться от услуг Миклашевича. И все же, что их связывает, Миклашевича и Миклашевскую, кроме общей профессии и сходства фамилий? Непохоже, что у них роман, хотя этот наглый тип смотрит на нее так… Но она ему, кажется, не отвечает… А впрочем, кто их разберет, этих баб. Он и вправду хамоват, зачем ей такой? Я уведу ее у него, чего бы мне это ни стоило! В молодости ни одна девчонка не могла передо мной устоять, особенно, когда я носил форму.
И он погрузился в лирические воспоминания о годах учебы в Оренбургском летном училище. Особенно нежно вспоминалась юная Иринка, медсестричка из госпиталя, куда он угодил с пневмонией. Она называла его ласково — Розочка, и почему-то ему это нравилось… Ох, как он намучился тогда со своей фамилией, помог только тот факт, что отец был Героем Советского Союза, участником боев за Берлин… Кроме отца с подозрительной фамилией, была еще еврейская мама Мириам Савельевна, тоже начинавшая медсестричкой, она выходила отца уже в мирные годы, когда он покалечился на испытаниях… Какой страшной тайной было его баронское происхождение… А отцу, когда он женился на матери, пришлось перейти в Гражданскую авиацию… Однако при такой неблагополучной анкете ему все же удалось поступить в Оренбургскую «лётку». «Имей в виду, Мотька, — сказал ему тогда отец, — ты должен быть лучше всех!» Отец вообще был максималистом. Лучше всех Матвей не был, но и фамилию не посрамил. Он после училища летал всего два года, а потом у него вдруг обнаружили туберкулез легких и какие уж тут полеты. Его долго, скучно и безуспешно лечили, и тогда в дело вступила мама Мириам Савельевна, к тому времени ставшая прекрасным врачом. Она забрала сына и увезла в тайгу, к брату Илье, леснику с медицинским образованием. Человек сложной судьбы, одинокий волк, как называла его мама, он взялся вылечить племянника, совершенно захиревшего от антибиотиков и стандартного лечения в госпиталях. Дядя Илья сразу оценил веселый и неунывающий нрав Матвея, но сказал: «Мириам, ты уезжай. Нам тут совершенно не нужны бабьи антимонии. Ты хоть и врач, а все одно баба. Не беспокойся, раз в месяц я буду тебе писать и давать полный медицинский отчет. Перспективы хорошие, он ведь у нас оптимист, Мотька. Оптимистов эта, с косой, не любит, она все больше к нытикам льнет… Ты слава богу вовремя спохватилась». И мать, как ни странно, послушалась брата, уехала. А дядя Илья взял Матвея в оборот. Они вместе ходили далеко в тайгу за травами, поначалу Матвей еще еле таскал ноги, но постепенно стал набираться сил. Травы, мед, какие-то мерзкие на вкус снадобья, простая, но здоровая пища и свежий воздух делали свое дело. К тому же дядя Илья был удивительно интересным человеком, знавшим, казалось, все на свете, но люто ненавидевшим советскую власть.
— Я из-за нее и окопался тут, в тайге…
— Но ведь тебе все равно приходится с нею сталкиваться…
— Да, но минимально все-таки… И потом, тут у нас врачей почти нет, а меня как врача уважают. Я как-то жену секретаря обкома спас, с тех пор у меня вроде как охранная грамота… Лучше я здесь в тайге один буду жить, чем в лагере гнить, тут я по крайней мере пользу приношу, во-первых, лесу, а во-вторых, людям.
— Я бы так не смог… Один, в лесу…
— Понятное дело, ты молодой еще, не пуганый, до баб охочий…
— А тебе что, бабы не нужны?
Дядя Илья загадочно ухмыльнулся в усы, и племянник понял, куда это дядька отправлялся один по субботам. Потом он узнал, что в селе за двенадцать километров жила вдова прежнего лесника Елизавета Егоровна.
— А ты почему на ней не женишься. — полюбопытствовал Матвей.
Дядя Илья внимательно посмотрел на племянника и тихо сказал:
— Да есть у меня кое-какие мысли… Матвея вдруг осенило.
— Уехать хочешь? В Израиль? Дядя Илья прижал палец к губам.
Матвей кивнул. В те годы даже в тайге лучше было говорить об этом шепотом.
И ведь он добился своего. Через четыре года действительно уехал, воспользовавшись политическим моментом. Теперь он жил в маленьком городе Цфат, и Матвей раз в год навещал его. А отец с матерью давно умерли…
Через год Матвей вернулся в Москву абсолютно здоровый, но летать больше не стал, поступил в МАИ к величайшей радости родителей. Вскоре женился, потом развелся, женился опять, а потом подоспела перестройка и тут вдруг он обнаружил в себе коммерческую жилку, легко, как многие в то время, нажил большие деньги, через полгода прогорел, но этот опыт пошел ему на пользу. И вот теперь он был вполне состоявшимся и состоятельным бизнесменом. Арина была его третьей женой, и они прожили вместе тринадцать лет.