– Тс! Она очень устала.
– Жаль, – сказала Генриетта. – Нужно разбудить ее, и, боюсь, Китти, что мне придется попросить тебя оставить нас вдвоем.
– Хорошо, Генриетта. Будь поласковее с ней. Я услышала, что она плачет, и пришла сюда. Мне удалось, кажется, немного успокоить ее, и она уснула. Мэри очень несчастна, она беспокоится о Поле. Я пробовала утешить, а она прижалась ко мне и вдруг уснула.
Китти медленно встала и пошла в другую часть сада. Генриетта, заняв ее место, взглянула на спящую девочку. Как она некрасива! Видно, что из простого народа! И зачем бы ей, гордой Генриетте Вермонт, принадлежавшей к древнему роду из графства Уорикшир, общаться с такой девочкой, которая мало что простолюдинка, но еще и с дурными наклонностями: придумала ужасный план, чтобы погубить свою соученицу.
«Одно ясно, – подумала Генриетта, – впредь я не буду иметь ничего общего с ней. Она не возбудит моего сочувствия, будь у нее хоть двадцать больных братьев».
Мэри Купп открыла глаза:
– Ах, это ты, Генриетта.
– Приди в себя. Я хочу поговорить с тобой.
Мэри поднялась с травы и села.
– Помнишь о телеграмме, которая не дошла до места назначения, а еще о письме твоего брата и… и о том, что ты сделала рано утром второго мая?
– Я помню, – произнесла Мэри, закрыв лицо руками.
– Ты помнишь, маленькая предательница?
– Да, Генриетта. Но пришла милая Китти…
– Как можешь ты называть ее милой?
– Она старалась утешить меня.
– А, между прочим, ты решила погубить ее.
– Генни! Мне кажется, я не смогу… Я скажу всю правду.
– Ты не должна говорить правды. Иначе я сообщу Полю, какая у него хорошая сестра Мэри и как она воспользовалась своей способностью писать чужим почерком.
– Знала бы ты, что творится у меня в душе…
– Мне нет дела до того, что ты чувствуешь. Ты должна исполнять мои приказания. Завтра Китти О’Донован явится на суд школы, и ты должна проголосовать против нее.
– Ладно, Генриетта.
– А я подам свой голос за нее.
Мэри поразили эти слова.
– Но, Генни! Я же должна быть на твоей стороне.
– Вот и нет. Ты должна постоянно твердить, что она виновата, виновата, виновата! Сделай это, и я оставлю тебя в покое. А пока чем дальше ты будешь держаться от меня, тем лучше. Но если ты не подашь голоса против Китти, я приму меры.
– Генриетта… ведь ты же понимаешь, что если письмо… письмо Поля будет восстановлено и его прочтут в школе, все станет известно – все поймут. Что мне делать, что делать?
– Пусть поймут. Может быть, я и хочу, чтобы поняли. Больше мне нечего сказать тебе. Если любишь брата, подумай.
Вечером все школьницы уже знали удивительную новость: Генриетта изменила свою позицию относительно Китти О’Донован. Она сама переговорила с некоторыми девочками и объявила им, что Китти невиновна, – чтобы это понять, достаточно только взглянуть на ее лицо; перемену своего мнения объяснила тем, что раскаялась, а раскаяние полезно для души.
В комнату вошла Елизавета Решлей.
– Случилась очень странная вещь, – сообщила ей Маргарита Лэнгтон. – Генриетта перешла «с севера на юг». Она была на самом холодном севере, а теперь очутилась на самом жарком юге. Она утверждает, что Китти не виновата и что письмо писала не она.
– Я думаю, что следует сказать одну вещь, – заметила Елизавета. – Те, кто будет голосовать за Китти, принесут ей пользу только в том случае, если вполне верят в ее невиновность. Для решения у вас остается только сегодняшний вечер и завтрашнее утро. Вы знаете, как глубоко я люблю Китти О’Донован, знаете, как безусловно я верю в ее невиновность; моя вера вытекает из убеждения. Но если вы подадите голоса за нее только ради ее популярности и из жалости, вы принесете Китти вред, а не добро. Оправдание ничего не будет значить для Китти, если будет дано только потому, что это легче сделать.
Елизавета ушла, Мэри Дов скользнула за ней.
– Что тебе нужно, Мэри? – спросила Елизавета.
– Мне хотелось бы повидать ненадолго Мэри Купп, одну.
– Почему же ты не сделаешь этого, милая?
– Она в своей комнате, но не пускает меня, хотя я несколько раз просила ее об этом.
– У тебя есть причина, чтобы побеспокоить ее?
– Да, есть – и очень важная.
– Это имеет отношение к Китти?
– Да.
– Тогда ты должна увидеться с ней. Пойдем.
Елизавета постучала в дверь комнаты Мэри Купп.
– Мэри, я знаю, что ты у себя. Мэри Дов хочет поговорить с тобой. Можно ей войти? Я без церемонии открою дверь, если ты сейчас же не скажешь: «Войдите». Мэри очень вежливая девочка и не хочет войти в твою комнату без позволения. Но у нее важное дело, и она должна видеть тебя.
Раздались шаги. Дверь открылась, и на пороге показалась Мэри Купп. Лицо ее было заплаканным.
– Входи, Мэри Дов, – сказала Елизавета, – и не оставайся слишком долго.
Мэри Дов вошла и закрыла за собой дверь.
Глава XXI «Я не смею сказать»
– Что тебе нужно? – спросила Мэри Купп.
– Я хочу поговорить с тобой, Мэри.
– Догадываюсь.
– Мне нужно сказать тебе очень многое.
– Но Джени или Матильда могут скоро подняться.
– Надеюсь, мы успеем побеседовать, – сказала Мэри Дов и пристально взглянула на свою тезку. – Я вижу, что ты несчастна.
– И что из того?
– Я тоже несчастна, как ты, – призналась Мэри Дов. – Если бы ты доверилась мне! Если бы позволила мне сказать правду!
– Нет, Мэри. Я сама отдала бы все на свете, чтобы сказать правду, но мне не позволяют.
– Не позволяют?! Кто может помешать тебе?
– Генриетта.
– Глупости, Мэри! Я знаю, что она, напротив, будет в восторге. Ты не была в зале сегодня вечером. Мы все были там, и Генриетта говорила самые удивительные вещи. Она сказала, что верит в невиновность Китти О’Донован. И это она, которая подстрекала нас против Китти!
– Я знаю, – сказала Мэри Купп. Ради своих низких планов она хочет, чтобы мы продолжали верить в виновность Китти.
– Нет, нет! Не могу поверить – это слишком ужасно! – запротестовала Мэри Дов.
– Должна поверить. Сядь рядом, Мэри, я расскажу тебе свою историю.
– У тебя ужасный вид, Мэри.
– Знаю. Я очень дурная девочка, и Бог наказывает меня. Бог знает, что для меня всего больнее. Он хочет отнять у меня моего дорогого брата, Мэри! Я заслужила это, но как тяжело перенести!
– Бедная, бедная Мэри! – воскликнула Мэри Дов. – Мне жаль тебя.
– Не будешь жалеть через минуту, когда узнаешь правду. Я расскажу тебе все.
– Не рассказывай, если это слишком ужасно, – предложила Мэри Дов. – Ты знаешь, я также во власти Генриетты. Она может обвинить меня – в краже. Один раз, когда мне очень нужны были деньги, я взяла соверен из письменного стола леди Марии. Это было низко с моей стороны, но мне так хотелось иметь хорошенькое платье к первому мая! Ты знаешь, мы очень бедны; мама не могла дать мне больше денег, а платье стоило три фунта. Портниха дожидалась меня, приходилось решать как можно скорее, и я… я взяла деньги из письменного стола леди Марии. Генриетта увидела это, налетела на меня. Конечно, я положила деньги обратно, но с тех пор я в ее власти. Она постоянно грозит мне, что меня исключат за воровство. Если я чем-нибудь рассержу ее, она расскажет все. Но мое исключение из школы будет несчастьем для мамы – ведь от этого зависит мое будущее. Ужасная Генриетта держит меня в своих руках. Поэтому-то я и была эти дни в таком отчаянном состоянии. Теперь же, когда сама Генриетта считает Китти невиновной, она… она не рассердится на меня за то, что я расскажу. И я думаю, что мы с тобой, Мэри, должны рассказать, должны.
– Рассказать что? – спросила Мэри Купп.
Мэри Дов взглянула на нее.
– Нужно ли тебе спрашивать?
– Не нужно, не нужно! Конечно, ты догадываешься, конечно! Я помню, что хвасталась тебе, не подозревая, какое значение это будет иметь.
– Я была уверена, что это сделала ты, Мэри. А теперь ты, конечно, расскажешь все.
В дверь постучали. Девочки вздрогнули. В комнату, не дождавшись позволения, вошла Генриетта Вермонт.
– Я повсюду искала вас обеих, – сказала она. – Я считала весьма вероятным, что вы окажетесь вдвоем. «Рыбак рыбака видит издалека» – хорошая старинная пословица.
Генриетта презрительно рассмеялась.
– Я хочу сказать кое-что вам обеим, – прибавила она, – вы сохраните это в тайне ради самих себя – ты, Мэри Дов, потому что любишь свою мать, а ты, Мэри Купп, потому что горячо любишь – или притворяешься, что любишь – своего брата. Поэтому вы никому не расскажите о моем влиянии на вас. А я вам приказываю: завтра на суде вы обязательно должны выступить против Китти О’Донован, хотя сама я подам голос за нее. Спокойной ночи.
Она повернулась и вышла из комнаты. Пораженные девочки смотрели друг на друга.
– Что это значит? – произнесла Мэри Дов.
– Отлично знаю, – покачала головой Мэри Купп. – Мне все вполне ясно.
И Мэри Купп рассказала свою историю.
И Мэри Купп рассказала свою историю.
– Мне пришлось признаться Генриетте, – сообщила Мэри, заканчивая свой печальный рассказ. – Потому-то она вдруг и переменилась. Она знает, что Китти будет оправдана, поэтому хочет сама быть на выигравшей стороне, а нас погубить навсегда. Вот вся правда. Что же делать нам, Мэри Дов?
– Это действительно ужасно, – согласилась тезка. – Но я не понимаю, почему ты не можешь сказать правды.
– Я не смею сказать! Видишь, я вполне в ее власти. Она говорит, что моему брату Полю напишет и расскажет, что я сделала. А это убьет его.
– Но, Мэри, ведь Поль все равно узнает. Если тот искусный господин в Лондоне сложит его письмо, Полю придется сказать все.
– Да, но не таким образом и не так внезапно. Что делать, что делать! Как бы я хотела умереть!
– Как я вынесу то, что должно быть завтра! – вздохнула Мэри Дов.
– Все это план противной Генриетты. Она желает, чтобы мы две были единственными из всех, которые признают виновность Китти. А затем откроется письмо. О Боже мой!
– На твоем месте я рискнула бы и сказала правду, – заметила Мэри Дов.
– Ты сделала бы это?
– Да. Я и сама готова признаться, если ты скажешь. Расскажи все миссис Шервуд. И не бойся Генриетты.
– Хорошо, давай подумаем, – кивнула Мэри Купп. – Во всяком случае, у нас есть время до утра. Если у меня хватит мужества, я… я сделаю это. Я расскажу все миссис Шервуд. Конечно, мне придется покинуть школу, но мне уже все равно. Только бы спасти Поля.
– Ты сделаешь доброе дело, – обрадовалась Мэри Дов. – Теперь я пойду, у меня болит голова. Знаю, что миссис Шервуд не простит меня, несмотря ни на какие мольбы.
Мэри Купп пожелала ей спокойной ночи и добавила:
– Мы встретимся за завтраком. Если у меня будет решение признаться миссис Шервуд, я положу два куска сахара в чай; если положу один – значит, у меня не хватило смелости и ты должна поступить как хочешь, независимо от меня.
– Я думаю, что нам надо сделать признание. Иначе нам будет еще хуже, – уверенно произнесла Мэри Дов.
Глава XXII Смелый план
У бедной Мэри Купп почти всю ночь голова разламывалась от множества мыслей. Она все думала о том, что предстояло ей еще испытать. Необходимо было оградить Поля от всех плохих вестей. Она знала, как сильна его любовь к ней. Знала и его болезнь. Сильное потрясение вызовет новый приступ, который может быть смертельным.
Мэри не беспокоилась о Китти теперь так сильно, как совсем недавно. В школе произошел такой поворот в ее пользу, что она, конечно, будет признана невиноватой. Голоса будут поданы за нее. Почем у же тогда ей, Мэри, и не подать свой голос против Китти? Это, конечно, ужасно, но спасет Поля. Иначе Генриетта непременно сделает ей зло, не остановится ни перед чем.
Необходимость сказать последнюю ужасную ложь мучила Мэри. И, кроме того, она уже искренне любила девочку, которой прежде сознательно навредила. Разве можно забыть нежность Китти, когда она, Мэри, рыдала от осознания безысходности. Китти пришла к ней, села рядом, взяла ее за руку и говорила слова утешения. И ей, Мэри, стало так хорошо, что она уснула прямо на лужайке.
Теперь Мэри не могла уснуть из-за беспокоивших ее мыслей. Она вспомнила, что когда Мэри Дов была в ее комнате, ей внезапно пришло на ум: если бы удалось перехватить восстановленное письмо, то можно было бы спастись от самого худшего. Но как это устроить? Есть ли какая-нибудь возможность?
Мэри думала очень долго и наконец напала на один план. План был очень смел, но Мэри чувствовала глубокое отчаяние. Она знала, что в Лондон отправлена другая телеграмма. Она знала также, что местный почтальон – Томас Прайс. Тогда нельзя ли пойти в почтовое отделение и избавить Томаса Прайса от необходимости идти в Мертон-Геблс? Конечно, в школу доставлялось много писем. Если бы Мэри удалось взять у почтальона последние письма, она могла бы найти среди них нужное ей письмо. Мэри решила привести этот план в исполнение.
Обычно письма доставлялись в школу около семи часов утра. Тогда же забирались из почтового ящика приготовленные для отправки письма. Днем Томас Прайс приходил еще раз – за новым запасом.
Около пяти часов утра Мэри тихонько встала с постели и проскользнула вниз. Ключ от почтового ящика лежал в укромном уголке. Девочки не должны были знать, где он находится, но наблюдательная Мэри заметила место. Она открыла почтовый ящик и вынула два письма, лежавшие на дне. На этот раз из Мертон-Геблса было очень мало писем.
С письмами в руке Мэри отправилась по дороге в селение. Ей надо было дойти до перекрестка и там дождаться Томаса Прайса. Она оказалась на перекрестке раньше почтальона, пришлось даже подождать его какое-то время. Наконец он появился. Через плечо у него была перекинута сумка. Он удивился, увидев Мэри. Она встала и подошла к нему.
– Как здоровье вашей жены, мистер Прайс? – спросила Мэри.
– Очень плохо, мисс. Меня беспокоит, что приходится оставлять ее одну, но что же делать? Ведь я должен работать. Если я пойду быстро, то смогу управиться с делами и вернуться домой к девяти часам.
– А теперь она совсем одна?
– Да, с ней нет ни души.
– Как это плохо! А много у вас писем, которые надо разнести сегодня утром?
– Нет. Пока ничего нет, кроме писем в Мертон-Геблс.
– Послушайте, мистер Прайс, – сказала Мэри, – я так беспокоюсь за здоровье вашей жены! Не доверите ли вы мне писем, которые надо доставить к нам в Мертон-Геблс? Я принесла два письма из почтового ящика – вы можете отправить их. А я возьму ваши письма. Мне хотелось погулять: утро такое чудесное, и мне пришло в голову: если я встречу вас, то смогу немного помочь вам, поскольку ваша жена так больна.
– Доброе у вас сердце, мисс. Вот письма в Мертон-Геблс, их немного – полдюжины, и две газеты для миссис Шервуд. Это все. Если вы возьмете их, то очень поможете мне. Я тогда смогу вернуться к моей бедной Нэнси.
– Хорошо. И вам незачем говорить кому-либо о моей маленькой помощи вам.
– Вы очень скромная, мисс. Помощь не маленькая, однако я не буду говорить о ней, коли вы того не хотите. Благодарю вас. Вот почта, мисс.
Он вложил в руки Мэри две газеты и небольшую пачку писем.
Глава XXIII Признание
Почтальон Том Прайс поспешил вернуться к своей больной жене и вскоре исчез из виду. А Мэри заволновалась, когда письма попали ей в руки. Трава при дороге была покрыта росой, но рядом был камень, на который она села. Мэри разложила перед собой письма. Одно из писем было адресовано миссис Шервуд, другое мисс Генриетте Вермонт. Было еще письмо Анжелике л’Эстранж, написанное острым французским почерком, другое для мисс Хонебен и два для мисс Хиз. Клотильде – ничего.
Почтальон сказал, что писем шесть. Нет, он ошибся. У Мэри сердце сильнее забилось в груди: еще письмо, седьмое! Оно оказалось между газетами – и не то, что требовалось. Письмо было заграничное и адресованное ей, Мэри. Адрес написан рукой ее матери; письмо отправлено из Швейцарии.
Дрожащими руками Мэри вскрыла конверт и стала читать письмо. Она почувствовала, что падает, падает. Потом наступило блаженное забвение.
Когда Мэри пришла в себя, она не сразу смогла сообразить, что случилось. Она опустила пальцы в покрытую росой траву и потом приложила их ко лбу. Ей стало легче. Мэри овладела собой, взяла письмо и прочла его.
«Дорогое дитя мое, пишу тебе в большом волнении. Не пугайся, дорогая. Я не говорю, что нет надежды, но наш Поль, наше сокровище, очень, очень болен. Он требует тебя… тебя, Мэри. Приезжай сейчас же. Я посылаю тебе деньги. Миссис Шервуд отправит тебя. У нас лучший доктор, но у Поля опять шла горлом кровь, и доктор считает его болезнь серьезной. Приезжай немедленно. Он очень беспокоится, не имея известий от тебя; ему кажется, что у тебя какое-то большое горе. Доктор говорит, что необходимо успокоить его. Ты одна можешь сделать это, можешь убедить его, что с тобой нет ничего дурного. Поразительно, Мэри, что он потерял всю свою силу, забрав себе в голову, что девочка, которую он так искренне и сильно любит, сделала, как ему кажется, что-то дурное. Я сказала ему, что выпишу тебя; он успокоился и умолял меня поторопиться. Он так хочет видеть тебя. Я знаю, что он очень слаб. Приезжай как можно скорее, Мэри, милая.
Твоя несчастная мать.
Р. S. Надейся на лучшее, мое бедное дитя. Доктор говорит, что хотя Поль болен очень опасно, но если он будет спокоен душой, надежда еще есть».
– Теперь я знаю самое худшее, – говорила себе Мэри, сидя на камне спиной. Ей казалось, что все в ее жизни – мелочи в сравнении с ужасным фактом, что Поль умирает, потому что беспокоится о ней.
Мэри сунула в карман письма, взяла газеты и побежала к дому. Было еще совсем рано, когда она вернулась. Одна из служанок убирала прихожую, стирала пыль. Она с удивлением взглянула на девочку, когда та положила почту на стол.