– Зовут тебя как, красавица? – спросил я, давая знак десятнику собирать людей.
– Калинка… – потупилась та.
– Если нагоним харцызов, подруги тебе в ноги поклоняться, Калинка, – сказал я вполне серьезно и распорядился. – Гладила, пошли троих к хутору, пусть пригонят лошадей и ждут нас здесь. Огонь поддерживайте, чтоб ориентир был. Добрило, останься с пленницами. Если что случиться, орите изо всех сил… Остальные – за мной! – и побежал в указанном девушкой направлении. Надеясь, что десяток Медведя воспринял, поднятый стычкой, шум за отголосок оргии.
Но на этот раз судьба была менее благосклонна. Когда, спотыкаясь и натыкаясь на совершенно неразличимые во тьме кусты и деревья, мы набрели на следующую полянку, с еще тлеющим огнищем, никого там не застали. Ушлый и осторожный Медведь увел своих людей вместе с пленницами дальше. И когда забрезжит рассвет, позволяя продолжить погоню, его отряд уже будет слишком далеко. Увы, как бы мы не торопились, харцызы все равно успеют к Проходу раньше…
Сорок убитых харцызов, из них около полтора десятка уложенных собственноручно и три спасенные девицы, вот и весь итог моего первого дела в этом мире. Может, результат и не идеальный, но вполне пристойный. А значит, и шанс отвоевать себе место под солнцем, вполне реален.
Призадумавшись над этим, я вернулся к месту первой стоянки, взял у десятника свою порцию жареного мяса, присел подкрепиться под деревом и, глядя в огонь костра, даже не заметил, когда уснул.
* * *
– Простите, уважаемый, здесь продается славянский шкаф?
Эта расхожая и уже ставшая анекдотичной фраза из старого, еще черно-белого фильма 'Подвиг разведчика', так точно соответствующая моим недавним размышлениям, заставила меня возмутиться.
– Подслушиваете чужие мысли, господин Арагон?
– Вы, Игорь, думайте не так громко, – парировал академик, выходя из-за пламени. На сей раз он был одет сообразно эпохе, в камзол, плащ, зауженные штаны и высокие ботфорты. Все идеально белого цвета, с неброской вышивкой серебром. Въедливое клише. Как в первых американских фильмах, чтоб зритель не перенапрягал извилины. Хорошие парни в белых шляпах, плохие – соответственно, в черных. – Или прикажете уши затыкать?
– А вы, господин профессор, ушами мысли воспринимаете?
– Действительно интересуетесь анатомическими подробностями, или так трепитесь?
Поскольку ответ был слишком очевиден, я тактично промолчал.
– Ну, как тебе этот мир? – перестал ерничать и Арагон. – Обжился чуток? Возражений и замечаний нет?
– Пустовато здесь как-то, – так же вполне серьезно ответил и я. – На земле в пустыне людей больше.
– Верно подмечено, – кивнул Арагон. – Вот потому-то я тебя сюда и отправил.
– На расплод, что ли?
– Фу, – поморщился тот. – Извини Игорь, но пошлость тебе не идет. Не стоит портить собственный имидж. А за то, что хамишь богу, я не стану тебе сейчас ничего объяснять. Хотя именно для этого и пришел. Думай сам, раз такой умный.
– Э-э, господин хороший, так не честно, – я даже опешил чуток. – Может не стоит так сурово? Я готов извиниться…
– Да ты не волнуйся, – ответил тот уже из-за костра. – Задачка не такая и сложная. И советчиков у тебя будет, хоть отбавляй. Разберешься, не маленький.
– А если нет?
– Так и видимся не в последний раз. Вдругорядь сговорчивее будешь. А то взяли себе за моду – богу хамить. Того с кровати не вовремя сдернул, той еще чем-то не угодил. Этому не так, этому не эдак. Бардак, понимаешь ли…
Из всего возмущенного божественного ворчания, я понял только, что не один здесь такой. А, похоже, Арагон возиться еще с несколькими 'нашими'. И, как минимум, один из игроков женского пола. Собственно и ворчание его было несколько притворным, поэтому я не удивился, когда увидел его вновь выходящим из-за костра, но почему-то аж на самой кромке тумана. Словно он хотел вернуться, но раздумал и остановился прямо в дверном проеме. А кроме этог, господин академик учел мое мнение и приоделся в темные цвета.
– Здравствуй, Воин, – изобразил он нечто должное обозначать воинский салют.
– Только что здоровались, – пожал плечами я, но вспомнив обидчивость бога, на всякий случай добавил. – Ну, здравствуйте.
– Вот как? – как бы растерялся тот. – Бывает. Должен понимать. Все относительно. Здесь мгновение, а там – куда я отлучался, годы минули. Напомни, на чем мы в прошлый раз остановились?
– Что ничего объяснять не будете, а я сам во всем разберусь…
– Круто, узнаю манеру… – начал было бог, – это… свою манеру. Рассердил ты меня, наверно? Ну, да ладно, замнем. Как говориться: кто прошлое помянет… Сделаем так, я тебе дам конкретное задание и если выполнишь: объясню остальное. А не справишься – значит, и в самом деле не созрел еще. Годится?
– Можно. Это мне не привыкать. Куда не ткнешься, везде испытательный срок.
– Вот и славно. Суть в следующем. Тут несколько чудиков из твоего мира решили завладеть дверью в междумирье. Но не для того, чтоб домой вернуться, а выполняя задание Хаоса. Если им это удастся, то миры Порядка будут обречены. Представь себе, к примеру, что в Зелен-Лог сейчас хлынет толпа демонов и нежити? Долго люди продержаться?
Я даже отвечать не стал.
– То-то и оно. Поэтому, им обязательно надо помешать. Согласен?
– В принципе не вижу препятствий. А силенок хватит? Одному-то?
– Один не будешь, гарантия, – довольно потер руки бог. – Главное, что мы с тобой в принципе договорились… Да и с амуницией поможем. Кольчужка у тебя знатная, но не для этого боя. И вообще – любое деяние надо соответственно вознаграждать. Верно излагаю?
И вновь мне нечего было возразить.
– Вот и славно. Ну, бывай Воин. Скоро свидимся… – и он шагнул обратно в туман, задернув его за собой, как тяжелую портьеру.
* * *
Очнулся я от… пронзительного женского вопля.
Отчаянный вскрик рванул утреннюю тишину так неожиданно, что на какое-то мгновение все замерли.
Кричала Калинка. И бежала к ним сломя голову, едва не натыкаясь на стволы деревьев. Чистым чудом было то, что она еще до сих пор не зацепилась за какой-то корешок и не упала. Ее красный сарафан мелькал между кустами, а следом за девушкой с ревом и топотом неслась огромная черная туша лесного исполина.
Я рванулся к ней на помощь, но сразу понял, что не успеваю.
Тур вот-вот должен был подцепить бедняжку ужасающими рогами и втоптать в землю острыми копытами.
Я набрал воздуха, чтобы закричать и попытаться отвлечь, сбить с толку зверя, но в это время, откуда-то сбоку выпрыгнул Добрило и ударил тура мечом по храпу. Тот остановился, как вкопанный, а затем нехотя, будто отгоняя въедливую муху, мотнул тяжелой головой. Неумолимая сила подняла, потерявшего равновесие из-за поспешно нанесенного, со всей силы удара, нетвердо стоящего на ногах воина в воздух и бросила на ближайшее дерево. А тур снова двинулся на раздражающее его яркое пятно.
Но теперь я поспевал.
– Замри!!! – прикрикнуть на девушку, а в следующую секунду зверь очутился рядом с нами.
Тур атаковал жертву в красном, не обращая внимания на воина. Но я был наготове и, в последний момент, ловко выхватил помертвевшую девушку из-под удара себе за спину. Тур хрипло заревел и опять изготовился для атаки. Но второго шанса ему уже не дали. Зазвенели тугие тетивы, и добрый десяток острых стрел, которые пробивали насквозь даже металлические кольчуги, прорвались сквозь шкуру и мощные мышцы к сердцу лесного исполина, – и жизнь зверя оборвалась. Могучий тур попытался сделать еще несколько неуверенных шагов, но зашатался и рухнул.
А рядом с ним умирал Добрило. Единственный удар рогами доставшийся ему, смял тело сильного молодого мужчины, как бумагу.
Я привел в чувство полуобморочную девушку и передал ее в руки подруг. А сам подошел к Добриле. Воин еще дышал, но говорить уже не мог, и глаза его уже не видели солнца. Остальные ратники пытались как-то облегчить последние минуты умирающему, но Добрила уже ни в чем не нуждался.
– Дурень… – прошептал неожиданно Бренко, младший десятник.
– Ты чего это? – удивился Любомир. – Кто?
– Добрило… – ответил тот. – Зачем бил по морде? Надо было вонзить меч в бок! И тура убить мог, и сам бы уцелел!
– Он слишком спешил… – объяснил я. – И думать ему было некогда… Не надо осуждать, Добрило погиб как герой! Не напрасно и славно… Спасая чужую жизнь.
– Все, господин сотник, – отозвался кто-то из ратников. – Добрилы больше нет с нами…
– Что ж, воздадим ему последние почести. Бренко, готовьте тризну.
Калинка что-то лепетала мне вслед, наверняка рассыпаясь в благодарностях, но я не хотел принимать на себя чужую заслугу. Все эти слова надо было адресовать покойному, и я очень надеялся, что душа его, покидая тело, их услышит. Я даже взглянул мельком на небо, словно хотел увидеть на нем еще одного белого журавля.
– Все, господин сотник, – отозвался кто-то из ратников. – Добрилы больше нет с нами…
– Что ж, воздадим ему последние почести. Бренко, готовьте тризну.
Калинка что-то лепетала мне вслед, наверняка рассыпаясь в благодарностях, но я не хотел принимать на себя чужую заслугу. Все эти слова надо было адресовать покойному, и я очень надеялся, что душа его, покидая тело, их услышит. Я даже взглянул мельком на небо, словно хотел увидеть на нем еще одного белого журавля.
Чтоб развеяться от неприятных мыслей, я пошел к наваленному в кучу награбленному разбойниками добру. В общем, ничего интересного там не было. Да и не могло быть – лесной хуторок, не торговый город. Странно, что у крестьян вообще нашлось что-то помимо самого необходимого в хозяйстве. Особняком от общей кучи, ближе к костру, похоже харцызы намеревались их сжечь, лежало три книги. Вернее эти инкунабулы, вспомнил я более соответствующее название. Огромные, тяжелые, с деревянными обложками… Как они вообще оказались в деревеньке? Открыл с любопытством одну и тихонько ругнулся… Озаботившись дать мне устную речь, Арагон проигнорировал письменность. Наверно считал, что витязю излишняя грамотность лишь помеха. М-да… То что я видел на страницах, больше напоминало иллюстрацию в самоучителе ручного вязания, нежели текст. Сплошные петли да закорючки. И хоть бы одна иллюстрация… Жаль, с комиксами было бы проще.
Открыл вторую книгу – те же пироги с котятами… А, может, это и есть та подсказка, о которой намекал господин божественный профессор? Типа, научусь читать: пойму конъюнктуру рынка. А что, вполне возможно… Кто владеет информацией, тот владеет миром.
Третью инкунабулу, в отличие от прежних двух, обтянутую тонкой, изрядно потертой кожей, я открыл машинально, где-то на середине.
'… н?обработаний алмазъ установiт? в д?ржат?л? так, чтобъ св?тъ отъ св?чi…'**
Чего?! Я мотнул головой, прогоняя наваждение. Неужто Арагон подсуетился, чтоб я зря время не терял, на получение второго образование. Устранил, так сказать, замеченные приемной комиссией недоделки? Быстро открыл первую книгу – петли и крючочки? Вторую – то же самое. Открыл титульный лист последней и с некоторым трудом, узнавая не все буквы, прочитал:
'Трактатъ о наук? iспользованiя 'Сл?зъ Творца' для созданiя п?чатi 'Очiщ?нiя душi i Iсц?л?нiя т?ла', а такж? многiхъ другiхъ, пол?зныхъ амул?товъ i талiсмановъ'** (**типа, старославянский язык, пока не найду консультанта и соответствующий шрифт).
– Откуда это здесь? – я не заметил, как произнес фразу вслух.
– Это очень старый оберег, господин сотник… – негромко произнесла, стоящая чуть позади Калинка. – Давно в нашем роду хранятся. Дедушка вам, наверное, больше бы смог рассказать, а я даже не знаю точно, когда и откуда он у нас появился. Вроде бы, бабушка как-то упоминала, что оставил его какой-то старый волшебник, еще когда наш род жил в Комарине. Том, прежнем селе… Откуда мы в лес ушли. А зачем и почему я не спросила. Мы же не хранители, грамоте не обучены и все равно ничего из написанного не поймем… Но берегли и почитали всем родом… – девушка низко поклонилась и стыдливо потупила взгляд. – Я понимаю, что отбитая у разбойников добыча и так целиком принадлежит господину сотнику, но мне больше нечем отблагодарить вас. Зато оберег, подаренный от всего сердца, приобретает еще большую силу и обязательно принесет удачу…
Глава четырнадцатая
Это место не оставляло равнодушным ни одного человека, сподобившегося собственными глазами увидеть Проход. Если бы Владивой был хранителем, он, конечно, задумался б над таинственностью и неизведанностью мироздания, о том – как ничтожен в этом мире человек. Насколько мелочны и недолговечны все его, так называемые, извечные проблемы. Как смешны потуги возвеличиться, дабы занять как можно больше места под солнцем. Но, Владивой был обычным воином и к таким вершинам философских мыслей никогда не поднимался. Или, если быть точнее, никогда не погружался с головой в их пучину. И все же – каждый раз, приближаясь к Заскалью, а у любого ратника, несущего службу на пограничье, такие моменты происходили довольно часто, барон ощущал непривычный восторг и какое-то легкое опьянение.
Бывалые харцызы отступники, взятые на службу в Дубровский замок, называли это ощущение – хмелем свободы. И становились еще угрюмее и раздраженнее, нежели обычно. Им-то, предавшим и отрекшимся от клятвы, путь через Проход был заказан навек.
За спиной у путника простирались необъятные буковые леса и дубовые рощи. По обеим сторонам, не так уж и близко, но вполне достаточно, чтобы хорошо разглядеть с конского хребта, грань между небом и водой, плескалась синь сразу двух океанов – Северного и Мертвого. Порой вместо лазури накатывала темень, или заляпанная белесыми бурунами зеленоватая муть, но чаще океаны, уподобившись небу, привольно отдыхали, облокотившись на крутые, каменистые берега. А впереди, как стена исполинской крепости, от одного океана до другого, перегородив весь перешеек, нависала горная гряда. Неприступная и дикая, низвергая вниз изумительной красоты водопад – начало реки Веселой. Сам водопад вытекал из озера, что образовалось в кратере потухшего вулкана, приютившего гнездовье суровых и неподкупных стражей Прохода!
Солнце уже окунулось в вечернюю купель Мертвого океана, и у Владивоя оставалось совсем немного времени, чтобы перебраться на ту сторону Заскалья.
Неизвестно почему так происходило, но все знали, что с наступлением сумерек Змии не пропускали через Проход ни одно живое существо. А в послеобеденное время, ближе к вечеру бывали шансы провести даже вьючные караваны. При этом, огнедышащие стражи восседали на близлежащих скалах, наподобие уснувших грифов и с любопытством посматривали на копошащихся внизу людей и животных. Возможно, такая причуда объяснялись: обычным свойством зрения птиц, так называемой 'куриной слепотой', проявляющейся именно при наступлении первых сумерек, но, выяснить точнее так и не удалось, хотя поблажкой этой пользовались охотно.
Владивой въехал в единственный, предоставленный прихотью природы, проход в сплошном каменном массиве, опасливо поглядывая вверх, высматривая на вершинах скал притаившихся чудовищ. И беспокоился не напрасно, потому что Змии его ждали. Только не наверху, а впереди – при выезде из ущелья. Именно там обосновалось огромное чудовище, по-видимому, уже давно и с нетерпением поджидающее свою жертву. Змий, словно в оскорбительной насмешке над беззащитным человеческим существом, широко разевал огромную пасть и раздраженно хлестал по бокам тяжелым шипастым хвостом.
Убегать не было смысла, Змий мог двигаться так быстро, что догнал бы и гепарда. Но, и умирать столь глупо, барону вовсе не хотелось. Стараясь не делать резких движений, Владивой медленно слез с лошади, привычно прикрываясь ее корпусом. Чудовище захлопнуло пасть и с любопытством склонило голову, вроде даже поощрительно, наблюдая за человеком. Владивой подумал и стал расседлывать коня. О том, что порой стражи Прохода берут с проезжих мзду лошадьми, в Дуброве известно каждому мальцу. Змий присел на задних лапах, как пес, ожидающий от хозяина косточку. Убедившись в верности принятого решения, Владивой стал снимать сбрую быстрее. И вскоре первая лошадь, с завязанными глазами, сильным ударом кнута была послана вперед, на свою погибель.
Хвост Змия мелькнул так быстро и с такой силой, что просто смел несчастное животное в сторону, и лошадь, не издав ни звука, осталась валяться там бесформенной кучей. А чудовище опять ожидающе уставилось на рыцаря.
– Да-а, похоже, что пошлина за проезд у вас тут серьезная, – пробурчал Владивой, проделывая ту же операцию со второй лошадью. – Надеюсь, хоть одного коня ты, мне все же оставишь?
Змий не ответил, но и не пошевелился.
– Что ж, – вздохнул рыцарь, – как говориться: 'плетью обуха не перешибить'… Подавись, скотина!
Но, жадный Змий не думал ни давиться, ни – подыхать какой-либо иной смертью. Впрочем, после того, как последняя из, взятых с собой Владивоем, лошадей упала с переломанным хребтом, чудовище все же сделало пару шагов в сторону, неуклюже освобождая проезд. И там улеглось, вытянув шею и положив голову на щеку, отворачиваясь от дороги. Видимо, потеряв всяческий интерес к человеку.
– А я еще рассказам степняков верить не хотел, – вздохнул Владивой, выбирая из кучи припасенного снаряжения только самое важное и необременительное.
Но что б он при этом не думал, страж удовлетворился платой, и проход в Заскалье для бывшего барона был открыт. А уж что ждет его там, оставалось только гадать и верить, что, возможно, Создатель еще не прописал окончательно его судьбу своим алмазным стилом на золотых листах Книги будущего, оставив Владивою шанс исправить все к лучшему.
Будучи опытным воином и проведя в дозоре больше времени, нежели в мягкой постели, Владивой из оружия и брони взял с собой только тонкий меч, сбросив даже кольчугу. Прекрасно понимая, что ни от крупного хищника, ни от стрелы в спину или, наброшенного умелой рукой, аркана она все равно не спасет, а при длительном пешем переходе сил заберет изрядно. А также и то, что если уж брать лишний вес, то провизией. Как быстро станут пополняться его запасы – еще неизвестно. А кроме того торба с харчами имеет удивительное свойство, ведомое каждому путнику: с каждым привалом она становиться легче. После чего поспешил покинуть Проход, пока 'сборщик таможенной пошлины' опять не передумал.