– Сэла, привет! – окликнул с порога.
Запирать жилища наукоградцы перестали ещё лет пятнадцать назад. По привычке не запирали и комнаты в гостинице. Чего опасаться? Периметр, охватывающий сам Улей, гостиницу и станцию монорельса, надёжно охранялся. Вышки с крупнокалиберными пулемётами, мощные прожектора – ни один обдолб не проберётся. А вскоре и не останется поблизости обдолбов.
Ответа на приветствие не последовало. Удивлённый Огней прошёл через холл, заглянул в спальню. Пусто. А времени-то уже – девятый час, он не спешил с визитом.
Огней посмотрел на визифон. Позвонить, узнать, почему задерживается? Это будет ещё одним его маленьким поражением. Он и так слишком много позволил этой внешнемирке, слишком много личной свободы ей уступил.
Всё же он позвонил – Журавскому.
– Добрый вечер, это Корсан. Могу я узнать, Фристэн из Улья ещё не выходила? Как – в обед?!
Сердце нехорошо ёкнуло. И тут же – от входной двери:
– Здравствуйте, кто здесь? Огней?!
Он шумно выдохнул, крикнул Журавскому: «Всё, отбой!», – бросился навстречу.
– Огней…
Сэла остановилась посреди комнаты. Потом метнулась к нему. Повисла бы на шее, но он не позволил, перехватил руки. Неожиданный страх за девушку обернулся злостью.
– Ты где шлялась? Мне сказали, ты с работы ещё в обед ушла! Ты что, не понимаешь: во внешнем мире сейчас очень опасно. За периметр – ни ногой, поняла? Или хочешь, чтобы тебе какая-нибудь тварь двуногая шею свернула?!
Сэла удивлённо уставилась на него. И – засмеялась. Звонко, заливисто.
– Нет! – Она покачала головой. – Я за периметр не ходила. Я в Наукограде была. Только что вернулась.
Огней прикусил язык. Стало стыдно и за страх дурацкий, и за злость, и за звонок Журавскому. В самом деле, она ведь куратор! Не обязана отчитываться начальнику охраны о своих планах.
– Что, Мартин на совещание вызывал? – спросил кисло. – «Как нам лучше обустроить Улей»?
– Не угадал. Я была на свадьбе. Ксения Полёва замуж вышла, представляешь? Первая свадьба после катастрофы. Наукоградцы оживают. Снова женятся, потом женщины детей начнут рожать. Мы ведь это тоже умеем. – Она задиристо вздёрнула подбородок.
– Угу. В этом вы от обдолбок ничем не отличаетесь. И кто же оказался счастливчиком? Женихом?
– Томински, Алекс. Ты его знаешь?
– Томински?!
И жениха и невесту Огней знал с детства. Полёва была его одноклассницей в наукоградской гимназии, Томински учился в параллели Николая. Рослая статная Ксения рядом с большеголовым коротышкой, блистающим не по годам обширными залысинами, – картинка получалась ещё та.
Не удержавшись, Огней захохотал.
– Ты почему смеёшься?
– Представляю парочку. Эх, жаль, воочию увидеть такой цирк не довелось!
– Нельзя судить о людях по внешности. Они любят друг друга, это главное.
– Да ради бога! Пусть себе любятся и размножаются. Надеюсь, детки позаимствуют внешность мамы и мозги папы, а не наоборот.
Сэла укоризненно покачала головой.
– Огней, зачем ты пытаешься найти грязь там, где её нет? Почему не хочешь просто порадоваться счастью людей? Знаешь, свадьба была скромная, но очень красивая. Ксения попросила меня помочь оформить всё под старину, под эпоху классицизма. Мы сшили ей белое платье, фату, а для Алекса – чёрный пиджак и галстук.
Она вновь улыбалась. Была счастлива, радовалась за подругу. Огнею перехотелось смеяться, к горлу подкатила злость. Грязь он, значит, ищет? А вы чистенькие? Не знаете, какое Светлое Завтра строит для вас Мартин. И что за мясо привозят вам для «пчеломаток», не ведаете. Может, и не только для «пчеломаток»… Во всяком случае, ловцы старались в столовую Улья не заходить. А если и приходилось, мясных блюд избегали.
Злость требовала сообщить правду немедленно, стереть радостную улыбку с лица Сэлы. Огней стиснул зубы, подавляя это желание. Потянул к кровати, обрывая глупую болтовню о свадьбе:
– Пошли!
Сэла замолчала, оглянулась на дверь ванной комнаты.
– Я приму душ? Я быстро…
– Нет!
Кок простирался на тридцать километров вдоль морского побережья и на десять – в глубь полуострова. Третий по величине мегаполис Крыма. По численности населения он тоже был третьим – до катастрофы. Но теперь город казался Огнею необычно пустынным даже в сравнении с теми местами, где ему довелось побывать в поисках «пчеломаток». Ловцы легко укладывались в отведённый старшим куратором срок. Да что там! Они перевыполнить план могли. На десятый день очистки группа Огнея вышла на северо-восточную окраину мегаполиса, к элитным районам. Впереди, за аллеей поблекших пластиковых пальм, маячила старинная крепостная башня – приснопамятный «Мегакрут».
Но дойти туда ловцы не успели. Визифон на руке Огнея внезапно заорал голосом Оста:
– Корсан, нам нужна помощь! Срочно! Мы на площади Становления. Здесь – такое!
Огней напрягся. Опасность? Но векторов перед глазами нет, в горле не першит, в голове не звенит, в висках не ломит.
– Что случилось? На вас напали?
– Хуже! Семён со своими ребятами подошёл, но мы и вдесятером не справимся.
– Занять круговую оборону и ждать! – приказал единственное, что в голову пришло.
До площади Становления было не так и далеко – два квартала, десять минут бегом. А уже через пять Огней понял, в чём дело. Вернее, увидел.
Это было то место, где Брут устроил свалку вывезенного из Улья продуктового мусора. И обдолбы оказались не такими уж и тупыми. Быстро сообразили, что к чему. И устроили Большую Жрачку.
Вся площадь и прилегающие к ней улицы кишели человеческими телами. Человеческими? На некоторых ещё уцелели обрывки засаленных, потерявших цвет тряпок, но большинство были совершенно голыми. Грязные, исцарапанные, тощие, больше всего они походили на червей в исполинской куче дерьма. Переползали с места на место, рвали когтями и зубами упаковки, чавкая и отрыгивая, заталкивали в себя содержимое. Были такие, что корчились в кале и блевотине, были, что уже и не шевелились – то ли заглотили для глотания не предназначенное, то ли просто обожрались до смерти, – но остальных это ничуть не беспокоило. Здесь же существа устраивались спать, испражнялись, совокуплялись. Они были не людьми – Брут сто раз прав.
К Корсану подбежал Ост.
– Вот, вот! Видишь?
– Так в чём проблема, не понял?
– Их здесь тысячи две, по крайней мере. Что с ними делать?! Может, Бруту позвонить? Он же бывший военный, наверняка знает о старых складах с химоружием. Травануть бы всех скопом…
Огней презрительно смерил взглядом помощника.
– Это мясо для Улья. Предлагаешь его отравить? Никаких ядов, исключительно механическая деактивация. А то, что мясо само в одно место сползлось – так это замечательно. Я уж опасался, что Кок вымер и «пчеломатки» голодными останутся.
Ост развёл руками.
– Тогда вызывай конвертопланы, попробуем с воздуха их сделать.
– И это плохое решение. Половина разбежится, как только стук винтов услышит. Остальные начнут расползаться по норам, когда стрелять станем. Вдобавок сверху мёртвых от живых отличить трудно. Будем работать с земли. Тихо и аккуратно.
Ост чуть не плакал.
– Огней, их слишком много. Убить столько людей… У нас патронов не хватит!
– Не убить, а деактивировать. Запомни это слово, сколько раз тебе повторять! Что касается патронов…
Он постоял, задумчиво разглядывая копошащиеся груды тел. Затем забросил автомат за спину, достал тесак из чехла. Шагнул к ближайшему обдолбу неопределённого пола и возраста. Ухватил за колтун волос, запрокинул голову, быстро черканул лезвием по горлу. Существо посмотрело сквозь него осоловелыми от пережора глазами, икнуло. И выплеснуло на грязный бетон улицы алую струю.
Огней разжал пальцы, позволяя телу упасть, шагнул к следующему, повторил операцию. А дальше и шагать не требовалось – копошащиеся тела устилали всё вокруг. Подбирай и режь. Словно жнец в поле.
Он обернулся к подчинённым.
– Видите, патроны можно сэкономить. Чего ждёте? За работу! Неужто мы, дюжина профессионалов, не управимся с жатвой?
Семён поёжился.
– Огней, зачем так? Ладно уж из автомата. Нам сказали, что их надо отстреливать, – мы отстреливаем. Но так! Это… не по-человечески!
– Где ты видишь людей? Это – люди?! – он с остервенением саданул носком ботинка совокупляющуюся у его ног парочку. – Хватит сопли пускать! Тесаки наголо! Работать! Быстро!
Всё же жатва оказалась слишком тяжкой для двенадцати. Почти непосильной. Огней потерял счёт времени, а счёт срубленным он и не начинал. У некоторых обдолбов просыпался инстинкт самосохранения, они вскакивали, бросались наутёк. Приходилось догонять, а то и стрелять в спины. Другие начинали царапаться и кусаться, беспомощно елозя по прочной ткани комбинезонов. Но большинство встречали смерть равнодушно. Не люди!
Под конец рука онемела от усталости. Огней замахнулся, а ударить не получилось. Тесак выпал из пальцев, оставив только небольшую царапину на шее обдолбки – перемазанной нечистотами старухи с пустыми мешками вместо грудей и свисающими с живота складками кожи. Старуха заскулила жалобно, выронила надкушенный синт-бургер, поползла прочь. Огней поднял тесак, устало пошёл следом. Догнал, перевернул на спину, опустился радом на колено. Ударил раз, второй, третий – никак не получалось попасть по горлу. Потом всё-таки попал, еле успел уклониться от брызнувшей в глаза горячей струи. И понял: всё, предел. На большее сил нет.
Большего и не требовалось. Работу они сделали, причём отлично. Но чего это стоило! Семён сидел на груде трупов и плакал, словно ребёнок. Ост держал за длинные чёрные пряди отсечённую женскую голову и глупо хихикал, разглядывая. Борис тёр испачканный кровью лоб, но и перчатки, и рукава комбинезона по самые локти были густо-алыми, так что становилось только хуже.
Огней посмотрел на часы и удивился: время едва перевалило за полдень. А казалось…
– Всё, на сегодня рабочий день закончен, возвращаемся в Наукоград, – скомандовал. – Уборщикам до вечера работы здесь хватит. Ост, брось эту дрянь! Звони Гроберу, пусть дополнительные транспорты высылает. Улей мы на месяц белковой прикормкой обеспечили.
Семён повернул к нему заплаканное лицо.
– Огней, мы же убийцы, монстры.
Корсан вскарабкался к нему, наступая на чьи-то спины, животы, груди – всего лишь на туши забитого скота, – похлопал по плечу:
– Выбрось дурь из головы. Мы теперь не ловцы, мы охотники, добытчики. А если ты себе чего-то там воображаешь… Отключи воображение. Деактивируй!
Есть не хотелось, несмотря на то что подошло время обеда. Зато клонило в сон. Смертельно. Огней едва вытерпел те полчаса, пока вагончик монорельса катил их к воротам Наукограда. По визифону отчитался о проделанной работе Бруту и возблагодарил судьбу, что тот занят на строительстве Питомника.
На проходной Корсан вытребовал электромобиль и водителя – развести ловцов по домам. Крутить педали или топать на своих двоих силы ни у кого не осталось. Ост и вовсе захрапел ещё в вагончике, выхлебав досуха свою флягу. Едва добрался до коттеджа, Огней, не раздеваясь, упал на кровать и провалился в сон, больше похожий на беспамятство.
Разбудил звонок интеркома. Огней сел, очумело потряс головой. В окна по-прежнему светило солнце, только отчего-то не с запада, как полагалось бы, а с востока. С минуту он пытался осмыслить сей феномен. Но интерком трезвонил и трезвонил, пришлось вставать, шаркать к нему. Николай.
– Привет, братик! Ох и здоров же ты спать. Я тебя раз десять по визифону вызывал – глухо. Волноваться начал, но твои ведомые сказали, что ты дома, отсыпаешься, что Брут вам выходной дал «за перевыполнение плана». Вот и начал звонить на домашний, у него вроде «голосок» погромче.
– Выходной? – глупо переспросил Огней.
Посмотрел на календарик в углу экрана. Получается, он почти сутки спал?! Спохватился:
– Что-то случилось? Зачем ты меня искал?
Николай улыбнулся:
– Поздравить хотел, папаша. Или ты передумал?
Сонная одурь отпускала медленно.
– Что «передумал»?
– Ау, просыпайся! Марина сегодня ночью родила. Мальчика!
– Что?! Где ребёнок?
– Думаю, там же, где и мама. А ты…
Огней не дослушал. Он уже бежал к первому лабораторному корпусу.
Корсан не удивился бы, обнаружив у клетки Гамильтона. Но вместо профессора там стояла Сэла.
– Ты?!
Девушка обернулась. Улыбнулась приветливо.
– Добрый день, Огней. Меня срочно вызвал господин Курт вчера вечером, когда начались схватки. Это ведь первый ребёнок, которого рожает… – Она запнулась. – Главврач сказал, что я должна знать особенности поведения моих подопечных, быть готовой к неожиданностям. На счастье, она ведёт себя адекватно, как нормальная женщина. Инстинкт материнства заложен в нас куда глубже, чем разум.
Огней повернулся к клетке. Марина восседала в своём гнезде, бережно прижимая младенца. Ребёнок цепко держался за белую, налитую молоком грудь, сладко причмокивал.
У Огнея потемнело в глазах. Вспомнился самый первый день очистки, гнездо каннибалов, обдолбка, кормящая грудью ребёнка…
– Не сметь!
Он сорвался с места, заскочил в клетку, выхватил младенца из рук матери, выбежал наружу, с силой захлопнул дверь.
Сэла удивлённо смотрела на него.
– Огней, что случилось? Биохимики проверяли молоко, оно превосходно.
– Не сметь давать моего сына этой твари! Понятно?
– Хорошо, Огней, как скажешь. Только успокойся. Можно, я возьму?
Она протянула руки к ребёнку. Огней вдруг увидел, какой тот крохотный, хрупкий. Одно неверное движение – и сломаешь. Безропотно отдал младенца. Пробормотал неуверенно:
– Есть же какие-то смеси или… не знаю!
Он в самом деле не знал, как быть дальше. Нет, он не передумал: этот малыш будет его сыном. Он воспитает его так, как следует. Но… пока что ни времени, ни знаний для этого у него не хватало.
Огней упрямо сжал губы. В конце концов, внешнемирка обязана ему всем.
– Ты выйдешь за меня замуж. Моему ребёнку нужна мать.
Девушка удивлённо моргнула. Быстро посмотрела на существо, вцепившееся в прутья клетки, пожирающее взглядом собственное дитя.
– Но… Николай говорил: ты любишь Марину Гамильтон.
– Марина Гамильтон умерла. Эта тварь никакого отношения к ней не имеет! Понятно?!
Сэла поспешно отступила.
– Не кричи, ребёнка испугаешь.
Огней прикусил губу. Как он ненавидел сейчас этих мразей в клетках! Одну – за то, что всё ещё была слишком похожа на Марину. Другого – за то, что Марину погубил. Он пожалел, что нет под рукой ни автомата, ни тесака даже.
– Ты не ответила на моё предложение, – произнёс.
– Предложение? – Сэла грустно улыбнулась. – Я его принимаю. Знаешь, я полюбила тебя, как только увидела. Когда ты впервые вошёл в мой магазин. Ты, наверное, и не помнишь. На тебе был абсолютно нелепый балахон – маскировался под внешнемирца. Но стоило мне посмотреть в глаза… Взгляд льва в засаде. Не знаю, как объяснить. В тот миг я не думала о Наукограде, вообще не думала ни о чём… А потом ты меня спас, и, значит, у меня нет выбора, правильно?
– Правильно. Сына мы назовём Виктором, как моего отца. Не хочу, чтобы он считал родителями вот этих. – Он мотнул головой в сторону клеток. – Чтобы вообще о них знал.
Он взял Сэлу за плечи, бесцеремонно развернул к выходу:
– Пошли, нечего здесь делать.
Существо в клетке отчаянно взвыло.
На смену июню пришёл июль, затем начался август. Первое лето новой эры шло своим чередом, будто катастрофы и не было. И жизнь Улья нашла своё русло. Кормёжка и уборка по расписанию, взвешивания и замеры – словно это и впрямь ещё одна ферма Наукограда, и в клетушках-стойлах жили козы либо овечки, а не существа, так похожие на людей. Похожие, но не люди. Мартин Брут не ошибся: обслуживающий персонал Улья быстро свыкся с этой реальностью. За исключением разве что куратора Фристэн.
Первое время подчинённые относились к Сэле настороженно. Некоторые – старожилы Наукограда – снисходительно. А уж о том, чтобы выполнять беспрекословно распоряжения, и речи не шло. Она ведь не Мартин Брут и не Огней Корсан. Без году неделя в городе, а уже куратор такого ответственного проекта! Сэла не отчаивалась. Главное – знать, что дело, которым занимаешься, правильное, и делать его с душой. А ещё – рядом с ней были друзья. Настоящие, каких никогда прежде у неё не водилось, хоть и мечтала о них с детства. Друзья, которым не нужно втолковывать прописные истины. Одни, в точности как и она, ощущали мир разноцветным архивом совершённых поступков. Другие, пусть и не видели чёрных радуг, но умели доверять и любить.
Наверное, именно уверенность в собственной правоте и поддержка друзей помогали изменить отношение окружающих. Сэла сама не заметила, когда, в какой день, после какого поступка или распоряжения она перестала быть «выскочкой, внешнемиркой». А скорее, никакого конкретного дня и распоряжения не было. Уважение и признание распространялись постепенно, как тепло очага в зябкой комнате. Сначала оно согрело волонтёров Улья, работавших с Сэлой плечом к плечу. Потом вахтовые бригады медиков и биохимиков унесли его под купол Наукограда. Теперь даже начальник охраны Журавский обращался к ней уважительно. И Мартин Брут во время совещаний больше не смотрел с иронией. Пусть разговаривал жёстко и отрывисто, но как равный с равной.
Однако больше, чем уважение сотрудников и признание руководства, ценила Сэла привязанность своих подопечных. Она не желала видеть в них животных. Тяжело, может быть, безнадёжно больные – но люди! И женщины будто понимали это. Они узнавали её, выделяли среди кормильщиков, уборщиков, медиков и прочих визитёров. Когда она появлялась в ангаре, не жались к стенам, наоборот, подбегали к решётке, протягивали руки, норовя прикоснуться. А стоило ей самой войти в клетушку, так и вовсе тёрлись о ноги большими кошками. Разве что не мурлыкали.