Мысли эти крутились у Мартина в голове, пока он шёл к Управлению. А едва поднялся к себе в кабинет – новая неприятность. Да нет – беда.
Звонили из Улья. Дежурный охранник:
– Господин старший куратор, у нас ЧП! Журавский пропал.
– Что значит «пропал»? Уехал, не предупредив? Ты на его виз звонил?
– Не уехал он – пропал! Он двенадцатый ангар проверял после… того, что ночью было. И как сквозь землю провалился.
– Ты что, бредишь?! Совсем свихнулся?
Дежурный испуганно отшатнулся. Подтолкнул к экрану интеркома другого охранника, круглолицего веснушчатого парня.
– Это не я, это он. Он с господином Журавским был.
Круглолицый закивал, соглашаясь.
– Мы зашли в ангар, а там волонтёр Виен с метлой. Господин Журавский приказал ему к воротам идти, а он на него метлой махнул, и всё, нет господина Журавского. Исчез, не сходя с места.
Мартину показалось, что это не охранники, а он сам сошёл с ума. И тотчас вспомнилось: прошлогодний парк, болтающееся в петле тело, Фристэн с метлой. И ещё раньше – она же с пучком наломанных прутиков. Да, метлу эту Сэла придумала. Древний инструмент для уборки мусора. А Виен – не тот ли самый, что у Гамильтона работал? Его главный наладчик квантеров.
– Виен куда потом делся?! – гаркнул он.
– У нас он, в дежурке. Мы его связали, а он клянётся, что не виноват, ничего не знает.
– Виена доставить ко мне в Управление, немедленно! Его «метлу» – тоже. И ты, – Мартин ткнул пальцем в круглолицего, – приехать не забудь. Показания дашь.
Задержанного доставили через полчаса. Мартин не ошибся с предположением: это был тот самый Рой Виен, инженер Гамильтона. Охранники забыли упомянуть, что в горячке подстрелили парня: хорошо, навылет и ничего серьёзного не задето – в бедро и плечо.
Ни стоять, ни сидеть Виен не мог. Его опустили на выстланный ковролином пол кабинета. Наспех завязанные бинты успели набухнуть кровью. «Пятна останутся», – машинально отметил Брут.
– Что произошло в ангаре?
Лицо Виена было белым как мел, на лбу выступила испарина. Понятно, обезболивающее ему не давали. Тем лучше. Разговорчивее будет.
Инженер покачал головой.
– Не знаю. Не понимаю, что случилось…
– Врёт! – перебил круглолицый охранник. – Знает он. Он нам кричал: «Не подходите, опасно!» И метлой своей махал.
– Этой?
Мартин подошёл к охраннику, взял у него из рук метлу, осмотрел. Деревянная рукоятка, связка прутьев на конце. Метла как метла, на первый взгляд. Но стоило присмотреться – под внешним слоем прутьев серебристо поблёскивали другие, металлические.
– Ого! Агрегат непрост. Для чего он?
Инженер закусил губу, отвернулся. Мартин легонько ударил его метлой по раненой руке.
– В чём была опасность?
– Там грязи много.
– При чём тут грязь?
– Не было там грязи! – опять возразил круглолицый. – Ловцы всю кровь смыли.
– Кровь смыли, грязь осталась. Информационный мусор после массового убийства. Концентрация очень высокая. Я не успел вычистить ячейку, капли хватило, чтобы слив открылся. Я не знал, что человек туда провалиться может. Я не виноват!
– Куда провалиться?
– В пустоту, в физический вакуум!
Мартин отпрянул невольно, выронил метлу. Рявкнул на охранников:
– Вон отсюда, быстро! Ждать за дверью!
Логическая цепочка мгновенно выстроилась в голове: Виен – информационный мусор – физический вакуум – квантеры. И ещё одна, совсем коротенькая: Виен – метла – Сэла Фристэн. От понимания происходящего стало жутко и холодно, словно отключили отопление в Управлении. Враг вовсе не уничтожен! Но как такое могло произойти, ведь квантеров больше нет?
Есть. Один, в лаборатории квантовой физики. Гамильтон клялся, что этот не опасен, что он отключен от ноосферы. Но разве можно верить сумасшедшему? Он, Мартин Брут, дал слабину, оставил Врагу соломинку. И этого оказалось достаточно. Каким-то образом электронные твари сумели пролезть в человеческий мозг, подчинить, заставить действовать в своих интересах. А может, эти – уже и не люди? Нелюди.
Он снова подступил к лежащему на полу инженеру:
– Кого ещё успели захватить? Ты, Фристэн – кто ещё?
Виен смотрел на него испуганно.
– Не понимаю, о чём вы говорите? Вызовите врача, я ранен, вы что, не видите?
– Врача? Тебе не врач теперь нужен, а, скорее, наладчик. Так ты сам наладчик и есть. Что, не получается устранить повреждение? Повторяю вопрос: кто ещё с вами? Как это происходит? Как тебя захватили?
– Кто захватил?
– Этот ваш, «Зелёный Ноо».
Испуг в глазах инженера сменился откровенным ужасом. Он попробовал отползти к двери, но Мартин быстро наступил на раненую ногу. Виен скривился от боли.
– Ай! Брут, вы сошли с ума!
– Ничуть.
Мартин злорадно ухмыльнулся. Мозги Враг переделать сумел, а вот тело человеческое пока ему не по зубам. Больно, значит? Это хорошо. Болью многого добиться можно. Конечно, специалистов, умеющих это делать, не осталось. Но ради такого случая он сам проведёт допрос. Только чуть позже. Допрашивать двоих всегда эффективней: одного болью до беспамятства доводишь, а второй в это время на вопросы отвечает. К счастью, Фристэн сейчас в Наукограде. Пока существует купол, она всё равно что в ловушке. И её подручные, сколько бы их ни было, тоже. Пусть в подчинении Мартина нет военной полиции, зато есть ловцы, умеющие обращаться с нелюдями так, как те того заслуживают.
Брут поставил башмак на пропитанные кровью бинты, перенёс на него половину своего веса. Виен взвыл от боли.
Расчёт оказался верен: сработало не хуже, чем сигнал интеркома. Дверь приоткрылась, в кабинет заглянула испуганная секретарша. Из-за её спины вытягивали шеи охранники.
– Господин Брут?
– Этого – в дежурку. Запереть и глаз с него не спускать.
Виена уволокли, а Брут вернулся за стол. Сел, набрал номер лаборатории квантовой физики.
Этот день стал самым худшим в жизни Ирвинга Гамильтона. Он так надеялся, что не доживёт до него. Дожил…
Началось всё с вызова визифона. Взгляд старшего куратора был ледяным:
– Гамильтон, что ты делаешь в лаборатории? Все исследования были закрыты четыре месяца назад. Почему квантер до сих пор не деактивирован?
– Я…
Но Брут не ждал объяснений:
– У тебя полчаса времени, чтобы убраться оттуда. Потом лаборатория будет уничтожена со всем содержимым. И вопрос с тем существом, что ты держишь в клетке, решить не забудь. Или я решу.
– Мартин, подожди!
Брут отключил связь.
Несколько минут Ирвинг сидел ошеломлённый, не в силах ни о чём думать, что-то делать. И тут в лабораторию ворвался Томински.
– Профессор, беда! Роя арестовали! Говорят, в него стреляли, ранили.
Ирвинг устало посмотрел на ассистента. Новость пробивалась в сознание медленно, тяжело.
– Стреляли? Он-то что натворил?
– Я же вам рассказывал! Моя Ксения и Рой – Дворники. Они пытаются чистить отрицательную информацию, чтобы та не накапливалась.
– Бред…
– Может, и бред. Но нужно что-то делать, освободить Роя. Вы ведь можете, правда? Вас уважают в Совете кураторов. И с Брутом вы дружите. Я сказал Ксении, что вы сделаете…
Ирвинг внезапно разозлился.
– Ах, я сделаю, значит! А вы знаете, Алекс, что Брут звонил мне только что? Он собирается уничтожить лабораторию и квантер. Не из-за дурацких ли идей Виена и вашей подружки? Это они его разозлили, верно? Брут мою дочь убить готов, а вы хотите, чтобы я помогал? Да я палец о палец не ударю ради этих глупцов! Понятно вам?!
Томински попятился.
– Но…
– Убирайтесь! Все убирайтесь!
Голова вдруг закружилась, в глазах потемнело. Когда очнулся, в кабинете никого уже не было.
Он медленно встал. Открыл сейф. Достал коробочку. Вынул ампулу. Последнюю.
Брут сказал: «Реши вопрос, или я сам». Как он будет решать, Ирвинг предпочитал не думать. Значит, эта ампула для Марины. А потом – пусть уничтожают лабораторию со всем содержимым. С бывшим руководителем, например…
Он вышел из кабинета. Расстояние до закутка с клетками – один лестничный пролёт и пятьдесят шагов по коридору – показалось Ирвингу бесконечно длинным. Он боялся не успеть, не уложиться в отведённый старшим куратором срок.
Марина сидела в своём гнезде, размазывала по ладошке мякоть банана. Больно защемило сердце – какая она грязная, худая! У Ирвинга не было сил, чтобы отмыть дочь как следует, и кормить её становилось всё труднее. Яркие прежде глаза потускнели, чёрные тени легли вокруг них. Марина медленно, но неуклонно опускалась, теряла человеческий облик, как перед тем опустился Динарий.
Стон вырвался из груди Ирвинга. Он зажал в ладони ампулу, выдернул задвижку на дверце клетки, шагнул внутрь. Существо повернуло голову, безразлично посмотрело на него.
Стон вырвался из груди Ирвинга. Он зажал в ладони ампулу, выдернул задвижку на дверце клетки, шагнул внутрь. Существо повернуло голову, безразлично посмотрело на него.
И будто током ударило! Перед глазами запрыгали графики корреляций, назойливое бормотание Томински прорвалось из памяти: «…архив пустоты», «…зелёный и синий находились в суперпозиции», «…проявится в пространстве событий». Лоскутки фраз начали обрастать логическими связями, теоретическими обоснованиями, данными экспериментов и наблюдений. Не существует никакого «зелёного» и «синего», это он, Ирвинг Гамильтон, произвольно разделил их. Когда выводили из суперпозиции отдельные квантеры, ноосферу в целом это не затрагивало. Но стоило выстрелить из коллайдера по всему массиву, и событие не осталось незамеченным. Ноосфера попыталась защититься, сохранить в архиве всё, что возможно. Не скопировать свои логические ячейки – создать идеальную копию произвольного квантового состояния невозможно, теорема о запрете клонирования доказана ещё в двадцатом веке, – а перевести их в нелокальное состояние. Люди вовсе не были декогерированы, подобно квантерам. Всё произошло с точностью до наоборот. Полная рекогеренция! Неудивительно, что попытки обратного воздействия закончились неудачей. Сцепленность невозможно увеличить, она и так равнялась единице.
Вероятно, нечто подобное происходит при физической смерти, когда сознание перестаёт существовать в виде локального элемента реальности. Подобное, но не то же самое. Во время эксперимента эпифиз не передавал сигнал о гибели биологической оболочки. Значит ли это, что процесс обратим? Но как вернуть упрятанную в архив информацию?!
И снова – графики, графики, графики… Всплеск, ещё один, запаздывание, опережение. Почему опережение? Погрешность измерений? Или эпифиз – не индикатор, а спусковой крючок? Если инвертировать сигнал, снятый с семимесячного плода в момент сцепления с ноосферой, и подать на шишковидное тело подопытного…
Ампула вывалилась из пальцев, звякнула о железо решётки. Колпачок отломился, капелька яда смочила присохшую к пластику пола грязь. С минуту Ирвинг смотрел на неё, не понимая, что это. Потом вспомнил. Тряхнул головой. Разумеется, то, что он сейчас придумал – не больше, чем гипотеза. За свою жизнь он выдвигал и опровергал сотни таких. Чтобы подтвердить её правоту, нужны скрупулёзные исследования, эксперименты. Время необходимо!
Времени у Гамильтона не было. И не было подопытных для экспериментов. Оставалось рискнуть. Не собой – это как раз легко! – дочерью.
Он подошёл к Марине, взял за липкую, перепачканную ладонь.
– Пойдём, милая. Не знаю, может быть, я убиваю тебя. Но ничего другого я не смог придумать.
Полчаса отведённого старшим куратором времени истекли, когда Ирвинг пристёгивал дочь к кушетке у электроэнцефалографа. Он не знал, возможно, Брут и его помощники уже в вестибюле корпуса или поднимаются по лестнице. Потому спешил, хотя торопиться не следовало – требовалось не только придумать, как перенастроить аппаратуру, но и проделать это собственноручно. Эх, если бы рядом был кто-то из ассистентов! А лучше – Рой Виен. Инженер понял бы всё с полуслова и сделал тщательно, аккуратно. Но Виена арестовали за какую-то глупость. Почему глупость? Именно с этой «ерундой» он, Ирвинг Гамильтон, собирался экспериментировать.
Мартин Брут запаздывал. Ирвинг успел соорудить нехитрое приспособление для подачи модулированных электрических импульсов, инвертировать сигнал, когда-то полученный с эпифиза внука. Оставалось самое ответственное. И самое страшное.
Между «процедурной» и просмотровым залом – стена и двадцать метров пространства. Теперь Ирвинг видел дочь только на экране монитора. Она лежала, неотрывно уставившись в глазок камеры. Будто ждала чего-то.
Гамильтон нажал клавишу ввода, запуская процесс.
Женщина на кушетке вздрогнула: электрический импульс прошёл вдоль позвоночника. Частоту Ирвинг рассчитал, но достаточна ли амплитуда, чтобы запустить эпифиз? Неизвестно. Эти данные можно было получить только экспериментально.
Время шло, эпифиз не откликался. Неужели гипотеза неверна? Или стоит усилить импульс? А потом ещё раз усилить? И ещё… Мучить дочь до тех пор, пока сердце не остановится? Или пока Брут не заявится и не прекратит всё разом? Нет уж, если он решил рисковать, то будет рисковать до конца.
Ирвинг нарастил мощность импульса до критической. Либо он сейчас убьёт дочь, «решит вопрос», как сказал старший куратор, либо… Он нажал «ввод».
Тело женщины дёрнулось, выгнулось, пытаясь разорвать перехлёстывающие грудь и бёдра ремни, забилось в судорогах. Как же ей больно… Лишь бы не зря. Ирвинг поспешил отвернуться от экрана видеонаблюдения. Ну же, ну!
Эпифиз ожил. Знакомый зубец на графике. Запаздывание. Почему так долго?! Ага, вот он, ответный сигнал. Какой крошечный… Один кубит?
График словно взорвался, выплеснулся за обрез экрана, не успевая подстроить масштаб шкалы. Ирвинг перестал дышать. Это – оно? Получилось? Сознание возвращается в локальное состояние?
Бесконечно долгие миллисекунды всплеска прошли, масштаб вновь изменился, а он всё продолжал следить за графиком. Выхолощенному, превращённому в громадный калькулятор квантеру понадобится не менее десяти минут, чтобы проанализировать свежий скансрез вакуума, обнаружить в нём изменения. Если они есть, конечно.
Где-то слева, в конце зала, запищало противно, назойливо. Ирвинг поморщился. Писк никакого отношения к происходящему не имел, он лишь отвлекал, мешал. Не хотелось даже вставать, идти туда, чтобы разобраться.
Писк не смолкал, напротив, становился всё громче, резче. И кажется, что-то начало мигать красным. Пришлось обернуться.
Мигал сенсор тревоги на мониторе датчиков, контролирующих состояние «пациента». А графики на экране были похожи на дохлых змей. Альфа-ритм мозга – ноль, дыхание – ноль, пульс – ноль.
У Гамильтона похолодело внутри. Он попытался вскочить, но ноги сделались такими слабыми, не устоять.
– Николай, ты дома?
Сэла осторожно заглянула в полуоткрытую дверь.
– Здесь я, здесь. Заходи.
Корсан-старший попытался поправить подушку, чтобы можно было опереться на неё спиной. Вышло скверно: правая рука не желала подчиняться. Сэла всё поняла, подбежала, обняла за плечи, помогая сесть.
– Спасибо. Видишь, как удачно ты зашла. А то так и лежал бы до полудня, пока сиделка не явится. Если ты ещё скажешь, что принесла мой любимый клубничный пирог, я поверю, что ты и впрямь волшебница, желания умеешь угадывать.
Николай улыбнулся, приглашая продолжить игру. Эта новая Сэла – знающая себе цену, заслужившая уважение наукоградцев красивая молодая женщина – нравилась ему ещё больше, чем тот перепуганный птенец, которого он полтора года назад привёл к себе в лабораторию. И дважды, трижды дурак Огней, не понимающий, какое счастье он рискует потерять. Или уже потерял?
Сэла игру не поддержала. Тяжело опустилась на стоящий у кровати стул.
– Нет, я не принесла пирог, прости. И я не волшебница. Я пришла за помощью. Мне больше не к кому идти.
Николай растерялся.
– Я всегда рад помочь тебе, ты же знаешь. Но… даже не представляю, что могу сделать? Я месяц с кровати не поднимаюсь. Левую руку Рой мне смастерил, а правую вот никак не дождусь.
– Рой арестован по приказу Мартина Брута. Только что Давид узнал – ловцы и меня ищут.
– За что?! Неужто за ваши игры в Дворников?
– Это не игры, Николай. Сегодня ночью ловцы начали «очищать» Улей. По плану Брута три четверти живущих там женщин будут убиты, разделаны, заморожены и использованы в качестве мяса для наукоградцев. Оставшихся, «наиболее продуктивных», сделают молочным стадом.
– О боже… Он что, хочет построить цивилизацию каннибалов?
– Цивилизацию «чистого разума», не отягощённую этикой и моралью. Но это ещё не всё. После резни Улей затопило информационной грязью. Журавский погиб, случайно прикоснувшись к чёрной радуге, когда Рой открывал слив. Брут обвиняет нас, Дворников. Заподозрил какой-то чудовищный заговор. Я не знаю, чего он опасается, но Давид получил приказ немедленно уничтожить лабораторию Гамильтона. И всех, кого он там застанет.
– Час от часу не легче. Знаешь, Мартин шутить не будет. Ради своей цели он ни перед чем не остановится. Тебе и твоим друзьям лучше бежать из Наукограда.
– Как? На проходной меня сразу схватят. Давид мог бы угнать трансформ ловцов, но на аэродроме тоже охрана усилена, посторонним не пробраться. Единственный выход из-под купола…