Похоже, эти твари реально начинали умнеть. Трясун в груди не унимался. Я не представлял, что можно сделать в подобной ситуации. Сообщить властям о прорыве зараженных? Но тогда всплывет и Ада. Позвольте, поинтересуются власти, а чьи это фрагменты застряли в горле одного из трупов? Обнаружат мертвую Аду в окрестностях моего самолета – тогда мне точно не жить. Стыдно признаться, но я смалодушничал. Я бросился обратно в самолет, выкопал лопату из багажного отсека. Отвинтил крышку с пузырька, бросил в рот две ампулы (как бы я жил тут без этих антибиотиков?). Схватил за ноги трупы зараженных, поволок их подальше от самолета. Метрах в семидесяти нашел небольшую площадку и принялся торопливо рыть могилу. Штык лопаты вонзался в сухой грунт, земля с трудом поддавалась. Я выворачивал сухие комья, разбивал ссохшиеся пласты. За первым слоем пошло веселее. А закончилось полным провалом! Вздрогнула земля под ногами, и целый пласт грунта вместе со мной начал проседать! Дыхание перехватило, я вовремя попятился. И через мгновение в том месте, где я пытался вырыть яму, красовалась бездонная дыра с ободранными краями! Так и до инфаркта можно довести… Чего-то экстраординарного, впрочем, не случилось. Всякое бывает. Провалы грунта случаются повсеместно – как результат непрекращающихся сейсмических событий. Земная поверхность то оседает, то вспучивается. Временами образуются гигантские воронки, засасывающие здания. Дождались на свою голову конца света…
Я опасливо приблизился к краю пропасти, посветил фонариком. Дна не видно. Оно и к лучшему. Меньше усилий. Я подтащил к обрыву мертвые тела и поочередно сбросил их в пропасть. Прислушался – они летели секунд восемь. Невольно передернул плечами, представив, что в подобную бездну однажды сверзится мой самолет. Схватив лопату, я припустил обратно к самолету. И снова давился рвотой, заворачивая Аду в покрывало, туда же положил истерзанную руку. Эта женщина требовала достойного погребения. Я положил ее на плечо и понес на юг – в сторону железной дороги, давно превратившейся в «монорельс». Триста метров от самолета – и снова с осторожностью рыл могилу, стараясь не стучать лопатой по грунту…
Была уже ночь, когда, потрясенный, полностью обессилевший, я доволокся до дома, волоча лопату, и привалился к фюзеляжу, переводя дыхание. Ночка выдалась непростой. Но сюрпризы еще не кончились! Они валились как из рога изобилия! Движение за спиной! Я его, скорее, почувствовал, чем услышал. Воздух напрягся, смрадом повеяло, я уже знал, что подвергаюсь атаке! Оттолкнулся от фюзеляжа, сжал лопату обеими руками – и резко, на выдохе, отправил ее по дуге себе за спину!
Я врезал этой твари точно по виску! Так мы еще и дама! Она не долетела до меня со своими растопыренными когтями, свалилась, как подкошенная. Я активировал фонарик и на всякий случай отодвинулся. Точно, женщина. Я оглушил ее довольно качественно. Не старая, в пахучих лохмотьях не по сезону (интересно, невольно я задумался, они способны чувствовать холод?), редкие волосы, «аппетитные» проплешины на черепе. Лицо в коростах, в засохшем гное. И главный признак прогрессирующей заразы – воспаленные, выкаченные из орбит глаза с демоническим блеском. Они блуждали, расширенные зрачки носились по карусели. Дрожали и уже отрывались от земли деформированные конечности – опухшие пальцы с узловатыми наростами на суставах, обладающие необычайной силой и завидными хватательными способностями – еще один признак съедающей организм заразы. Больная пробуждалась – такое ощущение, что из нее насосом выпускали воздух, а потом накачивали. Остановились глаза – они не щурились от яркого света, молния взорвалась в глубине глазных яблок! Оскалилась пасть, унизанная острыми зубами. Я занес лопату и перерубил ей горло – стараясь не думать, что когда-то это была обыкновенная женщина.
После этого я взял лопату наперевес, пристроил фонарь и принялся вглядываться в темноту.
– Ну что, твари, есть желающие? – процедил я. – Подходите, накормлю…
Мог бы не стараться. Претендентов больше не было. Возможно, только трое проникли на охраняемую территорию (первая ласточка), и пока мужчины рыскали вокруг самолета, их подруга блуждала в стороне. Тяжело вздохнув, я обхватил ее за лодыжку и поволок к провалу в грунте, куда уже спустил двоих…
Вернувшись в самолет, я проверил все двери, люки, подогрел воду на примусе и принялся оттираться от грязи. Проглотил еще одну таблетку тетрациклина, запил самогонкой из картофельных очистков, небольшие запасы которой у меня имелись. Зарылся в одеяла, еще хранящие ароматы живой Ады, сунул под подушку пистолет Ярыгина с обоймой на 18 патронов и начал мучиться бессонницей. Сна не было ни в одном глазу! Попытки подружиться с головой тоже результата не приносили. Меня корежило, плющило, тоска съедала заживо. Из обрывков воспоминаний, прыгающих перед глазами, складывалась целая эпоха…
Меня звали Алексей Карнаш. Мне было 23 года, когда 26 июня 2016 года разразилось глобальное несчастье. Прошлое ушло, осталось в далеких закоулках памяти. И с каждым годом отодвигалось еще дальше. Служба в армии, куда я загремел после неудачной попытки получить высшее образование. Год в Забайкальском военном округе, по окончании которого, в отличие от большинства однополчан, у меня не выработалось стойкое отвращение к армии. Два года по контракту в 21-м отряде специального назначения «Тайфун», дислоцированном в Сосновке, под Хабаровском. Наслужился до отвала, вернулся на гражданку в Новосибирск, друг отца предложил работу в службе безопасности торгового центра «Континент». Неплохая зарплата, ипотека, квартира в «хрущевском» доме рядом с вокзалом. Любимая девушка Маринка – худенькое чудо с черными как смоль волосами. Она была на два года старше меня, работала в детской комнате полиции, но ни первое, ни второе нисколько не коробило. Я влюбился с потрохами – и взаимно. Маринка переехала ко мне, мы вели хозяйство, планировали совместную жизнь. Воспоминание об этом чуде было единственным, что связывало меня с прошлым. Отступало ВСЁ, а она оставалась – смешливая, хорошенькая, чуток вульгарная (и это лишь добавляло пикантности ее образу) – сколько лет прошло, а она стояла перед глазами, но уже не смеялась, а смотрела с укором и горечью…
Слово «человек» тогда еще не звучало горько. Был отличный солнечный день, последнее воскресенье июня. Новосибирск отмечал очередной День Города. Мэр чего-то вещал с трибуны, установленной на центральной площади Ленина. Пространно говорил про 123-ю годовщину, впечатляющие достижения, про полную перемену облика огромного сибирского мегаполиса. Город действительно смотрелся неплохо. Строительный бум, сияли небоскребы, возводились новые жилые кварталы, строились дороги. Население росло – в то время как по всей стране оно уменьшалось. Шутили – ну, точно, быть столице. В этот день в центре города перекрыли улицы, молодежь шаталась по проезжей части. Выступали музыкальные коллективы (заманили парочку столичных групп), проводились конкурсы, праздничные мероприятия. Лично мне подобные празднества были не интересны. Я припарковал машину недалеко от площади Станиславского, отправился к дому родителей – они жили в современной десятиэтажной высотке. Меня ждали, я звонил за несколько минут до этого – мама что-то готовила, отец путался у нее под ногами. К своему стыду, я навещал их не так уж часто, все дни были расписаны. Было четыре пополудни, я пересекал детскую площадку… Земля подпрыгнула так, словно рядом ахнула атомная бомба! Ужасный гул, закладывающий уши. Как в бреду, контуженный, я метался между детскими грибками, тупо смотрел, как дом моих родителей проваливается в никуда! Практически все десять этажей ушли под землю, а они проживали на втором! Осталась лишь невнятная горка из развалившихся конструкций. Трещины бежали по земле, я помнил, как перепрыгнул через одну из них, а парень, бегущий рядом, не успел – и вопль его звучал довольно долго… По широкой улице Титова метались люди, падали дома, рассыпались, будто картонные. Старые здания складывались внутрь, новые валились плашмя, еще парочка осела в грунт. Это было дико, словно не в этой жизни… Мощные толчки следовали один за другим. Рушились старые «сталинские» здания, опоясывающие площадь Станиславского, вздыбливалась земля, проезжая часть. Валились, как подкошенные, деревья и столбы с рекламными щитами. Искрили провода. Переворачивались машины, кричали под развалинами раздавленные люди. Я увернулся от летящих по воздуху качелей, рухнул в яму, оставшуюся после того, как из нее вырвало тополь. Когда очнулся, толчки затухали, город лежал в руинах. Мой старенький «Ниссан» расплющился под мебельным фургоном. Пыль стояла столбом. Стонали раненые. Пошатываясь, я добрел до того, что осталось от родительского дома, рухнул на обломки, ползал по ним, плакал, ворочал какие-то хлипкие конструкции. Вероятно, меня оттащили – поскольку конструкции обрушились, а я все еще был жив. Мысль подбросила – Маринка! Она осталась дома. Но я находился на левом берегу Оби, а она осталась на правом, в квартире у вокзала! Сотовая связь приказала долго жить – как и вся инфраструктура. Я бросился на площадь Станиславского, свернул на улицу с таким же названием, ведущую к выезду на Димитровский мост. Повсюду громоздились развалины, хрипели искалеченные люди. Густая пыль висела в воздухе. Возможно, я бы смог найти исправную машину, но проезжая часть перестала существовать! Все восемь полос улицы Станиславского оказались завалены обломками рухнувших зданий. Эта улица в связи с праздником была перекрыта, по ней гуляли люди. То, что я увидел, не помещалось в голове. Хаос, обломки, разошедшийся асфальт. Повсюду трупы – в основном молодежь. Раненые, искалеченные, лужи крови, оторванные конечности. Метались уцелевшие, обезумев от страха, не зная, куда бежать. Я мчался вниз по улице, перепрыгивая через препятствия – у меня была хорошая физическая подготовка (да, собственно, и осталась). Со мной бежали другие люди, и в районе площади Труда таких, как я, набралась большая группа. Мы перебирались через рухнувший путепровод. В момент удара по нему проходил товарный поезд, и теперь все окрестности площади были завалены перевернутыми вагонами. Мы бежали дальше – через площадь Энергетиков, где рухнул крытый мост пешеходного перехода, мимо дымящихся развалин гигантской ТЭЦ-5, горящего автосалона. За спиной кричали люди – они запутались в обрывках проводов и вмиг обуглились под высоким напряжением. Дамба моста казалась относительно целой. Горели торговые центры, которых понастроили там выше всякой меры. Я задыхался – трудно бежать километр за километром по пересеченной местности. Часть пути удалось проехать на машине – от силы метров восемьсот. Потом опять всем счастливчикам пришлось спешиваться. Димитровский мост стоял – изрядно покосившийся, но стоял! А за ним, на правом берегу, над центром города висело черное облако из дыма и пыли! Куда-то пропали все небоскребы, возведенные за последнее десятилетие, просматривались лишь руины, над многими из них уже вставало зарево пожаров. Взрывались автозаправки, газораспределительные станции. Мостовые конструкции трещали, ходили ходуном, с них сыпались в воду бетонные элементы. Я бежал в толпе себе подобных и молил Бога, чтобы добежать. Бога не было – я точно убедился, но лично я через мост перебежал. Помню толчок, дрожь прошла по изувеченному дорожному полотну, кричали охваченные страхом люди. Я катился, обрастая шишками и синяками, а когда поднялся, взору предстало незабываемое зрелище. Громадный Димитровский мост (один из трех автомобильных мостов через Обь) переломился примерно посередине, его фрагменты обрушивались в реку, сыпались, как горох, люди, не успевшие его перебежать, легковые машины, неуклюжий троллейбус…
Я плохо помнил, как карабкался на насыпь над заваленным тоннелем, куда-то брел – мимо остова гостиницы «Сибирь», горки кирпичей, оставшейся от знаменитого театра «Красный факел». Снова трупы, дезориентированные люди. Никаких спасателей, никаких карет «скорой помощи»… Над привокзальной площадью висел густой смог. Вокзал «Новосибирск-Главный» горел, как промасленная ветошь. Высотная гостиница, благополучно стоявшая с 1973 года, рухнула на пятиэтажку, в которой я жил с Маринкой в небольшой двухкомнатной квартире… И вновь я ползал по обломкам, глотая слезы, не верил, что это со мной, здесь и сейчас. Вокруг меня копошились уцелевшие горожане, но я никого не замечал. Тупо сидел на обломках, таращась в одну точку. Разбирать завалы было некому, да и нечем. Помощь не пришла. Огромный город, раскинувшийся по берегам Оби, был полностью разрушен. Кто-то горько пошутил в эти часы, мол, единственный положительный момент в случившемся – теряет смысл вопрос: где взять деньги и чем платить за ипотеку?
Временами разражались афтершоки, и падало все, что еще не упало. Потом вроде стихло. Но на этом катаклизм не закончился. От удара подземной стихии раскололась дамба плотины Новосибирской ГЭС, и воды Обского водохранилища двинулись на город! Не сказать, что они достигли его в одночасье и затопили всё, но радости событие не добавило. Правобережная часть несколько дней напоминала Венецию, потом все прошло. Никто не смог бы аргументированно объяснить, куда подевалась вода – судя по всему, в результате катаклизма верхние слои земной коры стали своеобразной губкой за счет образовавшихся провалов и полостей, в них и канули воды Обского моря, оставив после себя гнилостную вонь. И с руслом великой сибирской реки стали твориться чудеса. А на третий день Западно-Сибирскую равнину затянуло дымом и завалило вулканическим пеплом. Атмосфера насытилась этой гадостью, и дым воцарился над землей на многие годы…
Многие впоследствии задавались вопросом: что произошло? В какой степени пострадала планета? Судя по отсутствию спасателей и молчанию эфира, накрыло ВСЁ. Природа сделала то, что не смогли сделать политики и разогнавшийся технический прогресс. Причем Сибири еще повезло. Связи не осталось НИКАКОЙ. Ни сотовой, ни проводной, ни Интернета. Я смутно помнил, как после памятного «Дня Города» я и несколько десятков выживших ютились в уцелевшем помещении Дворца культуры железнодорожников. Там имелся кружок радиолюбителей. Какой-то умелец всеми днями крутил ручку настройки допотопного приемника, слал в эфир позывные, выстукивал «точки-тире». Временами нарывался на сигналы SOS, на призывы о помощи – из Америки, из Европы, из Австралии. Пару раз «дозвонился» до Москвы, но вскоре и эта ниточка оборвалась. Картина складывалась примерно следующая. Геофизики предупреждали: Земля вошла в стадию повышенной сейсмической активности, шансы глобальной катастрофы невелики, но есть. По закону подлости – если неприятность может случиться, значит, тому и быть… Серия мощных землетрясений, сопровождающаяся извержениями вулканов, накрыла планету практически одновременно. Атака стихии была настолько мощной, что произошел всемирный потоп, часть материков ушла под воду, а там, где многие тысячелетия плескался океан, выросли горные массивы. Земная ось сместилась. Разрушались плотины на крупных реках – даже в глубинных частях материков – смывало целые города (после того как они уже разрушились и сгорели). Перестали охлаждаться атомные реакторы электростанций – даже там, где сработала защита и выдержали стены. Начались десятки неуправляемых ядерных реакций. Сеть локальных «чернобылей» накрыла планету. Тонны радиоактивных элементов взмыли в атмосферу, во многих районах земного шара началась ядерная зима. Одновременно пробудились супервулканы, атмосфера насытилась огромным количеством пыли, пепла от масштабных пожарищ и извержений. В Сибири атомных станций не было, и до вулканов было далековато (за исключением камчатских), поэтому здесь еще можно было жить и дышать. И отрадный момент, что ужас разразился летом, а не в разгар трескучей сибирской зимы…
Трудно сказать, сколько выжило людей. По моим представлениям, каждый шестой или седьмой. Множество раненых, искалеченных – большинство из них гибло, не получив квалифицированной медицинской помощи. Тысячами умирали слабые пенсионеры, дети. В дыму загибались аллергики. Оставались сильные и выносливые. Государства больше не было, выжившие чиновники самоустранились от дел. Проблем с продуктами пока не возникало – люди тоннами выносили съестное со складов, из многочисленных супер– и гипермаркетов. Уже вспыхивали драки за добычу, перестрелки, поножовщина. Сколачивались банды, бесчинствовали мародеры. Даже законопослушные граждане, чтобы выжить, были вынуждены примыкать к преступным группировкам. Смрадный запах царил на улицах, кишели бактерии, вызывая эпидемии. Трупы не вывозили – некому было этим заняться, – и тела разлагались, служа источниками смертельных болезней. За считаные недели в разрушенном городе воцарились анархия и террор. Уголовники и прочая маргинальная мразь правили бал. Полиции больше не было – полицейские сами сбивались в банды. Прошел слушок, что выживший губернатор Турченко собирает вокруг себя людей, организует что-то вроде коммуны – для тех, кто не потерял надежды жить нормальной жизнью и восстановить хотя бы часть утраченного. Слухи не были лишены оснований. Как, впрочем, и последующие – о том, что хорошо оснащенная банда атаковала позиции людей губернатора на площади Свердлова у здания областного правительства, уничтожила мужчин, разогнала детей, а женщин увела с собой. С тех пор я не припомню, чтобы в центральной части города кто-то пытался наладить мирную жизнь. Несколько раз какие-то умалишенные атаковали развалины ДКЖ, где мы жили с двумя десятками несчастных. У одного из этих недоумков я отобрал АКСУ (явно разгромили отделение полиции), положил троих, остальные откатились, но затишье продлилось недолго. Центр города превращался в бурлящую криминальную клоаку – соперничали банды, лилась кровь, царило насилие. «Перебирайтесь на левый берег, – посоветовал на смертном одре раненный в живот начальник дорожного конструкторского бюро при железной дороге. – Там не было наводнения – левый берег поднят относительно правого – значит, меньше причин для эпидемий. И вряд ли там идет такая дележка территории…»
Дележка, как выяснилось, шла везде. Но умирающий был прав – в «престижном» центре нормальным людям делать было нечего. Нет смысла описывать эту одиссею – как пробирались к реке через смешанную с землей «Нахаловку», плыли на какой-то дырявой лодке. Гибли спутники – от пуль, от лихорадки… Я плохо помнил эти перипетии. Отстреливаясь, убегали от банды, бесчинствующей в Затоне, тонули в разливах нефти… Но отлично помнил пожилого «ботаника» – профессора технического университета, которого уже поставили к стенке, но мы с товарищами опередили, отправив к праотцам пьяных зеков. Он поделился своим видением ситуации: мол, то, что случилось, молодые люди, это, конечно, беспримерно, но всего лишь цветочки. Мы живем не просто в городе-миллионнике, а в городе, напичканном смертельно опасными производствами. За примерами ходить не надо – всемирно известный центр вирусологии «Вектор», завод химических концентратов – с его оружейным плутонием и обогащенным ураном, ядерный реактор в институте ядерной физики Академгородка… Список можно продолжить, расширить и углубить. И вся эта гадость уже выбирается, а то и выбралась на волю, осваивает территории городских кварталов, вступает в реакции. Штаммы зловещих и малоизученных болезней, взаимодействующие с радиацией и прочими продуктами вредных производств – вы знаете, молодые люди, что они могут натворить? Никто не изучал эту тему. Даже один из упомянутых компонентов – причина массовых бедствий, что же произойдет, когда они начнут взаимодействовать? Жуткие эпидемии невиданных болезней, мутации, полная ликвидация всего живого или, наоборот, – возникновение новых извращенных форм жизни… Нужно бежать из этого города как можно дальше, убеждал нас ученый, уж поверьте моей научной интуиции и моему авторитету в ученой среде. Не спорю, на левом берегу Оби немного лучше, чем на правом, концентрация вредных производств там гораздо ниже. Но жить там все равно не стоит – лишь малая толика времени, и зараза накроет весь город… Мы потеряли профессора в беготне по разрушенному городу. Понятия не имею, что с ним случилось. Дорог из города больше не было – они уносились в пропасть, громоздились кряжи, которых раньше не было, все выезды из мегаполиса превращались в ловушки. К востоку от Новосибирска образовалась огромная котловина – в ней теперь плескалось новое море. На западе господствовал какой-то хаос. Люди уходили в неизвестность и не возвращались. Я тоже участвовал в одной из подобных экспедиций.