Она застыла, вспомнив мужчину, который сегодня утром стоял рядом с ней на вершине утеса.
— Он серьезно ранен? — спросила она.
— Не думаю, — ответил Тэтчер. — Он хотел укрыться в монастыре от грозы. Когда он открыл калитку, ее рванул ветер и она его ударила. Ничего особенного с ним не случилось.
— Это хороший человек, — сказала Вечерняя Звезда, — и очень простой.
Он даже не умеет читать. Считает, что звезды — всего лишь крошечные огоньки, светящиеся в небе. Но ему дано чувствовать дерево…
И замолчала, смутившись, потому что о дереве рассказывать нельзя.
Нужно поучиться следить за тем, что говоришь.
— Мисс, вы знаете его?
— Нет. Я хочу сказать, что не знаю по-настоящему. Сегодня утром я его совсем недолго видела и говорила с ним. Он сказал, что направляется сюда.
Он что-то искал и полагал, что может найти это здесь.
— Все люди что-нибудь ищут, — произнес Тэтчер. — Мы, роботы, совершенно иные. Мы довольствуемся тем, что служим.
Глава 10
— Сначала, — рассказывал Джон Уитни, — я просто путешествовал. Это, конечно, казалось чудесным всем нам, но мне почему-то думается, что мне больше всех. Что человек может свободно передвигаться во вселенной, что он может отправиться, куда только пожелает, казалось волшебством и было выше всякого понимания, а то, что он может это делать сам по себе, без каких-либо механизмов и инструментов, без ничего, кроме своего тела и разума, посредством силы, заключенной в нем самом, а дотоле никому не известной, было просто невероятно, и я использовал эту силу, чтобы снова и снова самому себе доказать, что это в самом деле можно сделать, что это постоянная и неисчезающая способность, которой можно воспользоваться по своему желанию, и что она никогда не утрачивается, и что она наша по праву принадлежности к человеческому роду, а не дана откуда-то извне и не может быть отнята в мгновение ока. Вы никогда не пробовали, Джейсон, ни ты, ни Марта?
Джейсон покачал головой:
— Мы нашли кое-что иное. Возможно, не столь волнующее, но дающее свое собственное глубокое удовлетворение. Любовь к Земле и чувство целостности, неразрывности, ощущение непрерывности жизни, того, что сам являешься ее существенной частью, земная, житейская определенность.
— Пожалуй, я могу это понять, — сказал Джон. — То, чего у меня никогда не было, и я подозреваю, именно его отсутствие и гнало меня все дальше и дальше, когда само удовольствие от путешествия от звезды к звезде несколько потускнело. Хотя новое место по-прежнему может меня взволновать — поскольку нет двух в точности похожих друг на друга мест. Что меня изумляло, что продолжает меня изумлять — это то огромное разнообразие, которое существует на свете, даже на тех планетах, чьи основные черты геологии и истории чрезвычайно сходны.
— Но почему же, Джон, ты так долго ждал? Все эти годы не возвращаясь домой. Не давая нам знать. Ты говорил, что встречался с другими и они тебе сказали, что мы по-прежнему на Земле, мы так ее и не покидали.
— Я думал об этом, — ответил Джон. — Я много раз думал о том, чтобы вернуться домой и встретиться с вами. Но я бы прибыл с пустыми руками, мне нечего было бы представить из того, что я приобрел за все годы странствий.
Не какое-то там имущество, конечно, поскольку мы теперь знаем, что оно в счет не идет. Но ничего, что бы я узнал, ничего нового, что бы я понял.
Горстку рассказов о том, где я был и что видел, только и всего.
Вернувшийся блудный сын, и я…
— Но это было бы не так. Тебя всегда ждал радушный прием. Мы годами тебя ждали и спрашивали о тебе.
— Я не понимаю одного, — сказал Марта, — почему же о тебе не было никаких известий. Ты говоришь, что встречался с другими, а я все время с нашими разговаривала, и никто о тебе не слышал, никогда и ничего. Ты просто бесследно исчез.
— Я был очень далеко, Марта. Гораздо дальше, чем большинство остальных когда-либо забиралось. Я бежал со всех ног. Не спрашивайте почему; порой я сам себя спрашивал и ни разу не нашел ответа.
Вразумительного ответа. Те же, с кем я встречался — всего двое или трое, да и то совершенно случайно, — так же мчались, как и я. Я бы сказал, подобно стайке ребятишек, которые попали в незнакомое чудесное место, где так много интересного, что они боятся что-нибудь упустить, и потому бегут во весь дух, чтобы все посмотреть, и говорят себе при этом, что когда все посмотрят, то вернутся в то единственное место, которое лучше всех, и, возможно, знают, что никогда не вернутся, поскольку, как им кажется, самое лучшее место всегда чуть впереди, и они становятся одержимы мыслью, что если прекратят свой бег, то так его и не найдут. Я понимал, что делаю, и знал, что это глупо, и несколько утешился, лишь встретив тех немногих, таких же, как я.
— Однако же это имело свой результат, — сказал Джейсон. — Ибо ты нашел Людей. Если б ты не забрался так далеко, не думаю, чтобы ты когда-нибудь их нашел.
— Это верно, — ответил Джон, — но у меня не было такой цели. Я просто случайно на них наткнулся. Я о них ничего не слышал, не имел ни малейшего представления, что они там. Я их не разыскивал. Я ощутил Принцип, его и искал.
— Принцип?
— Даже не знаю, Джейсон, как вам рассказать, — в языке не существует нужных слов. Я просто не в состоянии точно объяснить, хотя уверен, что сам довольно хорошо все понимаю. Возможно, никому не дано в точности знать, что это такое. Помнишь, ты сказал, что ближе к центру галактики находится зло. Это зло и есть Принцип. Люди, которых я там встречал, тоже его ощущали и, видимо, кое-что рассказали другим. Однако слово «зло» неверно; в действительности это не зло. Если его ощутить, почуять, почувствовать издалека, то он имеет запах зла, поскольку он так от нас отличается: настолько нечеловеческий, настолько безразличный. По нашим стандартам, он слеп и не наделен разумом, и кажется слепым и неразумным потому, что у него нет ни единого чувства, ни единого побуждения или цели, ни единого мыслительного процесса, который мог бы быть приравнен к деятельности человеческого мозга. В сравнении с ним паук является нашим кровным братом, и разум его находится на одном уровне с нашим. Он там сидит, и он знает.
Знает все, что только можно знать. И знание его выражается в столь нечеловеческих терминах, что мы никогда не смогли бы даже приблизительно понять самый простейший из них. Он находится там, зная все, и знание это столь леденяще верно, что ты бросаешься прочь, ибо нет ничего на свете, что может быть столь точно во всем отражено, никогда не ошибаясь ни на йоту. Я назвал его нечеловеческим, и, возможно, именно эта способность быть столь совершенно правым, столь абсолютно точным и делает его таковым.
Ибо, как бы ни гордились мы своим разумом и пониманием, никто из нас не может искренне со всей уверенностью сказать, что неизменно прав всегда и во всем.
— Но ты говорил, что нашел Людей и что они возвращаются на Землю, — сказала Марта. — Не расскажешь ли ты нам о них побольше, к когда они вернутся…
— Дорогая, — мягко произнес Джейсон, — я думаю, что прежде чем перейти к Людям, у Джона еще есть много, что нам рассказать.
Джон поднялся из кресла, в котором сидел, подошел к залитому дождем окну и выглянул наружу, затем вернулся и остановился перед Джейсоном и Мартой, сидевшими на кушетке.
— Джейсон прав, — сказал он. — Мне нужно рассказать еще кое-что. Я так долго ждал, чтобы кому-нибудь рассказать, с кем-нибудь разделить все это. Возможно, я не прав. Я так долго об этом размышлял, что, быть может, и сам запутался. Я бы хотел, чтобы вы оба меня выслушали и сказали, что вы думаете.
Он снова сел в кресло.
— Попробую изложить все это настолько объективно, насколько смогу. Вы понимаете, что я никогда не видел эту штуку, этот Принцип. Возможно, я даже рядом с ним не был. Но все же достаточно близко, чтобы знать, что он там есть, и чтобы кое-что почувствовать, может быть, не больше, чем любой другой, просто что это за штука. Конечно, я его не понял, даже не пытался его понять, поскольку знал, что я для этого слишком мал и слаб. Возможно, это-то меня больше всего и мучило — сознание своей малости и слабости, и не только своей собственной, но всего человечества. Нечто, уравнивавшее человека с микробом, быть может, даже с чем-то меньшим, нежели микроб.
Инстинктивно понимаешь, что тебя, отдельного человека, он не в состоянии заметить, хотя есть свидетельства, по крайней мере, мне так кажется, что он может заметить и действительно заметил человечество.
Я подобрался к нему так близко, как только мог выдержать мой мозг. Я съеживался перед ним. Не знаю, что еще я делал. Местами все это как-то смутно припоминается. Возможно, я был слишком близко. Но мне надо было знать, понимаете. Я должен был быть уверен — и теперь я уверен. Он там, и он наблюдает, и он знает, и в случае нужды он может действовать, хотя я склонен думать, что быстро действовать он бы не стал.
— Как действовать? — спросил Джейсон.
— Не знаю, — ответил Джон. — Ты должен понять, что все это лишь впечатление, мысленное впечатление. Ничего зрительного. Ничего, что я бы видел или слышал. Именно оттого, что все это мысленное впечатление, его так трудно описать. Как описать реакции человеческого мозга? Как передать эмоциональное воздействие этих реакций?
— До нас доходил слух, — обратился Джейсон к Марте. — Кто-то тебе говорил. Ты не помнишь, кто это был, кто мог находиться так же далеко, как Джон, или почти так же…
— Им не надо было забираться так же далеко, — сказал Джон. — Они могли его ощутить с гораздо большего расстояния. Я намеренно старался подобраться поближе.
— Не помню, кто это был, — ответила Марта. — Мне говорили двое или трое. Не сомневаюсь, все это доходило через вторые-третьи руки. Может, через десятые или двенадцатые. Слух, передаваемый от одного к другому, от многих ко многим другим. Просто что в центре галактики находится некое зло. Что кто-то там был и на него натолкнулся. Но совершенно ничего о том, чтобы кто-нибудь его исследовал. Наверное, боялись.
— Что верно, то верно, — отозвался Джон. — Я очень боялся.
— Ты называешь его Принципом, — сказал Джейсон. — Странное название.
Почему Принцип?
— Так мне думалось, когда я был рядом с ним, — ответил Джон. — Он мне не говорил. Он вообще со мной не общался. Возможно, он меня даже не замечал, не знал, что я существую. Крошечный микроб, который к нему подбирался.
— Но Принцип? Это же был предмет, существо, организм. Довольно странно так обозначать существо или организм. На то должна была быть причина.
— Я не уверен, Джейсон, что это существо или организм. Это просто нечто. Возможно, сгусток разума. А какую форму может принять сгусток разума? На что он может быть похож? Можно ли его вообще видеть? Будет ли это облако, или поток газа, или триллионы крошечных пылинок, танцующих в свете находящихся в центре галактики солнц? Причина, по которой я назвал его Принципом? Я и в самом деле не могу сказать. Тут нет логики, нет ни одной причины, в которую я мог бы ткнуть пальцем. Просто я чувствовал, что это — основной принцип вселенной, ее направляющая сила, ее мозговой центр, то, что делает вселенную единым целым и приводит ее в действие — сила, заставляющая электроны вращаться вокруг ядра, а галактики — вокруг их центров, сила, удерживающая все и вся на своем месте.
— Ты мог бы точно указать его местоположение? — спросил Джейсон.
Джон покачал головой:
— Это невозможно. Никакой тебе тригонометрической съемки. Ощущение Принципа, казалось, было везде; оно исходило отовсюду. Смыкалось вокруг.
Окутывало и поглощало; не было никакого чувства направления. Да и в любом случае, это было бы нелегко — там столько солнц и столько планет. Битком набито. Солнца на расстоянии меньше одного светового года друг от друга. В большинстве своем старые, и большая часть планет мертвы. На некоторых из них обломки и развалины того, что когда-то, видимо, было великими цивилизациями, но все они уже погибли…
— Может быть, это одна из тех цивилизаций…
— Может быть, — сказал Джон. — Я сначала так и думал. Что одной из этих древних цивилизаций удалось выжить, и разум ее превратился в Принцип.
Но затем я усомнился. Поскольку я убежден, что для появления и развития Принципа потребовалось больше времени, чем период существования галактики.
Я не знаю, как объяснить, но судя по одной только силе этого разума или по тому, насколько он нам чужд. Не просто насколько он отличен. В космосе повсюду встречаются формы разумной жизни, отличные от нас, и эти отличия делают их нам чуждыми. Но не так, как чужд нам Принцип. Страшно чужд. И это наводит на мысль о том, что зародился он вне галактики и во время, предшествующее ее появлению. Зародился во времени и месте, столь разнящихся с нашей галактикой, что постичь это невозможно. Я полагаю, ты знаком с теорией стационарной вселенной?
— Да, конечно, — сказал Джейсон. — Вселенная не имеет ни начала, ни конца, она находится в состоянии непрерывного созидания, когда образуется новая материя, появляются новые галактики, хотя старые и погибают. Однако специалисты по космологии, еще до исчезновения Людей, установили, что эта теория несостоятельна.
— Я знаю, — сказал Джон. — И все же была одна надежда — можно назвать это надеждой, поскольку некоторые люди из философских соображений упрямо цеплялись за эту концепцию. Она была столь красива, столь величественна и внушала такое благоговение, что они никак не могли от нее отказаться. И они говорили: предположим, что вселенная гораздо больше, чем кажется, что мы видим лишь малую ее часть, крошечный прыщик на коже этой большой вселенной, и этот крошечный прыщик находится в стадии, которая заставляет нас думать не о стационарной вселенной, а о развивающейся.
— И ты считаешь, что они были правы?
— Возможно, и были. Стационарное состояние дало бы Принципу время, необходимое для его появления. До этого вселенная, возможно, находилась в состоянии хаоса. Принцип мог быть той созидающей силой, которая все расставила по своим местам.
— Ты во все это веришь?
— Да, верю. У меня было время подумать, и я сложил все воедино, и у меня так хорошо получилось, что теперь я в этом убежден. Не имея ни малейших доказательств. Ни крупицы информации. Но эта мысль укрепилась в моем сознании, и я не могу от нее избавиться. Я говорю себе, что ее внедрил Принцип, внушил ее мне. Я говорю себе так, потому что только таким способом могу это объяснить. И все же я знаю, что неправ, поскольку Принцип, вне всякого сомнения, не имел обо мне понятия. Никогда не было никаких признаков того, что он меня заметил.
— Ты говоришь, что находился близко от него.
— Настолько близко, насколько посмел. Мне все время было страшно. Я добрался до точки, где уже не выдержал и бежал обратно.
— Где-то по дороге ты нашел Людей. Таким образом, все же был некий результат. Ты бы никогда их не нашел, если б не гонялся за этой штукой, которую зовешь Принципом.
— Джейсон, — сказала Марта, — на тебя все это как будто не произвело особого впечатления. Что с тобой? Вот вернулся твой брат, и…
— Прошу прощения, — ответил Джейсон. — Пожалуй, я этого еще не осознал. Слишком велико, чтобы осознать сразу. Возможно, в глубине души я испытываю ужас, и то, что называю его «этой штукой», — просто защитная реакция, я отталкиваю его от себя.
— То же самое было и со мной, — сказал Джон Марте. — То есть поначалу. Но вскоре я это преодолел. И верно, я бы никогда не нашел Людей, если бы не искал Принцип. Слепой случай, что я их нашел. Видите ли, я уже двинулся обратно и прыгал с планеты на планету, но по иному пути, чем тот, по которому пришел. Думаю, вы знаете, что надо с предельной осторожностью выбирать планеты, которые используешь. Ты можешь их ощутить и выбрать те, что покажутся лучшими, и есть много ориентиров, которые неплохо служат, однако всегда существует возможность, что у планеты могут оказаться какие-нибудь особенности, которых ты не обнаружил, или же чего-нибудь недостает, что ты считал само собой разумеющимся и чего там просто нет, поэтому всегда надо иметь в запасе планету-другую, чтобы, если что-то окажется неладным, тут же переместиться в другое место. Я имел такие запасные варианты и попал на планету, если и не смертельную для меня, то по крайней мере чрезвычайно неудобную. Я быстро перескочил на другую и тут-то и нашел Людей. Планета была все еще довольно близко к Принципу, и я удивлялся, как они это переносят, как они могут жить к нему так близко и совершенно не обращать внимания — или делать вид, что не обращают. Я думал, может, они к нему привыкли, хотя не похоже, чтобы к такой вещи можно было легко привыкнуть. И лишь спустя какое-то время я понял, что они его не замечают. У них не развились парапсихические способности, как у нас, и они к нему абсолютно глухи. Они понятия не имели, что там такое находится. Мне повезло. Я материализовался в открытом поле… «Материализовался», конечно, не то слово, но у нас нет более подходящего. Нелепо, когда человек может что-то делать и не знает слова для того, чтобы это как-то обозначить. Ты, Джейсон, случайно не знаешь, разобрался кто-нибудь в том, что же, в сущности, происходит, когда мы путешествуем среди звезд?
— Не знаю, — ответил Джейсон. — Думаю, нет. Может, Марта знает лучше меня. Она постоянно разговаривает с остальными и знает все новости.
— Некоторые пытались разобраться, — сказала Марта, — да только ничего не добились. Это было раньше. Не думаю, чтобы кто-то долго старался.
Сейчас они просто принимают это как должное. Никого больше не заботит, как и почему это происходит.
— Может, оно и хорошо, — сказал Джон. — Как бы то ни было, я мог промахнуться. Прибыл бы в полное народу место, и кто-нибудь бы увидел, как я появился ниоткуда, или же, впервые за столетия увидев много людей сразу, либо признав их за бывшим землян, я поспешил бы к ним в объятия, ликуя от того, что наконец-то их нашел. Хотя я совсем их не искал. Вот уж о чем и думать не думал.