Меня охватила внезапная ярость.
– Моя семья понесла ужасную потерю. Никаких бумаг я сегодня подписывать не буду.
Он немного помолчал, приподняв тонкие светлые брови.
– Ваше высочество, боюсь, дело не терпит отлагательства.
– Ничего, подождет! – Я развернулась к нему, вложив в свой взгляд весь яд, что накопила против него. – Вы поражаете меня, мессир! Как это соотносится с вашим священным долгом, которому вы служите? Речь идет о смерти инфанта Испании!
Я почувствовала, как рука Филиппа легла на мое плечо, хотя не заметила, как он ко мне подошел.
– Мессир, – прошептал он, – оставьте.
– Но, ваше высочество, документ… Его нужно…
– Я сказал – оставьте. Я поговорю с ней. А теперь идите.
Безансон вышел, тряся жирными щеками и шурша одеждами по полу. Филипп вложил мне в руку кубок:
– Выпей, любовь моя. Ты белая как простыня.
Теплое красное вино обожгло мой желудок, словно расплавленный свинец. Навалилась жуткая слабость. Наверное, от жары, подумала я. От жары и страшной новости.
Трясущейся рукой я поставила кубок на стол.
– Что будем делать? – спросила я, словно речь шла о некой катастрофе, землетрясении или ужасном пожаре, перевернувшем весь мой мир.
Я стала наследницей испанского престола. Когда умрут мои родители, я стану королевой Испании. И виной тому была обрушившаяся на мою семью трагедия. Случилось то, чего я никогда даже не могла представить. Меня теперь ждала родина.
– Естественно, нужно подготовиться, – словно издалека услышала я голос Филиппа. – Но сперва мы пошлем Безансона, чтобы он лично встретился с твоими родителями.
– Нет. – Я с трудом взяла себя в руки. – Только не он.
– Почему? – Филипп сжал губы. – Он мой канцлер.
– Потому что я… я ему не доверяю.
– Хуана, сейчас не время для обид. Он сведущ в подобных делах и лучше всех знает, как решать такие вопросы. – Филипп поднял руку. – И не рассказывай мне про ту историю с твоими дамами. Нам нужен опытный советник, и я готов доверить ему свою жизнь. Мы – наследники Кастилии и Арагона и должны выглядеть соответственно.
Я отметила случившуюся с ним едва заметную перемену. Грудь его выпятилась, подбородок был высоко поднят, словно он уже носил корону принца-консорта. Титул, которого добивался для него Безансон от моих родителей, теперь принадлежал ему, и его, похоже, это устраивало в такой же степени, в какой не устраивало меня. Для него это было вполне естественно: он привык быть единственным наследником и центром внимания, но я с трудом могла поверить в случившееся. Неужели моя жизнь и впрямь могла столь быстро измениться?
Воздух в комнате казался мне все более спертым.
– И все же лучше послать кого-нибудь другого. Или, может быть, нам стоит отправиться самим. Мать просила приехать нас, а не Безансона.
Филипп топнул ногой.
– Хуана, – раздраженно бросил он, – ты не понимаешь! Подобное путешествие не спланируешь за одну ночь. Возможно, нам пришлось бы уехать на многие месяцы; а ведь нужно еще подумать о наших детях и об обращении к Генеральным штатам. Нет, пусть сперва едет Безансон. Он сможет передать наши соболезнования и подписать все официальные документы, а потом обсудить все с твоей матерью и ее советом. В конце концов, по положению он равен Сиснеросу Толедскому.
Конечно, он был прав. Мы не могли просто взять и уехать. У нас был новорожденный сын, дочь, наши слуги, весь наш двор. Я уже готова была неохотно согласиться, когда вдруг поняла, что у меня стучат зубы. Холод пробрал меня до костей. Я пошатнулась в кресле, и Филипп быстро шагнул вперед, чтобы меня подхватить.
– Мои женщины… – прошептала я. – Позови моих женщин.
А потом меня окутала тьма.
* * *Несколько часов спустя я проснулась в своей постели. Все тело болело, будто я свалилась с лошади. Сидевшая рядом донья Ана сменила пропитанную отваром ромашки тряпку у меня на лбу. Беатрис и Сорайя тревожно смотрели на меня.
– Я заболела?
От одной лишь попытки заговорить меня едва не стошнило. Похоже, подхватила какую-то заразу. Проклятие, отнявшее у меня брата и сестру, готово было забрать и меня.
– Ничего из ряда вон выходящего, – ответила донья Ана. – Ты опять беременна.
– Не может быть! – Я уставилась на нее. – Я… я никогда еще не чувствовала себя так плохо.
– И тем не менее, – фыркнула она. – Все признаки налицо. Впрочем, чему удивляться, если женщина не отказывает себе в удовольствиях?
Я опустилась на подушки. Более неподходящего времени нельзя было и придумать.
– Лучше пока отдохни. – Донья Ана встала. – Когда дитя столь рано дает о себе знать, беременность бывает тяжкой.
– Порадовала, нечего сказать, – буркнула я, отворачиваясь и натягивая одеяло на голову.
Несколько мгновений спустя я уже снова спала.
Глава 12
Как и предсказывала донья Ана, моя третья беременность проходила хуже всего. Я никогда еще не чувствовала себя столь измученной и усталой. Я не присутствовала при помпезном отъезде в Испанию Безансона, с набитыми документами седельными сумками и свитой, превосходившей числом население небольшой деревни. Не встречала я и послов, которые прибывали со всей Европы, ища покровительства у новых испанских наследников. Я оставалась в своих покоях, зная, что, как только родится ребенок, меня ждет все вышеперечисленное, и не только.
Пятнадцатого июня 1501 года, после семи часов мучений, я родила еще одну дочь. И даже не подняла голову с пропитанных потом подушек, пока повитухи обмывали и пеленали девочку, боясь, что могу возненавидеть ее после всех страданий, которые она мне причинила. Но когда новорожденную положили мне на руки и я взглянула в ее прозрачные голубые глаза, вся моя злость тут же улетучилась. Глядя на золотистый пушок на ее мягкой головке – явный знак, что у нее будут волосы цвета кастильской пшеницы, как и у моей матери в молодости, – я поняла, что, несмотря ни на что, она все равно мое долгожданное дитя.
– Изабелла, – объявила я. – Я назову ее Изабеллой, в честь моих матери и сестры.
Когда пришла донья Ана, чтобы забрать у меня девочку и отдать крепкой крестьянке, выбранной на роль кормилицы, я покачала головой и, не обращая внимания на судорожный вздох дуэньи, расстегнула сорочку. Стоило губам Изабеллы обхватить мой ноющий сосок, как по всему телу разлилось блаженство. Я закрыла глаза, пропустив мимо ушей замечание доньи Аны:
– Виданное ли дело, чтобы женщина королевской крови давала сиську, словно корова в поле?
Когда я немного пришла в себя, ко мне явился Филипп и со смехом сообщил: как только до придворных дошли слухи, что я сама кормлю ребенка, случился настоящий скандал. Взяв Изабеллу на руки, он восхитился ее красотой, а затем рассказал, что получил письмо от Безансона: в Испании все идет по плану.
На этот раз я нашла в себе силы сесть.
– Что значит – по плану?
– Можешь ни о чем не беспокоиться. – Он поцеловал меня. – Отдохни. Тебе понадобятся силы. Мы ведь собираемся в Испанию, помнишь?
Через три недели после родов я так и не отдала Изабеллу мадам де Гальвен и батальону нетерпеливо дожидавшихся фрейлин. Распорядившись, чтобы рядом с моей кроватью поставили колыбель, я не отпускала девочку от себя ни днем ни ночью.
Филипп отправился на встречу со своими Генеральными штатами, оставив меня во дворце среди множества женщин и стариков. Раньше я бы по нему скучала, но не теперь. Как только силы вернулись ко мне, я села за стол и написала длинное письмо матери, где сообщала о рождении Изабеллы и спрашивала о новостях. Добавив щедрое пожертвование на молитвы за упокой сестры, я заверила мать, что намерена приехать так скоро, как только смогу.
Затем я велела прибраться в покоях и проветрить все платья. Элеоноре начали давать первые уроки, Карла отняли от груди кормилицы. Но прежде всего я заботилась об Изабелле, словно пытаясь защитить свое дитя от некой невидимой угрозы, хотя сама не знала, чего именно опасаюсь.
Я играла с дочерью, покачивая над ее колыбелью золоченую погремушку с маленьким колокольчиком, когда Беатрис принесла письмо.
– Только что прибыло с курьером из Брюсселя.
Испытующе взглянув на меня, она подхватила смеющуюся Изабеллу на руки и унесла в спальню.
Взяв конверт, я подошла к столу, сломала печать и развернула письмо. Я сразу же узнала грубый пергамент, которым пользовалась для писем мать, – настолько он отличался от шелковистой бумаги, на которой писала я.
На мгновение на меня вновь нахлынули детские страхи – будто великая Изабелла могла в любой момент войти в мои покои, чтобы узнать, готова ли я унаследовать ее трон. Я никогда не была ее любимой дочерью и избранной наследницей. Но, поднеся письмо к лицу, я ощутила едва заметный запах дыма от свечи и аромат лаванды, и к глазам моим внезапно подступили слезы. Я взглянула на исписанную наклонным почерком матери страницу.
Моя дорогая hija,
надеюсь, мое письмо застанет тебя в добром здравии. Я каждый день молилась, чтобы Господь поддержал тебя в самый тяжкий для любой женщины час, но знала и верила, что ты сильна телом, как и я когда-то. Роды никогда не были для меня таким испытанием, как для других. Известие, что ты родила дочь и окрестила ее в мою честь, целебным бальзамом пролилось на мою душу, ибо я только что отослала твою сестру Каталину к жениху в Англию, и мне очень ее не хватает, поскольку она мой последний ребенок и давала мне немалое утешение в дни скорби.
Пишу тебе, ибо сражаюсь с непреодолимым, подобно Ионе в чреве кита. Мессир архиепископ Безансон только что покинул нас, и, боюсь, он весьма недоволен. С его требованием признать твоего мужа инфантом не согласились ни наши кортесы, ни мы. Похоже, он не понимает, что мы не можем пожаловать ему титул принца-консорта наших королевств до того, как пожалуем его тебе, ибо теперь ты наша прямая наследница. Времена сейчас опасные, и потому прошу тебя – приезжай как можно скорее, если сумеешь, с мужем и детьми. Посылаю к тебе моего секретаря, сеньора Лопеса де Кончильоса, которому вверяю мой совет.
Будь здорова, дитя мое, и помни о великой цели, к которой призвал тебя Господь.
Твоя любящая madre,
королева Изабелла.Я молча стояла, держа раскрытое письмо, словно молитвенник. В нем не чувствовалось хорошо мне знакомой непоколебимости, не было резких слов королевы, вынужденной передать права на престол дочери, с которой она никогда не была близка. Передо мной лежали строки, написанные усталой, почти смирившейся с поражением женщиной. Я ожидала суровых напоминаний о долге, о том, что все прочие соображения следует отложить в сторону, но тут же вспомнила, что она похоронила сына, дочь и внука меньше чем за два года. Сама я не в силах была даже представить, что могу потерять ребенка, а тем более двоих, и видела в ней теперь вовсе не победоносную королеву, но беззащитную женщину и мать, такую же, как и я.
И еще этот Безансон! Подобно змею в тонзуре, он требовал для Фландрии всего, что только мог, в то время как перед моими родителями была полная разбитых надежд могила, вечно недовольная знать и рассерженные кортесы. Но теперь преимущество было на моей стороне. Он не мог добиться для Филиппа того, что я со временем могла свободно дать, – короны короля-консорта. Время власти архиепископа быстро подходило к концу.
Перебирая пальцами обломки печати, я огляделась.
Казалось, будто я пробудилась после долгого сна. Лучи солнца проникали сквозь бархатные занавески и освещали сотканные в Брюсселе дорогие гобелены, изображавшие сатиров и румяных девиц среди деревьев. На комоде стоял украшенный драгоценными камнями испанский кубок, почти скрытый за отрядом фарфоровых пастушек – подарком королевы Анны Бретонской, супруги Луи Французского, в честь почти одновременного рождения моей Изабеллы и их дочери, Клод Французской.
Я едва скользнула взглядом по этим безделушкам, низводя их к сотням прочих произведений искусства, которыми были заставлены мои апартаменты. Я столь долго прожила среди изобилия картин, статуй, мебели и гардин, что практически перестала их замечать. Стоя посреди этого богатства, я вдруг почувствовала, что мне не хватает воздуха. Сладковатый запах трав, исходивший от ковров под ногами, казался удушливой вонью.
Перед моим мысленным взором возникла Испания, огромная и постоянно меняющаяся, с ее суровыми гранитными вершинами и засушливыми плато, извилистыми реками, густыми сосновыми и дубовыми лесами. По сравнению с ней Фландрия походила на украшенную финифтью шкатулку для драгоценностей. Я вспоминала дикую красоту своей родины, где в мозаичных двориках журчали фонтаны и меняли цвет холмы в лучах заходящего солнца, где по склонам высоких гор спускались белые города, увенчанные каменными замками, словно пустившими корни между небом и землей. Я тосковала по терпкому вкусу граната, по лимонам и апельсинам Севильи; мне хотелось услышать разносящийся по пустой равнине колокольный звон и вновь ощутить себя частью решительного и сильного народа, никогда не предававшего собственную гордость. Меня переполняло одиночество, подобное тому, что чувствует путешественник, уставший после многих лет странствий и ищущий дорогу домой.
Я ничего не боялась. Я могла научиться быть королевой. Это было у меня в крови – той же крови, что текла в жилах моей матери. Она не знала всего, когда взошла на трон, но, как и ее, меня призвала Испания, возложив на голову корону.
Открыв глаза, я позвала Беатрис, и та подошла к двери с Изабеллой на руках.
– Моя мать посылает к нам гостя. Нужно приготовиться.
* * *– Ваше высочество, рад вас видеть. – Лопес де Кончильос поцеловал мне руку.
Средних лет, с благожелательным взглядом и редеющими волосами, он был одет в шерстяной камзол, от которого пахло соломой. Я знала его с детства – он преданно служил моей матери на посту главного секретаря, и ему она доверяла самую важную свою переписку.
– Рада видеть и вас, сеньор. – Улыбнувшись, я показала на кресло напротив. – Давно я не встречала соотечественников. Прошу вас, садитесь.
В окно стучал дождь. Я окинула взглядом пустые стены. В течение недели перед его приездом я велела освободить мои покои от всех излишеств, включая яркие гобелены, и точно так же позаботилась о собственной внешности, надев скромное черное платье с высоким воротником. Все мои украшения составляли обручальные кольца и маленькое распятие. Мне хотелось выглядеть, как подобает кастильской даме, и, судя по одобрительному взгляду Лопеса, это удалось.
Неслышно вошли Беатрис и Сорайя, неся блюда с фаршированными оливками, ржаным хлебом и сыром, а также графин красного вина. Глядя из-под ресниц, я заметила, как он снова одобрительно кивнул при виде простой еды.
Какое-то время я молча ждала, пока он поест, затем достала из кармана запечатанный конверт.
– Я написала ее величеству. Здесь она найдет мое торжественное обещание исполнить свой долг.
Наклонив голову, он взял у меня письмо.
– Вне всякого сомнения, ваши слова очень помогут ее величеству выздороветь.
– Выздороветь? Моя мать больна?
Лопес вздохнул:
– Доктора говорят, что ничего серьезного. Ее величеству велено отдыхать, но это не слишком ей по душе.
– Неудивительно. – Я едва заметно улыбнулась. – Мне хотелось бы узнать все возможное о визите Безансона и о том, чего требует от меня ее величество моя мать.
– В таком случае соберитесь с духом, принцесса. Ибо рассказ мой будет невеселым.
Я слушала его, сжав подлокотники кресла. Все было именно так, как я ожидала: Безансон вел себя в Испании со свойственным ему высокомерием, требуя от моих родителей уступок, на которые не имел никакого права, включая несколько епархий и бенефиций для себя. А потом он сказал нечто такое, от чего меня обдало холодом.
– Когда их величества высказали все, что о нем думают, архиепископ ответил, что может заставить их переменить свое мнение. Хоть он и не сказал, каким именно образом, можно почти не сомневаться, что он имел в виду. – Лопес помолчал, глядя на меня. – Вам известно, ваше высочество, что недавно он встречался с посланниками из Франции?
– Нет. Это каким-то образом касается меня?
– Возможно. Мы не знаем, почему он решил заигрывать с королем Луи именно сейчас, но все, что имеет отношение к Франции, не может идти на пользу Испании. Ее величество считает, что Безансон добивается у французов поддержки для вашего мужа, может, даже союза, который в конечном счете поставит Испанию в положение просителя.
– Филипп этого не допустит! – воскликнула я. – Он знает, что Испания не может доверять Франции!
– Вы в этом вполне уверены, принцесса?
– Так же как в самой себе. Моего мужа сейчас нет: ему нужно получить одобрение у Генеральных штатов на нашу поездку в Испанию. Но, уверяю вас, у нас с ним полное согласие. Мы никогда не заключили бы союз со страной, которая когда-то вторглась в королевство отца и оспаривает его права на Неаполь.
– Что ж, я очень рад, как, надеюсь, будет и ее величество. И все же считаю разумным быть начеку. Мы знаем, что Безансон встречался с французскими посланниками, но больше нам ничего выяснить не удалось. Но, может быть, он расскажет его высочеству, а его высочество в свою очередь расскажет вам?
Меня охватили сомнения. Безансон и прежде пытался меня одурачить, а на его отношения с Филиппом я повлиять никак не могла. Если он замышлял что-то с Луи Французским, я узнала бы об этом последней.
– Мне не хотелось бы быть нечестной с мужем, – осторожно сказала я. – У них с Безансоном давние отношения; архиепископ – его советник и наставник. Филипп ему доверяет.