Через год после падения Гранады отпраздновали помолвку моей сестры Каталины со старшим сыном английского короля Генриха Седьмого. Событие напомнило мне, что я тоже была в детстве обручена с сыном императора Габсбургов, Филиппом Фламандским. Впрочем, меня это не слишком беспокоило. Из всех моих сестер действительно побывала замужем только Исабель, и помолвка, после которой она уехала в Португалию и вернулась вдовой меньше года спустя, стала для нее далеко не первой. Я знала, что мало какая из принцесс может сама решать свою судьбу, но мне не хотелось думать о будущем, которое казалось далеким и вполне могло измениться.
В Гранаде мой мир был полон девичьих надежд. После ежедневных уроков истории, математики, языков, музыки и танцев мы с сестрами часто шли на террасный дворик у края сада, где предавались извечному занятию женщин королевской крови – вышиванию. Наша задача, однако, была особенной, поскольку эти простые вышивки предполагалось освятить и послать для украшения церковных алтарей по всей Испании в качестве даров от инфант.
Из-за моей порывистой натуры я ненавидела шитье и в шестнадцать лет была практически не в состоянии хоть сколько-нибудь посидеть спокойно. Мои алтарные ткани, покрытые неумелыми узорами и запутавшимися нитями, годились только для мытья церковных полов. Обычно я лишь притворялась, будто вышиваю, а на самом деле пристально наблюдала за доньей Аной и дожидалась возможности сбежать.
Дуэнья сидела под колоннадой с книгой в руках, из которой читала вслух о страданиях какого-то святого великомученика. Вскоре ее голова начала клониться на грудь, а веки – трепетать в тщетной борьбе с сонливостью.
Когда глаза ее наконец закрылись, я подождала еще несколько минут, а затем отложила вышивание, сбросила туфли и осторожно поднялась с табурета. Мария и Исабель сидели рядом, обмениваясь какими-то секретами.
– Хуана, куда ты собралась? – прошипела Исабель, когда я прошла на цыпочках мимо, держа в руке туфли.
Не обращая на нее внимания, я сделала знак Каталине. Сестренка вскочила, уронив вышивание.
– Идем, pequeñita,[5] – улыбнулась я. – Хочу кое-что тебе показать.
– Сюрприз? – Каталина поспешно скинула туфли, но тут же остановилась, прижав ладонь ко рту, и взглянула на донью Ану.
Дуэнья спала сном младенца. Сейчас ее разбудил бы разве что слоновий топот, и я подавила невольный смешок.
Мария, естественно, полагала, будто наступит конец света, если кто-то из нас хоть немного отклонится от предписанного нам образа жизни.
– Хуана, – возмущенно прошептала она, – ты простудишься насмерть, если будешь бегать босиком. Сядь. Тебе нельзя вести Каталину в сад без надлежащей охраны.
– Кто сказал, будто ее у нас нет? – возразила я и сделала пальцем знак.
Из-за колонн позади нас появилась стройная тень. Под тяжелыми веками блестели угольно-черные глаза, голову обрамляли кудри цвета воронова крыла. Несмотря на кастильское платье, вокруг девушки до сих пор ощущалась тень киновари и звенящих браслетов. Я улыбнулась, увидев, что она тоже босая.
Девушку звали Сорайя. Ее нашли спрятавшейся в гареме Альгамбры, и никто не знал, кто она – рабыня, которую бросили покончившие с собой наложницы, или дочь какой-нибудь из младших жен калифа. На своем арабском языке она умоляла смилостивиться над ней и охотно обратилась в нашу веру. Ей было не больше тринадцати лет от роду, и для нее не имело особого значения, какого бога почитать, лишь бы остаться в живых. Я упросила отца отдать ее мне в услужение, и он согласился, несмотря на возражения матери. Сорайя почти не отходила от меня, спала на матрасе в изножье моей кровати и постоянно следовала за мной, неслышно, словно кошка. Я проводила многие часы, обучая ее испанскому, и она быстро училась, но чаще предпочитала молчать. Ее окрестили распространенным христианским именем Мария, но она на него не отзывалась, и нам пришлось смириться с именем, данным ей при рождении.
Я ее просто обожала.
– Эта рабыня-язычница? – прошипела Исабель. – Какая из нее охрана?
Мотнув головой, я схватила Каталину и Сорайю за руки, и мы скользнули в сад. Сдерживая смех, пробрались в беседку из роз, что когда-то служила личным убежищем халифа. Сорайя знала сад как свои пять пальцев и множество раз водила меня сюда на запретные вылазки, и ей всегда было известно, куда мне хочется. На небе начали сгущаться фиолетовые сумерки. Заметив торопливый жест Сорайи, я метнулась вперед, едва не сбив Каталину с ног.
– Быстрее! Сорайя говорит, что нам нужно добраться туда до наступления ночи.
Я потянула Каталину следом за бегущей вприпрыжку Сорайей.
– Хуана… помедленнее, – задыхаясь, проговорила сестра. – Я не могу бежать так быстро. – Она остановилась и упрямо добавила: – У меня ноги болят. – Бросив на землю туфли, она сунула в них измазанные травой ступни. – Ты порвала юбку, когда мы шли через кусты. Это уже третья юбка за неделю. Донья Ана рассердится.
Я бросила взгляд на порванную юбку. Гнев доньи Аны нисколько меня не волновал. Мы добрались до нижней части сада, и впереди показалась полуразрушенная стена на краю глубокого ущелья. Вдали возвышались усеянные пещерами холмы Сакромонте. Остановившись возле стены, Сорайя показала вверх.
Я подняла взгляд к аметистовому небу.
– Смотри!
Над нами вспорхнул одинокий силуэт. За ним последовал еще один, потом еще и еще. Мириады существ сплетали в воздухе кожистую сеть, не прикасаясь при этом друг к другу. Глаз не в состоянии был различить быстрые взмахи их крыльев.
Меня пробрала дрожь. Я знала, что они не причинят нам никакого вреда, но не могла избавиться от страха, хотя уже не раз видела их раньше.
Каталина прижалась ко мне:
– Что… кто это?
– Их я и хотела тебе показать. Это, pequeñita, летучие мыши.
– Но… но ведь летучие мыши злые! Донья Ана говорит, они гнездятся в наших волосах.
– Чепуха. Это всего лишь безобидные зверюшки.
Я не могла отвести взгляд, прикованная к месту их видом, и мне вдруг захотелось самой воспарить в воздух, ощутить кожей прикосновение сумерек.
– Смотри внимательно. Видишь, как они пролетают над нами, не издавая ни звука? Хотя скоро станет совсем темно, они никогда не заблудятся. – Я посмотрела на побледневшую Каталину и со вздохом опустилась на колено. – Я тоже перепугалась, когда в первый раз их увидела. Но они не обращали на меня никакого внимания, как будто меня вообще нет. – Я ободряюще улыбнулась сестренке. – Тебе нечего бояться. Летучие мыши едят фрукты, а не людей.
– Откуда ты знаешь? – дрожащим голосом проговорила она.
– Потому что я и раньше за ними наблюдала и видела, как они едят. Смотри.
Достав из кармана платья гранат, я надкусила его жесткую кожуру, обнажив блестящие рубиновые зерна. Выковыряв несколько штук, я подбросила их в воздух рядом с собой.
Летучая мышь спикировала вниз и подхватила падающие зерна. Я взяла Каталину за руку, и мы подобрались чуть ближе. Сестренка широко раскрытыми глазами разглядывала удивительное создание с пушистым, словно у крысы, тельцем и подвижными кожистыми крыльями. Вскоре над нами появилось еще несколько, так близко, что можно было почувствовать, как они рассекают воздух над нашими головами. Они опустились почти до самой земли, словно замерев в нерешительности, и я уже собиралась бросить им еще зерен, но Каталина сжала мою измазанную красным соком руку.
– Нет, – прошептала она. – Не надо.
– Но они же ничего тебе не сделают. Обещаю. Не бойся.
– Я… я не боюсь. Я… просто не хочу.
Меня тянуло подманить еще парочку этих созданий. Я уже экспериментировала раньше с зернами и не думала, что действительно сумею их привлечь. Но пока я размышляла, летучие мыши всей стаей взмыли в воздух, кружась в странном танце. Мы с Каталиной вскрикнули и отскочили назад, прикрывая голову. Увидев улыбку Сорайи, я рассмеялась.
– А ты все-таки испугалась. – Каталина яростно посмотрела на меня. – Ты подумала, что они могут нам что-то сделать.
– Да, – кивнула я. – Пожалуй, я не такая уж смелая.
Последние лучи солнца погасли. Летучие мыши носились туда-сюда, привлеченные влагой множества фонтанов Альгамбры. Обычно они летали так до прихода ночи, а потом уносились в сторону окрестных садов, к манящим спелым плодам.
Но не сегодня. Казалось, будто их что-то беспокоит и они не знают точно, куда лететь. Может, их встревожило наше присутствие?
– Возможно, они не столь уж безразличны к нам, как я полагала, – сказала я вслух.
Каталина посмотрела на меня. Летучие мыши разлетелись в стороны, словно листья, разбросанные внезапным порывом ветра.
Разочарованная, я направилась в сторону дворца. Сорайя скользнула ко мне и потянула за рукав. Я проследила за ее взглядом и увидела полосу из горящих факелов, которые несли рабы. Огни приближались к цитадели.
– Возможно, они не столь уж безразличны к нам, как я полагала, – сказала я вслух.
Каталина посмотрела на меня. Летучие мыши разлетелись в стороны, словно листья, разбросанные внезапным порывом ветра.
Разочарованная, я направилась в сторону дворца. Сорайя скользнула ко мне и потянула за рукав. Я проследила за ее взглядом и увидела полосу из горящих факелов, которые несли рабы. Огни приближались к цитадели.
– La reina, – прошептала Сорайя. – La reina su madre está aqui.[6]
– Надо возвращаться. – Я неловко улыбнулась Каталине. – Мама приехала.
– Где вы были? – закричала донья Ана, едва мы вернулись. – Прибыла ее величество.
Схватив Каталину за руку и яростно глядя на меня, она знаком отослала Сорайю в наши покои и поспешно повела нас в посольский зал.
Мария и Исабель уже были там. Избегая пронизывающего взгляда Исабель, я остановилась рядом с Марией.
– Донья Ана была вне себя, – сказала она. – Зачем ее каждый раз так злить?
Я не ответила, глядя на заполняющих зал придворных и высматривая отца. Его там не оказалось, и сердце мое упало. Мать приехала в Гранаду одна.
В зал вошел архиепископ Сиснерос. Одежда францисканского монаха вилась вокруг его худых босых ног в кожаных сандалиях. Я вздрогнула: он был самым могущественным священнослужителем Кастилии, главой толедского престола и нашим новым верховным инквизитором, протеже Торквемады. Говорили, будто Сиснерос прошел в этих сандалиях весь путь от Сеговии до Севильи, благодаря Господа за наше избавление от мавров.
В это я могла поверить. Он всецело посвятил себя искоренению язычества в Испании, приказав обратить всех евреев и мавров в христианство или подвергнуть мучительной смерти. Многие предпочли бегство, лишь бы не жить среди шпионов и осведомителей: те самозабвенно выслеживали новообращенных, которые тайно продолжали исповедовать свою запретную веру. Матери пришлось слегка обуздать его пыл, когда он попытался собирать сведения о ее придворных, особенно еврейского происхождения. Тем не менее он приказал за один раз сжечь более сотни язычников – ужасная смерть для любого живого существа, независимо от веры. Мне казалось, от него пахнет серой, и я с облегчением вздохнула, когда он, не удостоив никого взглядом, прошел мимо и скрылся в вестибюле.
Почти сразу после этого появилась мать.
Она прошла среди кланяющихся придворных, в льняном чепце с завязанными под подбородком тесемками. После завершения Реконкисты она слегка располнела и предпочитала простую одежду, хотя сегодня ее платье украшала любимая сапфировая брошь с изображением уз и пучка стрел – эмблемы ее и отца.
Мы до полу присели в реверансе.
– Встаньте, hijas. Дайте мне на вас взглянуть.
Я вспомнила, что следует выпрямить спину и потупить взор.
– Исабель, – заметила мать, – что-то ты бледная. Пожалуй, тебе стоит поменьше молиться. – Она повернулась к Каталине, которая не смогла удержаться от невольного возгласа «мама!» и тут же покраснела. – Не забывай о манерах, – упрекнула ее королева.
А потом она шагнула ко мне, и я увидела за ее спиной Сиснероса.
Ее недовольство буквально придавило меня, тяжелое, будто наковальня.
– Хуана, ты что, забыла? Ты третья по старшинству и в отсутствие брата должна стоять рядом с Исабель.
– Прошу прощения, мама… – Я подняла взгляд, пытаясь спрятать за спиной испачканные гранатовым соком руки. – То есть Su Majestad.[7] Я… я опоздала.
Мать выпятила губы:
– Оно и видно. Поговорим позже. – Она отошла назад, обращаясь ко всем сразу. – Рада, что я снова вместе со своими дочерями. Можете идти молиться и ужинать. Я нанесу визит каждой из вас, как только завершу дела.
Снова присев в реверансе, мы пересекли зал, прошли мимо низко кланяющихся придворных. Прежде чем выйти, я отважилась бросить встревоженный взгляд через плечо.
Мать отвернулась.
* * *Меня позвали к ней после ужина. Я пошла вместе с Сорайей, и, пока я ждала на табурете в прихожей покоев королевы, служанка с медлительной грацией устроилась на подушке в углу. По возможности она всегда предпочитала стульям пол.
Дрожащий свет масляных ламп отбрасывал тени на потолок, сплетая замысловатый узор. Глядя на него, я нервно перебирала складки юбок. Сорайя помогла мне втиснуться в узкое придворное платье, которое как будто уменьшилось с того дня, как я надевала его в последний раз. Корсаж туго стягивал грудь, а край юбки едва доставал до лодыжек. С тех пор как в тринадцать лет у меня случились первые месячные, мое тело, казалось, развивалось по своей собственной воле. Ноги вытягивались, словно у жеребенка, а в тех местах, к которым донья Ана запрещала мне прикасаться, вырос рыжеватый пушок. Сорайя заплела мне волосы и убрала под украшенную бисером сетку, и я до боли натерла щеки, тщетно пытаясь избавиться от веснушек: они выдавали мои частые вылазки на улицу без чепца.
Все это время меня не оставляли мысли о том, что ждет впереди. Мать редко приезжала в Гранаду в столь раннее время года; если она появилась в середине июня, значит что-то случилось. Я пыталась убедить себя, что я тут ни при чем: я не совершила ничего дурного, не считая побегов в сад, что вряд ли стоило считать серьезным проступком. И все-таки я волновалась, как всегда при встречах с матерью.
В дверях появилась давняя подруга и фаворитка королевы, маркиза де Мойя.
– Принцесса, – ободряюще улыбнулась она, – ее величество сейчас вас примет.
Маркиза всегда была добра ко мне и наверняка предупредила бы, если бы меня ждал выговор. Вновь набравшись уверенности, я вошла в покои матери. Дамы, разбиравшие сундуки, замерли в реверансе. Перед дверью спальни я остановилась, зная, что не могу войти без устного разрешения матери.
Небольшую комнату освещали жаровни и канделябры. Широкое окно в дальней стене выходило на долину. На столе громоздились книги и бумаги. На стене, бросаясь в глаза, висел потускневший и зазубренный серебряный меч Реконкисты, который несли перед матерью во время каждого сражения. В углу стояла кровать, наполовину скрытая резной ширмой из сандалового дерева. Голый мраморный пол лишь подчеркивал аскетизм королевы.
Я присела на пороге:
– Прошу разрешения войти в покои вашего величества.
– Разрешаю. – Мать появилась из тени возле стола. – Входи и закрой дверь.
Лица ее я не видела. Остановившись на подобающем расстоянии, я снова присела.
– Можешь подойти ближе, – сухо сказала она.
Я шагнула вперед, думая только об одном: насколько ей нравится мой нынешний вид. Хотя я была почти на ладонь ее выше, я все еще чувствовала себя маленькой девочкой, надеющейся на похвалу.
Мать шагнула в круг света от свеч:
– Что ты такое углядела, hija, что так на меня таращишься? – Видимо, она заметила мое волнение, и я тотчас же потупила взгляд. – Пора бы тебе оставить эту привычку. С самого детства ты так на все смотришь, будто его специально выставили на твое обозрение.
Она показала на табурет возле стола. Когда я села, она снова взглянула на меня:
– Ты знаешь, почему я тебя позвала?
– Нет, мама, – охваченная внезапным страхом, ответила я.
– Тебя следовало бы примерно наказать. Донья Ана сообщила мне, что сегодня днем ты оставила своих сестер и шитье и повела Каталину в сад. Как я понимаю, ты частенько исчезаешь подобным образом, никому ничего не говоря и без спроса. Зачем тебе это?
Вопрос застиг меня врасплох: она редко интересовалась моими личными делами.
– Иногда мне хочется побыть одной, – тихо пробормотала я. – Понаблюдать.
Мать села в мягкое кресло за столом.
– Что, во имя всего святого, может тебя так увлечь, что надо обязательно наблюдать за этим в одиночестве?
– Ничего особенного. – Про летучих мышей я ей рассказать, естественно, не могла: она никогда бы не поняла. – Мне просто нравится одиночество, и все. Меня всегда окружают слуги и учителя, а донья Ана постоянно донимает.
– Хуана, их долг – наставлять тебя, – твердо проговорила мать, наклонившись ко мне. – Когда ты поймешь, что не можешь поступать, как тебе хочется? Сперва было твое увлечение всем мавританским. Ты даже настояла, чтобы тебе служила та девушка-рабыня. А теперь эта странная склонность к одиночеству. Наверняка есть какие-то причины для столь необычного поведения?
– Вряд ли в том есть что-то необычное. – Мои плечи напряглись.
– Вот как? – Она подняла брови. – Тебе шестнадцать лет. В твоем возрасте я уже сражалась за Кастилию и у меня не было ни времени, ни желания для проказ. И тебе следует от этого отучиться. Донья Ана говорит, что ты мятежна и своенравна, споришь с каждым ее словом. Подобное поведение недостойно инфанты из дома Трастамара. Ты наследница королей и должна вести себя, как подобает в твоем положении.