Она бросила на диванчик ремень с пистолетной кобурой, повернулась и вышла. Мазур направился к указанным объектам. Уж чему не нужно учить бравого советского офицера, тем более моряка, так это умению быстро сервировать столик для легкой пьянки: непочатая бутылка рома с той же этикеткой, что у Санчеса, закуски-рюмки, стеклянная чеплашка с кубиками льда… Быстренько оформив дастархан, он сел в старомодное кожаное кресло (вся обстановка явно осталась от португальцев) и, не колеблясь, закурил — знал уже, что хозяйка и сама курит.
Прислушался. Откуда-то из глубины квартиры доносился плеск воды — судя по всему, душ. «Вот так, — философски подумал Мазур. — Очень похоже, что сейчас меня и будут совращать». Вот только зачем? Пока что непонятно, какой во всем этом потаенный смысл. И на черта, собственно говоря, военно-морскому особисту, за коего трудами Лаврика и принимают Мазура все заинтересованные лица, участвовать в поимке наркодельца, которого три недели пасли кубинцы? Никто об этом ему, понятно, не говорил, но ведь не первый год служим — наверняка между спецслужбами двух братских стран есть давние соглашения, обстоятельные, всеобъемлющие, есть настоящие координаторы. Меж тем все происходящее, такое впечатление, попахивает этакой художественной самодеятельностью. Но, с другой стороны, Санчес — человек серьезный, по советским меркам — член Политбюро… Ни хрена непонятно…
Послышалось шлепанье босых ног, и появилась Рамона — в коротеньком шелковом халате, несомненно, на голое тело. Тут уж и гадать не приходилось касаемо ближайшего будущего.
Она якобы невзначай задержалась в дверном проеме на пару секунд, чтобы Мазур мог оценить представшее зрелище должным образом. Он оценил. Притолока из темного дерева, словно старинная рама картины, вишневого цвета невесомый халатик, великолепные ноги, изящные руки, распущенные волосы, красивый загар… «Ну вот и на хрена я тебе, пленительная? — подумал он. — Я, конечно, орел боевой, но таких орлов здесь пруд пруди, хоть в колонны строй… Да и генерал наверняка ревнив, как все латиноамериканские мачо, будь они хоть революционеры, хоть реакционеры… Так на хрена?»
Его чуть не прошиб идиотский смех. Все происходящее чертовски напоминало даже не дешевый шпионский роман в мягкой обложке, а пародию на таковой. Если она еще стриптиз танцевать примется, получится вторая серия «Бриллиантовой руки», один в один…
Стриптиз она, слава богу, танцевать не стала, легкой походочкой подошла к столу, мимоходом включив магнитофон — тихо, ненавязчиво зазвучал какой-то итальянский шлягер. Уселась напротив, легкомысленно закинула ногу на ногу, обворожительно улыбнулась:
— А почему бокалы пустые?
— Сейчас исправим, — сказал Мазур, берясь за бутылку.
Наливал ром, вопросительно глядя — но Рамона его не останавливала, поощрительно кивая, пока не набралась хорошая, вполне мужская доза, чуть ли не по краешек. Девушка сделала гримаску:
— Хочешь очередное крамольное признание? Конечно, Советский Союз — наш великий и могучий старший брат, и русский я учила не из-под палки, но все же испанский, прости, гораздо мелодичнее. Мне никогда не удавалось без запинки произнести один из любимых тостов ваших офицеров: вз… виздро…
— Вздрогнули! — с ухмылкой сказал Мазур, поднимая бокал.
— Именно! — улыбнулась Рамона.
И осушила до дна свою рюмку так сноровисто, что вызвала бы нешуточное уважение у любого русского человека, которому довелось бы это зрелище наблюдать. Лихая девочка, чего уж там. С полчаса назад живого человека пристрелила, как муху прихлопнула — и вряд ли намерена по этому поводу комплексовать…
Ее чуточку забрало, сразу видно — все-таки доза была солидная. Раскрасневшись, она разглядывала Мазура с непонятной улыбкой: нога на ногу (какие бедра, дьяболо!), халатик на груди чуть распахнулся, улыбка голливудская, и, если сделать над собой некоторое усилие, можно и подумать, что ледок в глубине огромных карих глаз привиделся…
— Как это говорится у вас… — протянула она. — Еще по чуть-чуть?
— Есть, компаньера капитан, — сказал Мазур, охотно берясь за бутылку.
«Чуть-чуть» в ее представлении оказалось полной рюмкой. С которой Рамона разделалась столь же лихо. И они снова молча смотрели друг на друга под очередные вокальные упражнения итальянского певца.
— Так какой будет инструктаж? — спросил Мазур.
Рамона демонстративно вздохнула:
— Амиго, честное слово, ты изрядно подпортил сложившееся у меня мнение о моряках… Хочешь прямой вопрос? Ты верный муж или искренний поборник советской морали? Мне что, начать стриптиз танцевать, чтобы ты окончательно догадался, что к чему? До тебя так и не доходит, что ты мне чертовски нравишься?
— Хочешь прямой ответ? — сказал Мазур. — Не могу я до конца поверить, что моя ничем не примечательная рожа приглянулась такой красавице…
— А тебе приходилось слышать глубокую философскую истину — что никто не в состоянии понять женщин?
— Ага, — сказал Мазур.
— В том числе и сами женщины… — она встала, выпрямилась в недвусмысленной позе красотки из мужского журнала. — Ну?
Нельзя же до бесконечности изображать идиота… Мазур, шустро отодвинув кресло, встал и подошел к ней вплотную. Изящные руки сомкнулись у него на шее, последовал длиннейший поцелуй, и Рамона, прижимаясь всем телом, шепнула на ухо:
— Отнеси меня в спальню. Так романтичнее…
Он и отнес.
…В расположение Мазура возвращались ранним утром. Рамона с обычной лихостью гнала джип, напевая что-то себе под нос, порой улыбчиво косясь на Мазура, а он, ничуть не лицедействуя, просто-напросто полулежал на сиденье, чрезвычайно довольный жизнью вообще и прошедшей ночью в частности.
До подъема оставалось еще с полчаса, и вокруг стояла совершеннейшая тишина, ясная и прозрачная. Остановив машину у калитки, Рамона ослепительно улыбнулась:
— Ты был великолепен. Правда. Мы подружились?
— Еще бы, — сказал Мазур.
— Пока судьба не разбросает?
— Да.
Рамона наклонилась и поцеловала его в щеку:
— Милый, считай, что ты меня завоевал… Я полетела, скоро начнется совещание, но при первом намеке на удобный случай я тебя найду. Только не надо стоять столбом и смотреть мне вслед, ладно? Это, по-моему, киношные пошлости.
— Не буду, — заверил Мазур. — Ты поосторожнее там…
— Обойдется, — она улыбчиво бросила взгляд за удобно пристроенный меж передними сиденьями автомат. — Аста маньяна!
Джип рванулся с места, визжа покрышками. Не глядя вслед, Мазур распахнул калитку. На лавочке у крыльца сидел Лаврик.
— Ага, — сказал он радостно. — А я тут места себе не нахожу. Честно. Ну, садись и давай в трех словах. Эротика меня, разумеется, не интересует, меня за твоим моральным обликом следить не уполномочивали, наоборот…
Мазур рассказал кратенько — о Санчесе, об операции, в которой ему нежданно-негаданно пришлось участвовать. Лаврик слушал с непроницаемым выражением лица, вопросов почти не задавал, а те, что задал, на взгляд Мазура, вовсе и не имели отношения к делу — но поди пойми Лаврика, когда он в работе…
— Все?
— Все. Дальше только эротика.
— Интересно, — сказал Лаврик тихо, щурясь на поднимающееся над крышами оранжево-розовое солнце. — А вот как ты сам все происшедшее определил бы?
— Чертовски все это странно, — не особенно и раздумывая, сказал Мазур.
— Вот именно, — отрешенно произнес Лаврик. — Странно…
Тихонько скрипнула дверь, показался доктор Лымарь, застегнутый на все пуговицы, умытый и причесанный. Сбежал к ним по ступенькам.
— Гена, — задушевно сказал Лаврик. — У людей тут секреты служебные…
Лымарь пожал плечами:
— Секреты так секреты. Только вообще-то — боевая тревога…
Глава пятая. Граница — понятие условное
Они, все двенадцать, заняли очень выгодную со всех точек зрения позицию — на вершинах двух отлогих холмов, поросших редколесьем, отстоящих друг от друга метров на двести. Некоторую пикантность ситуации придавало то, что холмы эти не менее чем на полкилометра отстояли от бангальской границы, так что их группа хамски нарушила пару-тройку законов. Однако это никого не волновало, ни исполнителей, ни штабных. Во-первых, они пребывали на территории оккупированной ЮАР Намибии — а эту оккупацию не признавала ООН, о чем имелась соответствующая резолюция. Во-вторых, в африканских заварушках к любым государственным границам по давним добрым традициям относятся наплевательски. И, наконец, такая уж им выпала веселая служба, разрешавшая при необходимости чихать на любые границы, где бы они ни пролегали…
Ну, что поделать, если место очень удобное? Позади, в сторону бангальской границы и далее, более чем на километр до границы леса тянется голая саванна с невысокой травой, крайне неподходящая для засады либо оборонительного рубежа. Так что извиняйте, господа буры, вы и сами сюда влезли разбойным образом, чья бы корова мычала…
Ну, что поделать, если место очень удобное? Позади, в сторону бангальской границы и далее, более чем на километр до границы леса тянется голая саванна с невысокой травой, крайне неподходящая для засады либо оборонительного рубежа. Так что извиняйте, господа буры, вы и сами сюда влезли разбойным образом, чья бы корова мычала…
— Ну, что там? — спросил Морской Змей. Ушан сбросил наушники на шею:
— Из того, что они там тарахтят, ни словечка разобрать не могу, сам знаешь, не учен… Однако ж идет интенсивнейший радиообмен между доброй полудюжиной абонентов, и не так уж далеко. А это наталкивает…
Мазур, как и остальные, прекрасно понимал, на какие мысли это наталкивает: группу, которую они должны здесь встретить, давненько уж гонят, висят на хвосте. Ну, предусмотрен и такой вариант развития событий…
Он оглянулся назад, на бангальскую территорию — но, разумеется, в ночной темноте не смог разглядеть затаившегося там серьезного подкрепления — только темная полоска леса, заслоняющая яркие звезды. Впрочем, он и днем бы ничего не углядел — там все отлично замаскировано…
— Есть сигнал! — вдруг тихонько сообщил Ушан.
И на душе у всех стало невероятно легко. Чертовски неприятное занятие — ждать… Часами, в темноте, в тишине. Когда начинается, нешуточное облегчение испытываешь…
— Готовы! — распорядился Морской Змей.
Мазур передал команду, дважды мигнув фонариком в сторону соседнего холма. Опустил на глаза прибор ночного видения, успевший изрядно натереть лоб. Впереди, в призрачно-зеленоватом свечении, пока что никакого движения не наблюдалось — только равнина, далекий лес, причудливые кроны…
Потом на опушке возникло движение — с полдюжины уродливых силуэтов, карикатурное подобие людей, вылетело из леса и на четвереньках чесануло вдоль опушки. Ветерок донес пронзительные вопли. Ага, они близко. Стайка бабуинов ни за что не станет устраивать ночью такие спринтерские забеги, не окажись поблизости опасного зверя или человека…
Очень быстро меж крайних стволов показались другие силуэты — уже двуногие, передвигавшиеся бегом. Они вереницей выбегали на равнину, держа курс аккурат меж холмами. Мазур машинально их считал: девять… четырнадцать… семнадцать… вроде бы все.
Приближавшихся аккуратно держали на прицеле — мало ли кто мог нагрянуть под видом ожидаемой группы. Далеко-далеко, на пределе слышимости, послышалось размеренное, частое, длинное стрекотание — пулемет, судя по звуку, не перемещавшийся, а занявший стационарную позицию. Ага, они оставили кого-то прикрывать отход, и следует заранее помянуть добрым словом неизвестного пулеметчика — в девяноста девяти случаев из ста, человек, оставленный в такой ситуации прикрывать уходящих, обречен…
Бегущие преодолели уже три четверти расстояния, отделявшего лес от холмов. Далекий пулемет еще строчил. К его треску присоединились гораздо более тихие автоматные очереди, дважды бухнули гранаты. «Кранты мужику, — отстранено подумал Мазур. — Ночью, в лесу, быстренько обойдут и загасят…»
На высоте груди бегущего первым трижды блеснул колючей синей вспышкой сильный фонарик. Условный сигнал был правильный — но и это еще ни о чем не говорило, мало ли что могло произойти…
И тем не менее нужно было действовать по инструкции.
— Пошли, — распорядился Морской Змей.
Мазур и Лаврик, держа автоматы наготове, бегом спустились с пологого склона. Соседний холм тоже покинули двое — по раскладам, это Вакула и Хмурый. Вчетвером они встали посреди широкой прогалины меж двумя холмами, держа на прицеле замедлившую бег вереницу. У Мазура в голове всплыло совершенно постороннее:
Правда, ни единого бура среди приближавшихся не имелось, он уже рассмотрел, что там одни кафры. Что опять-таки ничего еще не доказывало: апартеид апартеидом, расизм расизмом, но в юаровской армии есть немаленькое подразделение «Черные мамбы», состоящее сплошь из негров, и это классно подготовленные коммандос, отчего-то не испытывающие понимания к угнетаемым соплеменникам…
Вереница превратилась в плотно сбитую группу, остановившуюся от них в нескольких шагах. Новоприбывшие точно так же держали встречающих на прицеле, шумно дыша, сплевывая наземь.
Лаврик, выйдя на шаг вперед, громко сказал:
— Симба уквонто.
— Сизве, — откликнулся кто-то.
Мазур прислушался, уже видя, что все в порядке — далекая стрельба прекратилась, на смену ей пришел яростный собачий лай. Как и следовало по раскладам: погоня справилась с пулеметчиком и рванула в хорошем темпе…
Тот, что откликнулся на непонятный пароль еще более непонятным отзывом, подошел к Лаврику и стоявшему бок о бок с ним Мазуру в сопровождении невысокого кафра. У него одного британская штормовая винтовка висела за спиной, и он как-то странно прижимал к груди правую руку: правда, на раненого не походил, ни повязки не видно, ни кровь вроде бы не идет… Ага, в кулаке у него что-то зажато…
Тот, что произнес отзыв, придвинулся вплотную и почти шепотом заговорил на приличном русском:
— Компаньерос, ваша задача — доставить товарища в столицу, (они и сами прекрасно знали, в чем их задача, но промолчали, чтобы не разводить ненужной болтовни). Берегите его. Если все же что-то случится — эта вещь, кровь из носу, должна попасть к нашим…
«Ах, вот ты кто, — подумал Мазур. — Такой же кафр, как я балерина».
Кубинец — а кому ж это еще быть? — произнес непонятную фразу, и человек с винтовкой за спиной показал им руку. В кулаке у него зажата кругленькая бельгийская граната (с выдернутой чекой, бля!) и к ней надежно примотан прозрачным скотчем темный цилиндрик величиной с тюбик губной помады.
Он тут же, правда, вставил чеку на место, но усики загибать не стал, лишь чуть-чуть развел. Хорошенький же попутчик попался…
— Компаньерос, уходите быстрее, — деловито добавил кубинец. — Погоня идет серьезная…
Он что-то сказал одному из своих, тот громко скомандовал — и пришедшие развернулись, цепочкой залегли, выставив стволы в ту сторону, где все ближе слышался собачий лай. Следовало бы им сказать, что тут и без них обойдутся, что им бы тоже сломя голову чесать на бангальскую сторону — но давать такие советы они как раз не имели права…
Лаврик негромко свистнул — и с обоих холмов потянулись бесшумно передвигавшиеся люди. Собравшись вместе, они пустились к лесу — но не по прямой, чтобы в случае чего не попасть под раздачу, бежали параллельно линии холмов, все еще по чужой земле.
Собачий лай быстро приближался. Справа послышалось тугое, шелестящее стрекотание, плывущее низко над землей. Они как раз оказались в промежутке меж очередными холмами, и прекрасно видели, как над лесом, откуда шла погоня, возникли два темных силуэта, приближавшиеся с нехорошей быстротой. Два вертолета, широко разомкнувшись, шли по прямой прямо к тому месту, где залегли партизаны.
С каким-то детским удовлетворением Мазур подумал: ну, вы сейчас, ребята, огребете…
На опушке леса, на бангальской стороне, засверкало и загремело даже раньше, чем они ждали, три пары огненных трасс скрестились на вертолетах, правый почти сразу же взорвался ослепительным оранжево-багровым клубком огня, по причудливой траектории ушел к земле, разбрызгавшись высоким костром. Второй дернулся было в сторону, но тут же попал под трассы, задымил, оставляя за собой пронизанную мелкими огненными язычками черную полосу, пошел к земле.
В лесу до поры до времени затаилась тройка старых добрых «ЗСУ-57–2», неплохих для своего времени двуствольных зенитных самоходок. В Союзе их давненько сняли с вооружения, но здесь они, как и многое другое, оказались к месту. Современный истребитель они уже не достали бы, но с вертолетами управлялись прекрасно.
Погоня униматься не собиралась — в лесу ревели моторы, броневики в разных местах показавшиеся меж деревьев, вылетев на равнину, прибавляли газу. Следом появились цепочки бегущих солдат — несколько вырвались далеко вперед, потому что им придавали ускорения азартно несущиеся на длинных поводках собаки.
Лес на бангальской стороне ожил — оттуда показались вереницы бегущих, пригибаясь, кубинских десантников — их там насчитывалось аж две роты. Лихие союзники спешили занять те самые высоты, господствующие над местностью. Ага, вот и первая самоходка выехала на равнину… Броневики у юаровцев неплохие, но пятидесятимиллиметровые автоматические пушки им быстро покажут, что почем…
— Вперед! — рявкнул Морской Змей.
Они кинулись бегом, все так же параллельно линии холмов. В заранее назначенном месте свернули влево и напрямик помчались к далекому лесу. Завязавшегося боя они уже не видели, но развернулся он на полную катушку: многочисленные вспышки раздирают темноту, палят пушки броневиков, грохочут зенитки, перекрывая густую пулеметно-автоматную пальбу, слышны взрывы гранат… «Мать твою так, — подумал Мазур, — это уже не погоня за кучкой партизан и не прием пришедшего с той стороны агента, это натуральная войсковая операция, если прикинуть, сколько с обеих сторон задействовано всего и всякого. Не говоря уж о том, что это — классический пограничный конфликт, причем „наши“ беззастенчиво вторглись на территорию „ихних“, что вообще-то идет вразрез с обычной практикой, с полным запретом для регулярных частей пересекать границу. Что же такое важное ухитрился спереть у буров этот тип, бегущий рядом хоть и тяжело дыша, но сноровисто? Наверняка не эскизы нового парадного мундира, коли уж буры пришли в такую ажитацию».