В этот момент кентавр взбрыкивает, издает громкий стон. Сицилия вздрагивает. Есман просит Пола еще немного потерпеть. Металлический лязг инструментов царапает слух.
— Что было потом?
— Я подумала, что Пол всего лишь простудился. Знаете, он ведь совсем не переносит таблеток. Я напоила его горячим молоком с медом и уложила спать. Думала, выспится — и все пройдет.
— Но не прошло. А в окружении Пола больше никто не болеет? Сторож тот же…
Сицилия качает головой.
— Продолжайте.
— Наутро стало хуже. Поднялась температура и все такое. Пошли к местному фельду, но он пьяный всегда. Сказал, что ничего страшного, прописал жаропонижающие…
— Сыпь уже была? — спрашивает, повернувшись, Есман.
— Да нет вроде, — отвечает наяда. — Он не жаловался. Нарывы эти позже появились. И кашлять он начал. Мы еще немножко подождали и вот вас вызвали. Скажите, штаб-лекарь, с ним ведь ничего страшного? Он ведь мальчишка совсем еще… он выздоровеет?
— Голова… очень… болит, — речь у кентавра лающая, отрывистая. — Какие-то прыщики вскакивали, но я подумал: ерунда это… Все так плохо, док?
Пол кашляет: мокрота отделяется зеленоватая.
Я в упор смотрю на Есмана. Он сдергивает перчатки и закрывает саквояж. По его виду ясно, что диагноз штаб-лекарь уже поставил. Тишина повисает в воздухе и в какой-то момент становится невыносимой. Я замечаю, что продолжаю держать перо на весу, но что теперь записывать?
Справившись с замками чемодана, Виктор поднимает голову и смотрит на Сицилию.
— У Пола пневмония. Воспаление легких. Придется какое-то время принимать антибиотики. И лучше его на время изолировать в боксе, надо отвезти вашего друга в госпиталь.
— То есть он все-таки простудился? — недоверчиво спрашивает наяда.
— Душно у вас здесь, — говорит Есман, дергая ворот куртки. — Давайте вниз спустимся, я вам подробно объясню…
Пол перестает кашлять и отворачивается к стене.
4. Страшный диагнозОбманывать Виктор Генрихович не умеет. И не хочет. Да и попробуй обмануть наяду. Есман садится за стол на кухне, Сицилия выключает телевизор. Зак Моррис не успевает нанести свой коронный решающий удар с разворота.
— Скажите всю правду, пожалуйста, — просит она, и голос ее дрожит. — Абсолютно всю или я подам на вас жалобу в городскую управу.
Штаб-лекарь вздыхает и смотрит в окно. Говорит неторопливо, каждое его слово падает, словно камень:
— Пневмония в данном случае это вторичное проявление более масштабной инфекции. Фельд не всегда может точно диагностировать заболевание кентавра, потому что обучен лечить исключительно людей. Заболевания гибридов часто протекают в атипичной форме. Не следует забывать, что Пол — человек лишь наполовину…
Лицо Сицилии покрывается красными пятнами. Она складывает руки на груди.
— На что вы намекаете, штаб-лекарь?
— Перестаньте, Сицилия, — Виктор поднимает руку, делая успокаивающий жест. — Я не расист, один из моих преподавателей был кентавром, и это был прекрасный учитель. В данном случае причина заболевания кроется в животной сущности вашего друга. Это инфекция не человека, а лошади.
— О чем вы?
— Повышение температуры, похудание, озноб, ломота в теле, пустулезная сыпь, вторичное поражение внутренних органов, поражение слизистой рта… — Теперь Есман внимательно смотрит на меня. — У тебя была факультетская ветеринария?
Я размышляю не дольше секунды. И говорю:
— Это маловероятно, чтобы… может быть…
— Я забыл упомянуть о генерализованной лимфаденопатии. Мы не должны рисковать.
— Что это значит? — спрашивает Сицилия.
— Увеличение большего числа лимфатических узлов, — говорю я. — Это похоже на сап.
— Сап? — Наяда переводит встревоженный взгляд с Есмана на меня и обратно. — И как это лечится… у лошадей?
Я молчу. Я не знаю, как это сказать.
— Мы должны его изолировать в ближайшие часы, чтобы инфекция не распространилась, — говорит Виктор.
— Как это лечится?! — Сицилия почти кричит.
— Никак, — говорит Есман. — Поймите, Сицилия, мы должны поместить Пола в изолятор, провести лабораторную диагностику для уточнения заболевания. Пока его не пристрелили его же сородичи. Вам тоже грозит опасность заражения.
— Я уже неделю за ним ухаживаю и совершенно здорова! Что за бред? Есть же какие-то экспериментальные методы?
— Зараженных сапом лошадей по закону нельзя лечить. Больных животных уничтожают. Возможность выздоровления при злокачественном течении минимальна.
Есман встает из-за стола и говорит мне:
— Беги к Францу. Пусть поможет с погрузкой. Наденьте защитные повязки и перчатки.
Сицилия хватает меня за рукав куртки.
— Но он ведь не животное! Вы понимаете, Саша? Он всего лишь ребенок. Он не животное!..
Я прошу ее отпустить меня.
Наяда опускает голову, а когда поднимает ее снова и говорит, голос больше не дрожит.
— Скажите, штаб-лекарь, насколько вы уверены в своем диагнозе без дополнительных исследований?
— К сожалению, на девяносто девять процентов, — отвечает Есман. — В личной практике я сталкивался с этой болезнью у кентавров. Но остается шанс, что это не сап. Надо провести дополнительные пробы. Мне действительно очень жаль. Вы просили всю правду. Я ее сказал.
— Один процент из ста? — уточняет Сицилия. — А если этот ваш сап подтвердится, то Пола уничтожат прямо там, да? Уже не выпустят? Усыпят и сожгут в крематории?!
Есман молчит.
— Отвечайте же!
— Мне очень жаль, — повторяет Есман.
— Да катитесь вы к черту со своей жалостью!
5. Один против стаОткрываю «Соробан» и вхожу в гиросеть. Набираю в поисковике: сапу лошадей и гибридов. За одну пятую секунды мне выдается почти двести тысяч результатов. Нажимаю на определение:
Can (malleus) — инфекционная болезнь однокопытных животных и гибридов, характеризуется лихорадкой, истощением и развитием в паренхиматозных органах, чаще в легких, на слизистых оболочках и коже сапных узелков и язв. Возбудитель болезни — Асtinobacillus mallei. Животных, подозреваемых в заражении, через каждые 15 дней исследуют на сап методом глазной маллеинизации до получения трехкратных отрицательных результатов по всей группе… Карантин снимают через 2 месяца после убоя больных и бывших с ними в контакте животных и гибридов и получения отрицательных результатов исследования на сап.
В госпитале подняли шорох. Случаев сапа у кентавров не регистрировали уже черт знает сколько лет.
— …Где это животное? — насел на нас Москит. — Срочно на диагностику.
— Больного нет, — сказал стоящий навытяжку перед начальством Есман: Виктор Генрихович впервые при мне стоял перед главным лекарем по стойке «смирно» и обращался на «вы».
— Что значит «нет», штаб-лекарь Есман? Потрудитесь объяснить.
— Отказались проследовать в госпиталь.
— Почему? В какой форме был выражен отказ? — Москит багровеет.
— В грубой. Все есть в отчете.
Москит прикладывает к уху трубку теслафона и требует начальника безопасности.
— Кто у аппарата? Грован? Готовьте дезинфект-группу, у нас тут опять проблемный пациент. Кто на этот раз? Лошадь и ее полусумасшедшая наездница. Да. Жду.
— Она будет сопротивляться, — тихо произнес Есман. — И Пол живым не дастся.
Москит выключает трубку. Движения у него дерганые.
— По имени называете… Вы, штаб-лекарь, больше откровенничайте с гибридами! Вызов дезинфект-группы будет вычтен из вашего жалованья.
Я спросил, почему нельзя сделать анализы на сап на дому. Зачем посылать группу зачистки? Неужели нельзя решить этот вопрос мирно?
— Вы мне указания даете, молодой человек? — спросил Москит. — Как вас там…
— Турбин, — быстро ответил я. — Александр Турбин.
— Послушай меня, мальчик. И запомни на будущее, — сказал Москит. — Правила для всех одинаковы. Там смертельно опасная инфекция, которая или уже распространилась, или грозит распространиться. Никаких уступок не будет. Или что тогда начнется? Пир во время чумы? Разборка между тупорылыми кентавроидами?! Если в течение трех часов гибрид в добровольном порядке не окажется в изоляторе, то исследовать будут уже его труп.
— А если стрелять снотворным? — спросил я.
— В тебя снотворным стреляли? — накинулся Москит.
— Возможно, — проговорил Есман.
— Что вы сказали? — Москит поморщился. — Выражайтесь яснее.
— Вы сейчас сказали: смертельно опасная инфекция. Я говорю: возможно. Я мог ошибиться. Пострадают два невинных существа. Кентавр, который имел шанс на спасение, и наяда, которая просто защищает, как умеет, самое дорогое, что есть в ее жизни.
— Это будет на вашей совести. А вам ведь это не впервой, да, Есман? Когда из-за вас страдают и умирают невиновные. Потому что вы выбрали неверную тактику.
Я посмотрел на Виктора Генриховича. О чем это говорит Москит? Я видел, как кулаки штаб-лекаря сжались до хруста, а глаза стали бешеными: казалось, еще мгновение, и он набросится на главмеда.
— Вы свободны. Оба, — сказал Москит. — До решения вопроса ваша команда отстранена от работы.
На выходе Есман даже не посмотрел в мою сторону.
Уже прошел час. Осталось еще целых два. Я сижу в пустой комнате отдыха (все на вызовах) и бесцельно тыкаю в клавиши «Соробана». Домой меня никто не гонит. Есман тоже был где-то здесь. Францу велели сдать смену.
Было так. Мы подогнали машину ближе. Когда мы втроем — Есман, Франц и я — подошли к дому с носилками, раздался резкий свист, а потом рядом со мной воткнулась стрела, выпущенная из боевого арбалета. Сицилия прокричала, что тоже умеет стрелять, Пол ее научил. Она кричала в рупор, что Пол останется дома, ни в какой изолятор она его не отдаст. Пристрелит любого, кто приблизится. И начнет с «милого мальчика». Есман велел мне вернуться в машину. Сам что-то пытался наяде объяснять. Приблизительно в таких терминах: вы прибрежная идиотка, если надеетесь его спасти таким образом. Переговоры не увенчались успехом. Вежливость у моего куратора страдает.
Проклятый диагноз. Что-то во всем этом не дает мне покоя. Нарывы были не слишком похожи на картинку из учебника… Почему не заболела Сицилия? Вероятность передачи инфекции была высока. Вроде бы все симптомы укладываются в схему. Или нет?
Чтобы отвлечься, я захожу на официальное гироприбежище «Заводных кукол». На странице — печальные новости. Энни и Дженни во время гастрольного тура по южным странам подцепили какую-то заразу и слегли в местной больничке как минимум на две недели. Продолжение тура под вопросом.
Прививки бы все сделали — и не слегли бы.
Святые угодники!
Я вылетаю из комнаты, сбегаю по лестнице на первый этаж.
— Есмана не видели? — спрашиваю у блондинки-диспетчера.
— Бушлат надевал свой… тут есть один бар через дорогу…
Бар называется «Суббота». Я нахожу штаб-лекаря за стойкой.
Он поддерживает голову рукой. Сначала мне кажется, что он уже мертвецки пьян, но, подойдя ближе, замечаю, что в стакане у него молоко.
— Куратор Есман, — говорю я. — Вы ошиблись. Это не сап. Это оспа.
Бармен перестает вытирать стакан полотенцем.
Штаб-лекарь поворачивает голову и произносит усталым голосом:
— За этим прибежал? С памятью плохо, козлоногий? Ты об этом подумал еще у нее в доме. А я подумал еще раньше. Иначе стал бы я говорить «всю правду»! При натуральной оспе не так часто встречается лимфаденопатия. Да и пневмония характернее для сапа. Это первое. И второе: этой болезни у людей, если ты забыл, уже лет тридцать как нет. По крайней мере, на территории нашей страны. Один процент против ста. Где он заразился? — Есман медленно поднялся. — И третье: у лошадей оспа протекает совсем по-другому…
— Первое: Пол не вполне лошадь. Второе: еще на первом курсе нам говорили, что бывает два и более не связанных между собой заболевания: в нашем случае пневмония появилась первой!
— А еще что ты помнишь из первого курса?
— И третье, — говорю я. — А кто тут говорит про натуральную оспу?
Знаете, это непередаваемое ощущение: видеть, как твой куратор вдруг перестает наблюдать идиота только в тебе.
— Нам срочно нужен транспорт, — говорит Есман.
Но на выходе из бара нас уже ждет мотоциклет с коляской. На этой штуке Франц приезжает на работу. Немец невозмутимо курит сигару.
— Какого хрена ты-то здесь? — удивленно спрашивает штаб-лекарь.
— Мальщик бежать к бару.
— Почему ты вообще не уехал домой?
Франц выпускает в лицо Есмана струю дыма.
— Я три года с тобой работать, Эсман. Я зналь, что так будет. Куда ехать?
— В зоопарк, — в один голос отвечаем мы.
6. В зоопаркеФранц домчал нас до Колтушевского зоопарка менее чем за полчаса. Город стоял в пробках, но наш водитель умудрялся проскакивать какими-то дворами и такими узкими улочками, что коляска мотоциклета задевала стены домов. Он гнал на сумасшедшей скорости, мне казалось, что, пока доберемся до места, я успею десять раз поседеть.
Зоопарк оказывается закрыт. По выходным он работает только до пяти. Есман без перерыва жмет кнопку вызова персонала и лупит ногой по решетке ограды.
Я говорю без остановки:
— Все ведь сходится, штаб-лекарь! Наяда не заболела, потому что гораздо старше. А подросткам прививки от оспы уже не делают. И лошадям — тоже. В отличие от птиц, которых они держат! Из-за развивающейся пневмонии организм Пола ослаб и стал восприимчив к инфекции. Стоматит, гнойники на коже и прочие симптомы во многом подходят под оба заболевания. У лошадей оспа протекает по-другому, и это значит, что все-таки заболел Пол-человек, а не Пол-конь. Но лошадиные гены вызвали. иную форму течения болезни. Нас сбила с толку лимфаденопатия, не столь характерная для натуральной оспы. Но она часто возникает при так называемой обезьяньей оспе, которая теперь не дает покоя бедным неграм! Все, что нам нужно, — это найти переносчика! И тут я вспомнил про новый привоз в зоопарке, о котором говорила Сицилия. Если мы найдем больную обезьяну — наша теория подтвердится и Пол будет спасен! Оспа у кентавров доброкачественна!
— Ты, может, заткнешься, мистер очевидность?
Я не обижаюсь, но замолкаю. Виктор Генрихович смотрит на флеш-брегет.
— У нас осталось меньше получаса. Потом начнется штурм. Москит ненавидит кентавров, если ты не знал, его еще в детстве копытом приложили.
Есман трясет руками ограду.
— Вашу мать, меня слышит хоть кто-нибудь?!
Тут из кустов появляется низенький конопатый человечек в фуражке сторожа, он вооружен двустволкой и спаниелем. Пес изо всех сил стремится выглядеть грозно, но у него это плохо выходит. А вот сторож выглядит злым, заспанным и с похмелья.
— Кто такие? Щас как пальну! — бурчит он. — Вон отсюда. Закрыто все. Погода плохая.
— В задницу себе пальни, — говорит Есман. — Почему спим на рабочем месте?
Что-то в голосе штаб-лекаря заставляет сторожа и даже пса вытянуться по струнке.
— Виноват. Прапорщик запаса Задрыго. С кем имею честь?
— Имей с кем хочешь. Я штаб-лекарь Есман, это мой помощник Турбин. Тебе знаком кентавроид по имени Пол Кротов?
— Так точно, — хмурится сторож. — Хороший парень. А что случилось-то?
— Он болен. Нужна твоя помощь, чтобы его спасти. Открой.
Задрыго быстро извлекает связку ключей и трясущимися руками открывает замок, разматывает цепь, распахивает створки.
Все-таки велика сила убеждения, думаю я. Есть люди, которым подчиняются сразу и безоговорочно, даже не спросив удостоверения. А если бы я пришел один, куда бы меня послали?
Мы входим в зоопарк. Шумят деревья. Хрустит под ногами гравий. Откуда-то сбоку доносится рычание и крики лемуров. Наверное, они проснулись до ночи из-за нас.
— Пол на хорошем счету в нашем зоопарке, — говорит Задрыго. — Парень в животных души не чает. Чем я могу ему помочь?
— Как давно был новый привоз? — спрашивает Есман, оглядываясь.
— Около двух недель назад.
— Нам необходимо осмотреть привезенных из Африки макак. Среди них должен быть источник заразы.
Задрыго останавливается и снова хватается за двустволку.
— У вас неверная информация. Никаких обезьян нам не завозили.
Вот и все.
Вот и все. Вот и все!
Мне хочется плакать. Моя отличная теория разбита. Я вижу, что Есман растерян не меньше.
— Что ж, — начинает он, — извините, что побеспокоили…
— Из Африки нам недавно только сусликобелок присылали, — разводит руками Задрыго.
Есть! Обезьянья оспа — название условное. Ее переносчиком вполне могут быть грызуны.
— Веди, мой маленький Вергилий! — криво усмехается Виктор Генрихович.
— Меня вообще-то Лукой зовут, — обиженно шмыгает носом сторож.
Нет никакого желания описывать, как мы втроем ловили в вольере сусликобелок, чтоб осмотреть их на предмет наличия симптомов обезьяньей оспы. Мой дар рассказчика довольно ограничен. Могу лишь сказать, что если бы нас в этот момент кто-нибудь увидел со стороны, то незамедлительно вызвал бригаду, которая транспортировала бы нас в дом умалишенных. Сторож выдал специальные сачки и толстые резиновые перчатки. К исходу двадцатой минуты пот уже тек с нас ручьями (как со шлюх портовых, по утверждению Есмана). Штаб-лекарь матерился без перерыва, к этому делу у моего куратора природный талант — ни разу вроде не повторился. Наконец я выбрасываю вверх руку с зажатой в ней редкой африканской сусликобелкой.
— Нашел! — ору я. — Она дохлая почти!
Белка действительно не сопротивлялась. Она устала от нас бегать. Мех местами выпал, и на коже были видны свежие корочки.
— Связь у тебя где? — спрашивает у сторожа Луки Есман. — И начальству своему сообщи, чтоб установили карантин. Тебе медаль за бдительность дадут.