Он включил карманный фонарик и вместе с Беном склонился над картой:
— Судя по вашим рассказам о том, как летает Лунг, вам понадобится на дорогу дня четыре. Сначала, как я уже говорил, вы летите прямо на юг. К счастью, вы все равно передвигаетесь только по ночам, а днем уж придется вам выбирать для привалов самые тенистые места, какие удастся найти, потому что жара будет страшная. На вашем пути полно развалин, разрушенных крепостей и заброшенных городов. Большая их часть давно занесена песком пустыни, и все же там повсюду можно найти укрытие даже и для дракона. Поскольку летите вы все время вдоль моря, — он провел пальцем по береговой линии, — то у вас есть надежный ориентир в темноте. А при том, как ярко нынче светит луна, вам и шоссе будет хорошо видно. Оно тянется на юг бесконечно долго. На четвертый день пути местность станет гористой. Города там лепятся к скалам, как гнезда гигантской птицы. К полуночи вы должны оказаться у развилки шоссе. Там стоит указатель с такой вот надписью по-арабски, — профессор написал ручкой на полях карты арабские буквы. — Насколько мне известно, внизу то же самое написано по-английски, но на всякий случай рисую вам итак. Это читается «Шибам», название чудесного древнего города. Летите вдоль шоссе, пока оно не повернет на север. Ущелье, которое вы увидите у поворота, и есть то самое, которое вы ищете. Ваше счастье, что Лунг умеет летать, потому что дороги вниз нет. Люди не решились построить там даже мост, — Барнабас улыбнулся. — Многие верят, что в этом ущелье находится вход в ад, но могу вас успокоить — это очень маловероятно. Когда вы доберетесь до дна ущелья, ищите старый автомобиль с выбитыми стеклами. Нажмите звуковой сигнал, отойдите от машины ровно на семнадцать шагов и ждите.
— Автомобиль? — удивленно спросил Бен.
— Да! — Профессор пожал плечами. — Азиф, кажется, украл его у одного богача-шейха. По крайней мере, так рассказывается в последних сказках о нем. Это ведь предрассудок, будто сказочные существа живут только в заброшенных домах и пещерах. Иногда им нравятся самые что ни на есть современные укрытия. В развалинах одного города, где я в прошлом году искал следы единорога, два джинна отлично жили в пластиковых бутылках.
— Невероятно, — пробормотал Бен.
— Почему это? Земляные эльфы очень любят жить в закопанных в землю консервных банках, — подала голос Серношерстка с плеча Лунга. Она забралась туда, чтобы удостовериться, что ремни привязаны крепко. Буря убедила маленькую кобольдиху, что в этом путешествии и ей лучше попрочнее привязать себя к зубцам драконьего гребня.
— Этими банками очень здорово пугать прохожих, — добавила она. — Эльфам стоит только постучать своими молоточками по жестяным стенкам, — Серношерстка хихикнула. — Видели бы вы, как люди подскакивают от этого звука!
Профессор с улыбкой покачал головой:
— Да уж, от эльфов ничего другого ожидать не приходится, — он сложил карту и протянул ее Бену. — Кстати, об эльфах. По пути на юг вы можете встретиться с одной их особенной породой. По ночам возле заброшенных городов, погребенных в песке пустыни, полно пыльцовых эльфов. Они будут роями кружиться вокруг вас, пытаясь сбить с пути. Не поддавайтесь на их уговоры, но не будьте с ними слишком невежливы. Они умеют сердиться не хуже, чем их родичи на холодном севере.
— Еще и это! — простонала Серношерстка со спины Лунга. — Эльфы! — она закатила глаза. — Я уже столько натерпелась от этого мелкого народца! Однажды они осыпали меня своими мерзкими стрелами, вызывающими зуд, только за то, что я влезла на их пригорок, чтобы набрать свинушек.
Профессор тихо засмеялся:
— Да уж, боюсь, что их арабские родственники ведут себя ничуть не лучше. Так что держитесь от них по возможности подальше.
— Постараемся, — Бен сунул карту в карман куртки и посмотрел на усеянное звездами небо. Дневная жара совсем уже не чувствовалась, мальчик даже немного мерз. Но вдыхать прохладный воздух было приятно.
— Да, вот еще что, мой мальчик! — профессор протянул Бену толстую, растрепавшуюся от употребления книгу. — Положи-ка это тоже в свой багаж. Это тебе от меня прощальный подарок — здесь описаны почти все когда-либо упоминавшиеся сказочные существа. Может быть, она пригодится тебе в путешествии.
— Большое спасибо, профессор! — мальчик со смущенной улыбкой взял книгу, бережно провел рукой по переплету и стал листать.
— Давай клади ее живее в рюкзак, — поторопила его Серношерстка. — Мы не можем сидеть и ждать, пока ты ее прочтешь. Смотри, как высоко уже луна.
— Да-да, сейчас, — Бен снял рюкзак и аккуратно уложил в него карту и книгу профессора.
Мухоножка осторожно распрямился за кустом травы. Рюкзаки! Вот оно! Серношерстка, конечно, ни за что не согласится взять его с собой, сколько бы ни уговаривал ее мальчик. Но если он просто спрячется в рюкзаке у Бена… Тихо, как тень, выскользнул гомункулус из укрытия.
— Эй, что это было? — спросила Серношерстка, свесившись со спины Лунга. — Что-то мимо нас проскользнуло! Есть здесь пустынные крысы?
Мухоножка одним прыжком исчез в рюкзаке Бена.
— Для тебя у меня тоже кое-что есть, Серношерстка, — сказал Барнабас Визенгрунд, шаря в корзине. — Это дала мне с собой жена, чтобы добавлять в стряпню, но ты, я уверен, сумеешь их использовать лучше меня, — он сунул в лапу Серношерстке холщовый мешочек. Она с любопытством обнюхала его.
— Сушеные подосиновики! — воскликнула она. — И белые, и маслята! — она недоверчиво взглянула на Барнабаса Визенгрунда. — Ты что, правда хочешь мне все их подарить?
— Конечно! — рассмеялся профессор. — Никто не сумеет оценить грибы так, как кобольд!
— Это правда, — Серношерстка еще раз понюхала мешочек и побежала с ним к своему рюкзаку. Он лежал на песке рядом с рюкзаком Бена. Мухоножка затаил дыхание, пока она сцепляла их, чтобы повесить на спину Лунга. Но Серношерстку так опьянил запах сушеных грибов, что она не заметила гомункулуса в вещах Бена. Бен оглядывался по сторонам.
— Что ж, похоже, Мухоножки действительно нет, — пробормотал он.
— Какое счастье! — заметила Серношерстка, запихивая мешочек с грибами на самое дно рюкзака (конечно, сперва она все же вынула горстку попробовать). — От него пахло бедой, можешь мне поверить. Любой кобольд сразу бы это почувствовал, но вы, люди, никогда ничего не замечаете.
Мухоножке очень хотелось укусить ее за мохнатые пальцы, но он сдержался и даже кончика носа не высунул из своего укрытия.
— Может быть, он не нравился тебе, дорогая Серношерстка, просто потому, что он гомункулус, — предположил профессор Визенгрунд. — Эти создания, как правило, не вызывают добрых чувств у существ, рожденных естественным образом. У большинства из них они вызывают даже отвращение. Поэтому гомункулус часто чувствует себя очень одиноким, отверженным и цепляется за своего создателя. При этом живет он обычно намного дольше, чем создавший его человек. Намного дольше.
Серношерстка покачала головой, затягивая рюкзак:
— Гомункулус он или не гомункулус, но он пах бедой, и все тут.
— Она очень упрямая, — шепнул Бен профессору.
— Да я уж заметил, — тихо ответил Барнабас Визенгрунд. Потом он подошел к Лунгу и еще раз взглянул в его золотые глаза.
— Для тебя у меня только это, — сказал он, протягивая дракону раскрытую ладонь. Там лежала золотая пластина чешуи, блестящая, твердая и холодная, как настоящий металл. Дракон с любопытством наклонился над ней.
— Много лет назад я нашел две такие пластины, — пояснил профессор. — В Северных Альпах. Там время от времени исчезали коровы и овцы, и люди рассказывали леденящие кровь истории об огромном чудище, которое ночами является с гор. Мне тогда, к сожалению, удалось найти только эти пластины чешуи. На вид они очень похожи на твои, а на ощупь совсем другие. Там были и следы, но их размыл дождь и затоптали перепуганные крестьяне.
Мухоножка напряг слух в своем укрытии. Это должна быть чешуя его хозяина! Крапивник за всю жизнь потерял три пластины из своей чешуи, и, хотя он каждый раз посылал воронов на поиски, ни одна из них к нему так и не вернулась. Да уж, ему бы совсем не понравилось, что две из них подобрал человек.
Гомункулус высунул нос из вещей Бена, чтобы взглянуть на пластины, но рука профессора была слишком высоко.
— Они ничем не пахнут, — сказал Лунг. — Как будто сделаны из ничего. Но от них исходит такой холод, словно они изо льда.
— Можно мне тоже взглянуть? — спросил Бен и нагнулся над ладонью профессора. Мухоножка прислушивался.
— Можешь взять их в руки, — сказал профессор Визенгрунд, — и рассмотреть хорошенько. Странные штуки.
Бен осторожно снял одну из пластин с его ладони и провел пальцем по острому краю. На ощупь она и впрямь была похожа на металл, и в то же время это было что-то иное.
— Мне кажется, они из ложного золота, — пояснил профессор. — Это металл, из которого алхимики в Средние века пытались получить настоящее золото — безуспешно, конечно. Но он, несомненно, сплавлен с чем-то еще, потому что эти пластины очень твердые. Даже алмазным резцом я не смог провести по ним ни малейшей царапины. Такие дела, — Барнабас Визенгрунд пожал плечами. — Возьмите одну с собой. Может быть, вы в своем путешествии нападете на след этой загадки. Я так давно уже таскаю за собой эти пластины, что потерял всякую надежду.
— Можно мне тоже взглянуть? — спросил Бен и нагнулся над ладонью профессора. Мухоножка прислушивался.
— Можешь взять их в руки, — сказал профессор Визенгрунд, — и рассмотреть хорошенько. Странные штуки.
Бен осторожно снял одну из пластин с его ладони и провел пальцем по острому краю. На ощупь она и впрямь была похожа на металл, и в то же время это было что-то иное.
— Мне кажется, они из ложного золота, — пояснил профессор. — Это металл, из которого алхимики в Средние века пытались получить настоящее золото — безуспешно, конечно. Но он, несомненно, сплавлен с чем-то еще, потому что эти пластины очень твердые. Даже алмазным резцом я не смог провести по ним ни малейшей царапины. Такие дела, — Барнабас Визенгрунд пожал плечами. — Возьмите одну с собой. Может быть, вы в своем путешествии нападете на след этой загадки. Я так давно уже таскаю за собой эти пластины, что потерял всякую надежду.
— Я положу их к себе в рюкзак? — спросил Бен дракона. Лунг кивнул, поднял голову и в раздумье посмотрел на море. Бен кинул оба рюкзака Серношерстке. Она их поймала и перекинула через спину Лунга.
— В путь! — крикнула она. — Кто знает — может, завтра утром мы в порядке исключения приземлимся как раз там, где хотим?
— Погода благоприятная, Серношерстка, — сказал профессор, взглядывая на небо. Бен подошел к нему и застенчиво протянул руку.
— До свидания! — сказал он. Профессор Визенгрунд крепко сжал его руку.
— До свидания! — сказал он. — Я правда надеюсь, что мы еще свидимся. Да, кстати, — он вручил Бену маленький картонный прямоугольник, — чуть не забыл. Это визитная карточка Зибеиды. Если вы все же соберетесь ее навестить по пути от джинна, передавайте от меня привет. Она с удовольствием пополнит ваши запасы провизии и мало ли что еще вам может понадобиться. Если в той деревне, где она ведет свои исследования, не произошло каких-то чрезвычайных перемен, то люди там все еще с нетерпением ждут возвращения драконов. Но все же лучше убедиться в этом, прежде чем Лунг покажется среди хижин.
Бен кивнул и присовокупил карточку к прочим своим сокровищам. Потом он взобрался вверх по хвосту Лунга и еще раз оглянулся на профессора.
— Мою визитную карточку ты тоже не потерял, надеюсь?
Бен кивнул.
— Тогда удачи! — воскликнул профессор Визенгрунд, пока Лунг расправлял крылья. — Обдумайте хорошенько вопрос, который собираетесь задать джинну! Берегитесь василисков и напишите мне, когда найдете драконов!
— До свидания! — крикнул Бен и помахал рукой.
Лунг взвился в воздух. Он описал круг над профессором, выдохнул на прощание в темноту голубое пламя и полетел прочь.
ВСЁ ДАЛЬШЕ НА ЮГ
В следующие ночи Лунг двигался быстрее ветра. Его подгоняло нетерпение. Рассекаемый драконом воздух ударял в лицо обоим его седокам с такой силой, что Серношерстка заткнула уши листьями, а Бен потуже обмотал голову полученным от профессора платком. Привалы они делали, по совету профессора, в разрушенных стенах заброшенных городов, вдали от дорог и деревень. Пока Лунг и Серношерстка спали в тени, Бен нередко часами сидел среди древних камней, глядя на горячий песок, простиравшийся до самого горизонта, на котором проезжал иногда запыленный грузовик или брели по дневной жаре на длинных тонких ногах верблюды. Мальчику очень хотелось познакомиться поближе с этой страной, такой непохожей на все, что он знал. Но лишь по ночам, когда Лунг порой совсем низко пролетал над городами, удавалось Бену бросить быстрый взгляд на купола, стройные башни и плоские белые дома, теснившиеся за древними городскими стенами.
Красное море по-прежнему было справа от них. Под ними змеилось бесконечное шоссе у подножия столь же бесконечной горной цепи, уходившей на юг. За ней до самого горизонта тянулась каменистая бесплодная земля. Города и деревни выступали на ней, словно острова. Глубокие ущелья, как трещины, разрезали монотонный ландшафт.
Воздух был напоен непривычными запахами. Но на вторую ночь из-за гор налетели черные клубы дыма, обволокли Лунга и его седоков вонючим туманом, а потом унеслись за море. Об этом Барнабас Визенгрунд их также предупреждал. Это были выбросы сажи из нефтяных скважин на Востоке, где прошла война, оставив их гореть негаснущими факелами. Незадолго до восхода солнца Лунг опустился в воды Красного моря, чтобы смыть с себя черную грязь, но слизистый налет прочно пристал к его чешуе. Почти все следующее утро Серношерстка чистила крылья дракона и, ругаясь, отмывала свой пушистый мех. Бену с его гладкой кожей было, конечно, легче.
Когда он доставал из рюкзака чистую футболку, пальцы его прошли в сантиметре от головы Мухоножки. Гомункулус едва успел пригнуться. За весь полет он вылезал из рюкзака, только когда был совершенно уверен, что все спят. Тогда он расправлял затекшие руки и ноги, ловил себе в пищу мух и мошек, которых в этом жарком климате было, к счастью, предостаточно, а потом, при первом шевелении кого-либо из спящей троицы, заползал обратно в свое убежище.
Он хотел как можно дольше оттянуть момент, когда его обнаружат. Слишком сильно он опасался Серношерстки и ее недоверия. Один раз ему удалось взглянуть на пластину чешуи, которую дал профессор Бену. Мальчик хранил ее в мешочке, который носил на шее. Мухоножка заглянул туда, когда Бен спал. В мешочке была еще маленькая фотография, камень, ракушка и немного серебряной пыли из пещеры василиска. Пластина была, несомненно, из панциря Крапивника. Такой холодной и твердой на ощупь была на всем свете только его чешуя. Когда Бен пошевелился во сне, гомункулус, вздрогнув, засунул пластину обратно в мешочек и присел рядом с мальчиком. Он делал так каждый раз, когда трое путешественников засыпали. Он тихонько, очень осторожно, прислонялся к плечу человеческого детеныша и читал книгу, которую мальчик всякий раз оставлял рядом с собой открытой. Это была книга, подаренная Барнабасом Визенгрундом. Бен читал ее каждый день, пока у него глаза не слипались. В ней было столько чудес!
Там было все, что известно людям о единорогах, водяных, крылатом коне Пегасе и гигантской птице Рок, которая кормит своих птенцов овцами. Рассказывалось в книге и о феях, блуждающих огоньках, морских змеях и троллях.
Многие главы Мухоножка пропускал — например, о горных гномах. Эти ребята были ему и так хорошо знакомы. Но на третьем привале, когда все уснули, в желтом мареве полуденного солнца Мухоножка наткнулся на главу о гомункулусах, существах из плоти и крови, искусственно создаваемых человеком. Сперва ему хотелось поскорее захлопнуть книгу.
Он огляделся. Бен что-то бормотал во сне, Серношерстка, как всегда, мирно похрапывала, а Лунг спал как убитый.
Сердце Мухоножки колотилось, пока глаза бегали по строчкам. Да, конечно. Что у него есть сердце, он знал и так. Но на пожелтевших страницах рассказывалось еще кое-что. «Гомункулус живет обычно дольше, чем его создатель». Это он тоже знал. Но вот того, что стояло дальше, ему никогда слышать не приходилось. «По имеющимся данным, гомункулус может жить почти неограниченно долго, если только не привяжется всем сердцем к человеку. В таких случаях гомункулус умирает в один день, с человеком, которого полюбил».
— Ого! А ты и не подозревал! Запомни это хорошенько, Мухоножка, — прошептал кроха. — Не отдавай сердца никому, если тебе дорога жизнь. Ты прожил уже очень долго, дольше, чем все твои братья, дольше, чем твой создатель. Смотри не поглупей на старости лет и не привяжись всем сердцем к человеку.
Он вскочил и стал листать книгу обратно до того места, на котором Бен оставил ее открытой. Потом взглянул, высоко ли солнце. Да, пора представить хозяину отчет. Уже два дня он перед ним не показывался. Правда, и рассказать было нечего.
Мухоножка повернулся и посмотрел на человеческого детеныша. Завтра. Завтра ночью они прилетят к ущелью джинна. И если тот и в самом деле знает ответ, тот ответ, которого его хозяин дожидается уже более ста лет, то Крапивник, наверное, отправится к Подолу неба, чтобы наконец снова поохотиться всласть.
Мухоножку передернуло. Нет, об этом он не хочет думать. Какое его дело? Он всего лишь чистильщик панциря у своего хозяина. Он выполнял распоряжения Крапивника с тех пор, как вылупился из маленькой разноцветной колбы, как цыпленок из яйца. И совершенно не важно, что он терпеть не мог своего хозяина. Важно лишь то, что хозяин проглотит его, ни секунды не задумавшись, если он не принесет ему долгожданного ответа.
— Следи за своим сердцем, Мухоножка, — прошептал гомункулус. — Иди и делай свою работу.
Перед самым приземлением Лунга Мухоножка заметил неподалеку блеснувшую воду. Это была старая цистерна, которой давно уже никто не пользовался, однако драгоценная дождевая влага по-прежнему в нее собиралась. Гомункулус совсем уже собрался туда отправиться, как вдруг почувствовал, что Бен просыпается. Мухоножка скорее спрятался за ближайшим камнем.