— Ба! Мне кажется, или это в самом деле Лот Кидси говорит?
Лот засмеялся:
— Нет, не кажется, старый хитрец! Открывай, не мешкай. Я не один.
Зычный голос «старого хитреца» велел кому-то крикнуть Эба, и сразу же загремели металлические засовы.
— Это Гари Слимен, — шепнул Лот спутникам.
Мирон поневоле напрягся: Гари Слимен раньше был Воином. Знак, ныне принадлежащий Мирону, он носил на груди тридцать шесть лет. Его знал в Шандаларе каждый. Вернее, слыхал о нем, ведь видели его лишь немногие.
Левая створка ворот приоткрылась, впуская Воинов во владения Эба. Могучий, похожий на медведя мужчина, совершенно к тому же седой, крепко обнялся с Лотом. Мирону даже показалось, что едва слышно хрустнули чьи-то кости.
— Привет, Гари! Зачем ты здесь? — Лот не скрывал радости.
Бывший Воин ответил все тем же замечательным басом:
— Я у Эба теперь вроде как управляющий. А ты зачем здесь? Я слышал, последнее время ты все больше во Фредонии пропадал.
— Дело... Чуть попозже, — Лот на секунду умолк, оглядываясь. — Встречай смену, Гари! Это Мирон Шелех, а это — Демид Бернага. Нынешний щит Шандалара.
Гари оценивающе вперился взглядом в молодежь. Мирона он прежде никогда не видел, но испытывал к преемнику вполне понятный интерес. Слухи о стычках с сагорскими пиратами, походе на Отранскую крепость и битве с князем Валуа быстро достигли ушей старого Воина, а значит траги не ошиблись в выборе. Его Знак попал к достойному, и это наполняло сердце Гари гордостью.
Впрочем, траги не ошибались никогда.
Демид молча стоял позади товарищей. Если он и смущался в такой компании, то ничем этого не выдавал. На его счету было пока всего одно серьезное дело: разборка с кочевниками на северных берегах Таштакурума, поэтому он чувствовал себя подростком среди взрослых мужчин.
Но Гари пожал ему руку как равному.
— Слыхал и о тебе, гроза кочевников. И не только я...
В этот миг из дома показался Эб Долгопол: его невозможно было не узнать, ведь описаниям Даки стоило верить. А Даки сказал только что «Эб поперек себя толще и всегда в длинном вышитом халате, даже когда спит, по-моему. За это его Долгополом и нарекли.»
Эб моментально потащил путников в дом, даже толком не поздоровавшись.
— Потом, потом, — отмахивался он, протискиваясь в двери. — Не на пороге же? Входите...
Оглянуться не успели, как очутились за накрытым столом. Мирон поймал себя на том, что всего за несколько дней привык к уюту и роскоши. К хорошему быстро привыкаешь. Мысль, что скоро вновь придется пешком пересекать Шандалар, увязая в болотах, упорно бродила где-то на задворках сознания. Мирон тщетно гнал ее прочь. Дорога и Воин встречаются быстро и расстаются ненадолго, а пока можно наслаждаться покоем, забыв о палатке и походном мешке, брошенных в дальнем углу Эбовой гостиной.
— Помимо наилучших пожеланий Даки просил преподнести эти книги, почтенный Эбир. Одна из них по рудному делу.
Глаза Долгопола сверкнули: книги в кожаном переплете были едва ли не самой большой ценностью в теперешнем мире. Эб принял их с неприкрытым благоговением. Мирон знал, что торговец недавно купил шахты где-то в горах под Сагором и книга по рудному делу пришлась весьма кстати.
— Умеет Даки делать подарки, — шепнул Демид Мирону.
Было еще что-то для жены и дочерей Долгопола, но Мирон вручение пропустил, смакуя тонкое туранское вино. Демид, скорее всего, тоже.
Сразу после ужина Лот заговорил о деле. За столом к этому времени роме Воинов остались только хозяин и Гари. Эбу все рассказать как есть посоветовал Даки, а Гари сам был когда-то Воином и в стороне не остался бы. Лот кратко изложил факты и умолк.
— Кто вспомнил о Лерое? — бесстрастно спросил Эб когда Кидси закончил.
— Настоятель прихода Зельги Ринет Уордер. Он прислал монаха, из уст которого мы и узнали, что Лерой может посоветовать что-то дельное.
Эб глубокомысленно кивнул.
— М-да... Лерой — и впрямь ходячая загадка.
— Что о нем известно? — спросил Лот, откинувшись на высокую спинку стула. — А то мы даже не догадываемся на какой козе к нему подъезжать.
Эб забарабанил по столешнице толстыми, как молодые огурчики, пальцами.
— Не очень-то много. Когда я купил дом на этой улице, а было это тридцать четыре года назад, Лерой уже давно жил здесь. Был каменщиком, подручных при нем много состояло, целая бригада. В гильдии с ним считались, да и мастер он был, каких мало. Но, знаете как это часто случается: сапожник, а без сапог. Так и Лерой: многим дома отстроил на заглядение (кстати, и мне тоже), а сам жил с семьей в халупе какой-то, чтоб хуже не сказать. Как-то после выгодного заказа решил он себе дом начать. Халупу свою снес, и нашел, вроде бы, что-то вмурованное в стену. Одни говорят — шкатулку, другие — чуть ли не сундук. Не знаю, кому верить, да и разница невелика. С тех самых по Лероя стало не узнать. Работать он бросил, бригаду распустил, жену с детишками к родственникам за Провост отослал. Года два он только пил; не знаю, где деньги добывал, верно, клад его тот самый золотом обеспечил. Только в таверне его и встречали. Мало-помалу поползли слухи: будто прознал Лерой что-то нечистое о своих предках. И никаких подробностей. Сам Лерой молчал, как проклятый, а потом вдруг исчез месяца на три. Ни слова никому не сказал — ушел ночью, чтобы меньше кто видел. Вернулся только к осени, как сейчас помню: у меня все лоси подурели, гон как-раз начинался. Иду я к пристани, а он навстречу. «Здравствуй, говорю, сосед. Где пропадал?» А он в ответ: «Слыхали, Эбир, что люди о прадеде моем болтают? Так вот, это все правда.» И пошел себе дальше. Я тогда только плечами пожал, забот по горло, не до него. А Лерой еще с полгода пропьянствовал, а потом как отрезало — ни капли. Прежде бочки из таверны не успевал таскать, а то вдруг прекратил, и все тут. Бригаду свою снова созвал, но сам не стал почему-то работать как раньше, только договаривался о заказах и советами помогал, если что не ладилось. Сидит до сих пор дома у себя, редко когда выходит. Почти тридцать лет уже. Чем он занят — ума не приложу. В доме все тихо и чинно. Да, собаки у него появились. Еще давно — здоровущие, черные все как одна, и злые, словно черти. Только Лероя и признают. Боится он кого-то, не иначе. Да кого здесь бояться? Не знаю даже. Вот и все, что я знаю.
Эб умолк, разведя руками. На первый взгляд в истории, приключившейся с Лероем, не было ничего странного. Но Мирон нутром чуял: не все так просто, как кажется. Что мог каменщик узнать о своем прадеде? Что тот в свое время разбойничал? Но разве это повод так круто менять жизнь? Да и бояться кого через столько-то лет? Может, потомков его дружков? Нет, не похоже. Слишком много темных мест.
— Скажите, Эбир... — начал было Демид, но Долгопол властным жестом оборвал его.
— Воины зовут меня просто Эб.
— Хорошо... Эб. Я хотел спросить, не творится ли чего необычного в окрестностях Тороши? Особенно на болотах. Звери, там, странные или еще что?
Эб пожал плечами:
— Время от времени хуторяне плетут всякий вздор о болотах, но так было всегда, сколько себя помню. Хотя, должен признать: последние годы плести стали заметно чаще. Правда, я никогда не обращал внимания на разные байки. Торгую я нынче в основном морем и на болота уже лет пять как не попадал.
Демид полез за пазуху и извлек сложенный вчетверо лист бумаги.
— А на это что скажешь?
На стол перед Долгополом лег рисунок Демида, изображающий встреченного в топях Скуомиша зверя со всадником. Эб поглядел на рисунок и так, и эдак, поворачивая его пухлыми пальцами.
— А что говорить? Если мухоморов нажраться, еще и не такое привидится... Но рисунок вообще-то хороший.
Гари протянул иссеченную шрамами руку, но рисунок взять не успел: на улице послышался громкий шум, потом истошные крики, проникшие даже за толстые стены Долгополова дома-цитадели. Топот шагов на лестнице, стук в дверь. Взъерошенный привратник на пороге вопит:
— Пожар, хозяин! Дом Лероя горит!
Все мигом вскочили на ноги. Пожары в вечно сыром Шандаларе случались крайне редко. Когда выбегали за ворота Демид негромко шепнул Мирону:
— Началось, кажется...
Пылающий дом Лероя отделяло от жилища Эба два двора. По улице сновали люди, а за каменным забором заходились лаем собаки.
Пламя было тусклое, трескучее. Непрекращающийся дождь не позволял ему как следует разгореться; но оно и не гасло. Кое-как одетые зеваки сгрудились перед воротами.
За высоким каменным забором происходило нечто странное: в пламени метались неясные тени, что-то с грохотом обрушилось, подняв сноп рыжих искр, зазвенело стекло, жутко завыла собака...
— Помоги! — крикнул Мирон кому-то из глазеющих на пожар горожан, бросаясь с разбегу к стене. Заспанный мужичонка послушно подставил спину и Воин мигом оказался наверху. Левую перчатку распорол острый осколок стекла, один из многих, вмурованных в кромку забора. Рука, к счастью, не пострадала. Мирон тихо изумился: стекло на заборе? Специально, чтобы не лазили, что ли?
Рядом возник Демид, придерживая ножны с мечом, словно меч мог понадобиться на пожаре.
— Вниз? — крикнул он, скорее утверждая, чем спрашивая.
Мирон кивнул.
— Откроешь ворота, а я в дом! — добавил Шелех уже в прыжке.
Земля упруго толкнулась в подошвы сапог, грязь брызнула в разные стороны крохотными фонтанчиками. Мятущееся пламя выхватывало из ночи то угол какого-то сарайчика, то чахлые кустики боярышника, растущие вдоль забора, то высокое крыльцо дома. Мирон шагнул вперед и едва не наступил на труп огромной черной собаки, валяющийся в жирно поблескивающей луже крови. Бок собаки был рассечен не то мечом, не то когтями.
Острое чувство близкой опасности захлестнуло Мирона и он больше не расслаблялся. Слева, где приземлился Демид сгустилась на мгновение шевелящаяся тьма, послышалось неприятное шипение и резко зазвенела сталь. Больше Мирон ничего разобрать не успел: ему навстречу рванулось что-то темное, бесформенное; разглядеть удалось только пасть, полную зубов, да несущийся навстречу клинок. Мирон едва успел выхватить свой меч и заслониться.
Дальше запомнились только разрозненные куски: бешеная рубка непонятно с кем, кровь, крики за забором и нетерпеливый стук в ворота, вдруг возникший из густой тени у забора черный пес, двойник убитого, яростно рвущий чью-то плоть, неистовый клич Демида: «Й-э-э-э!!», отражение пламени на его клинке, красноватые отблески на мокрой земле, гул огня, предсмертный хрип собаки, перешедший в жалобное поскуливание...
Неожиданно и сразу противник пропал. Отступил и растворился в слепящем жерле пожара. Мирон его, кажется, только слегка ранил. Демид пятью шагами левее возился с запорами на воротах; на утоптанной грязи под ногами умирал второй пес, разрубленный чуть ли не пополам. По ту сторону забора все перекрыл зычный голос Гари: «Лестницы! Лестницы, чтоб вам...» В доме, объятом алым цветком огня, с треском и грохотом рушились перекрытия.
Ворота, наконец, отворились, во двор хлынули люди. Мирон к этому времени пытался обойти дом по кругу, но страшный жар и удушливые клубы дыма не пускали.
Потом его догнали Демид и Лот Кидси, и последнее, что отпечаталось в памяти перед тем, как напряжение схватки сошло окончательно, это несколько неясных силуэтов с перепончатыми крыльями, взмывших в ночное небо с резкой грацией летучих мышей.
Эб Долгопол вовсю руководил тушением пожара; люд с ведрами и кадками сновал от колодца к дому, пошли в ход багры. Пламя медленно, но верно стало уступать. Помогал и равнодушный дождь. Скоро пламя и вовсе сбили, только клочья дыма неспешно ползли ввысь, да чернели везде головешки. Стало вдруг темно, пришлось зажигать факелы.
Мирон угрюмо вычистил меч и отправил его в ножны. В душе пульсировала гулкая пустота.
— Кто это был? — негромко спросил Кидси, перемахнувший через забор в тот самый момент, когда открылись ворота, и потому почти ничего не увидевший.
Мирон, после долгой паузы, с неохотой ответил:
— Не знаю... не разглядел. Быстро все так...
Рыжий Лот успокаивающе положил ему на плечо тяжелую руку.
— Не бери в голову, Шелех. Мы сделали все, что сумели.
Демид, недвижимо стоящий поодаль, вздохнул:
— Я — не я, если это не те, кто разъезжает по нашим болотам на всяких чудовищах.
Кидси, задрав голову, глядел в небо.
— Значит, они способны летать... Это плохо. Очень плохо.
Мирон глухо сказал в пустоту:
— А ведь могли сразу с корабля сюда придти... И все было бы совсем не так.
— Ну-ну, — Кидси вновь похлопал его по плечу. — Мы не провидцы. Знать будущее никому не дано.
Мирон поднял на него упрямо-колючий взгляд.
— Но мы обязаны предвидеть будущее, Лот, ибо мы — Воины. И никто не простит нам ошибок.
Лот промолчал.
Подошел Гари, кутаясь в незастегнутую куртку. Лицо его застыло, как угрюмая маска.
— Нашли Лероя...
Три пары глаз обратились к нему с неясной надеждой, хотя кто смог бы уцелеть в полусгоревшем доме?
— Он был уже мертв, когда начался пожар. Его закололи прямо в постели...
Первый бой они безнадежно проиграли. С этим спорить не приходилось.
— Пошли отсюда, — сказал Лот отрывисто. — Нечего здесь больше делать.
Трое Воинов медленно зашагали к воротам; суетящиеся горожане предупредительно расступались перед ними.
Гари крикнул вслед, что они с Эбом вернутся, когда управятся с первоочередными заботами и дождутся мэра.
Воины уже вышли на улицу, когда от густой тени напротив двора Лероя отделилась тень поменьше и заскользила навстречу.
— Вы — Воины?
Лот, Мирон и Демид, остановившись, с удивлением рассматривали мальчишку лет восьми с недетски серьезным лицом. Одет он был в слишком просторную куртку с капюшоном, то и дело сползающим на глаза, замшевые брючки с нашивками и ладные яловые сапожки.
— Да, мы Воины, — ответил за всех Лот. Спокойно, как взрослому, ибо мальчишка явно поджидал их неспроста.
— Покажите Знак. Хотя бы один.
Ничего не спрашивая Лот опустился на одно колено и распахнул ворот куртки.
Мальчишка внимательно поглядел на медальон и удовлетворенно кивнул.
— Хорошо. Я должен передать вам всего два слова. Лерой велел мне это сделать только если с ним что-нибудь случится. Но обязательно Воинам, и никому кроме них.
Лот бережно взял его за худенькие плечи, скрытые под необъятной курткой.
— Говори, сынок. Перед тобой все Воины Шандалара. Может быть, твои слова спасут Озерный Край.
Мальчишка снова кивнул:
— Да, Воин. Лерой велел передать вот что...
Он на секунду умолк, а потом внятно и негромко произнес:
— Шаксурат. Дервиш.
Мирону показалось, что в непроглядной тени, откуда вынырнул мальчонка, кто-то пошевелился. Рука сама потянулась к мечу в ножнах.
Мальчишка перехватил его взгляд и негромко щелкнул пальцами — из тени пружинисто вышел огромный черный пес.
Часы на площади невозмутимо отбили десять. С момента, когда Воины прибыли в Торошу, прошло чуть больше четырех часов.
Через четверть века лишь один из ста шандаларцев остался в Краю Озер. Страна словно вымерла: ушли не только люди, но и практически все животные, не вынесшие существования впроголодь и по колено в воде. Снег, задержавшийся с последней зимы, стаял и впитался в землю лишь к этому времени. Перестали по ночам замерзать ручьи, зато дождь теперь лил чаще, почти не переставая. Понемногу ожили уцелевшие ивы, зазеленела хилая ольха на островках. Новые болота зарастали мхом; впервые люди обратили внимание на опоку, распространившуюся особенно бурно. Упрямые шандаларцы приспосабливались к непривычной жизни, не желая уступать слепому року. Вышли из обихода некогда знаменитые шандаларские кони — кому-то пришло в голову приручить пару лосей, которые как ни чем не бывало разгуливали на своих широченных раздвоенных копытах по самой жуткой грязище. Ловкий хуторянин откуда-то из-за Вудчоппера догадался строить оранжереи-теплицы, натягивая на каркас из прутьев знаменитую тэльскую прозрачную парусину. Крестьяне из окрестностей Тороши уговорили одного заморского купчину привезти саженцы северного риса, который потом почитал за счастье произрастать в стоячих лужах приморских полей. Рисовые лепешки скоро сделались обычной пищей по всему побережью, от Адванса и Корондаля до самой Сулны. Не стало в Шандаларе дров, трое бродяг-старателей в предгорьях между Орхоном и Кит-Карналом отыскали богатейшие залежи огненного камня и разнесли добрую весть повсюду, где проходили, а молва завершила дело. Там, где пытались культивировать что-нибудь помимо риса и опоки, научились осушать поля, прокапывая целые системы дренажных канавок. Размокшие дороги перестали быть сколько-нибудь надежными связующими нитями между поселениями (хотя верховые лоси без труда проходили по ним), тут же смекнули, что озера и реки позволят теперь добраться куда угодно на лодках. В жизнь прочно вошли челнок и весло, вытеснив запряженную лошадьми или волами повозку. Городки-порты Зельга, Тороша и Эксмут стали единственными воротами и лицом Шандалара, потому что тащиться через болота никто не желал и все гости и торговцы прибывали морем.
Приблизительно в то же время на острове Сата появились первые монахи-поселенцы из Турана, основавшие монастырь. Понемногу они заняли и другие острова Ближнего Архипелага. Первым делом пришлые монахи отправили миссии в приходы Зельги, Тороши и Эксмута, после чего между Шандаларом и монастырем завязались вполне мирные, а главное — выгодные обеим сторонам отношения.
Но вовсе не была легка и радостно жизнь шандаларцев. Дождь, тучи и холод не отпускали страну; притупилась тоска по полузабытому Солнцу, пришлось перетерпеть голодные годы, когда день похож на день, словно капли дождя друг на друга, и точно известно, что завтра будет так же сыро и холодно, как и вчера, и сегодня.
Новая напасть свалилась на наши головы: враги-кочевники.