— Я хочу есть, — напомнил Андрей.
Кристина кивнула, не отрываясь от монитора, взвизгнула (ей удалось спасти гонщика от столкновения) и сказала:
— Там остались две сосиски, свари себе.
Андрей молча проглотил ее —предложение, встал и направился в кухню. И вовремя — над плитой скакали Кристинины термобигуди. Он метнулся к плите, выключил газ. Бигуди, с кипящим в них воском, еще некоторое время пытались покинуть раскаленный ковшик. Вода давно выкипела, одна бигудина треснула, кафель был заляпан воском. Андрей почувствовал, как внутри его тоже-что-то закипает, и попытался изменить точку зрения на проблему. Найти в ней что-нибудь смешное. Ну действительно — разве не смешно: молодой ученый, аспирант, приходит домой поужинать, а на кухне скачут бигуди! Как ни крутил Андрей точку зрения, веселее не становилось. И есть хотелось все больше. Он открыл холодильник и пошарил в нем. Кроме обещанных двух сосисок, там действительно ничего стоящего не оказалось. Он сварил их, подумал вытряхнул из бутылки остатки кетчупа. Подумал еще, от крыл банку консервированной кукурузы и разместил желтую горку рядом с сосисками.
Андрей держал тарелку в руках, когда в комнате взвизгнула Кристина. Она заорала самым истошным голосом Он, выставив вперед тарелку, помчался на крик.
— Андрюшка! Лиза звонит из Африки! Скорей! Андрей завернул из коридора в комнату. Собственно, руки его уже были в комнате, а сам он все еще оставался в коридоре, потому что запнулся обо что-то и заскользил на линолеуме.
— У нас все хорошо! — весело докладывала Кристина, стоя посреди кромешного бардака в одних прозрачных трусиках и маечке-тельняшке. — Только жарко очень. Ой! — Кристина забросила брови под челку. — Что я про жару-то? У тебя там вообще — Африка!
Андрей запутался ногами в расставленных ловушках Кристининых босоножек и упал-таки, подбросив сосиски, вымазанные кетчупом, прямо на гору свежего белья.
— Андрюшка! — заорала Кристина, видя, как сосиски скатываются с горы белья, оставляя за собой следы кетчупа.
Андрей выхватил у нее из рук трубку и прижался к ней щекой.
— Лиза? Ты плачешь?
Ему показалось, что там, в трубке, раздался явный всхлип. Явный-явный.
— Ты скучаешь, — догадался он и добавил: — И мы все тут по тебе соскучились. Как ты себя чувствуешь?
Лиза была беременна, и Андрей много раз слышал, что у беременных такое изменчивое настроение, что им надо угождать и все такое. Лиза звонила часто, но в таком состоянии он слышал ее впервые. Вообще Лизка не была плаксой или нытиком. Поэтому Андрей сразу насторожился:
— Вы с Умару поссорились?
— Да, — всхлипнула Лиза.
Андрей почувствовал, что дело серьезное. Из-за пустячной ссоры Лизка не станет лить слезы в жилетку брату, находящемуся на другой половине земного шара. Не такая у него сестра. Лизка — не Кристина.
Кристина стояла возле горы белья, которую его мать перестирала еще в субботу, и доедала сосиску.
— Лиза, ты же знаешь, я никому ничего не скажу. Мне ты можешь доверять. Он изменяет тебе? Он не дает тебе денег? Или ты все придумала про большой двухэтажный дом, а на самом деле вы живете в хижине, в племени чернокожих дикарей?
Андрей пробовал шутить, но краем сознания боялся попасть в точку. Мать, например, давно успела взрастить в душе манию всяких ужасов, подстерегающих дочь в Африке. Недавно ее угораздило наткнуться на статью о русской девушке, вышедшей за африканца и теперь живущей в типичной африканской деревне, без воды и нормальной кровати. После этой статьи мать подпрыгивала целую неделю. Поэтому Лизка со своей проблемой звонит не матери, а брату! Что-то серьезное…
— Или… что-нибудь… с ребенком? — От пришедшей внезапно мысли затылку стало горячо. Как он не подумал! Там же другой климат!
— Н-нет, — выдавила Лиза и заговорила быстро, словно боялась, что в комнату зайдут и помешают ей: — Ты понимаешь, Андрей, я не говорила вам. Это так ужасно… Я никак не могу к этому привыкнуть. Я не одна у Умару! У него уже, оказывается, есть жена. Старшая жена, представляешь? Он ничего не говорил мне. А когда мы приехали, то… Я сначала думала, что это какая-нибудь двоюродная сестра или еще там кто-нибудь. У них в доме живут все родственники, я долго не могла запомнить, как кого зовут. Мы жили со всей его родней. А потом, когда на нашей половине закончили ремонт, мы туда переехали, и… и она — с нами! Я только тогда поняла, в какое положение попала, Андрюша! Я уже была беременна. Она, все время на меня так смотрит…
У Андрея сжалось сердце. Пересохло во рту. Господи, ну почему это случилось с его сестрой?! Так банально и пошло, что хоть кричи. Что он может сказать ей?
— Лиза! Лиза, ты говорила с ним? То есть, я хочу сказать, он там что себе думает?
— Понимаешь, Андрюша… Тут все по-другому… У них свои правила. Он вообще не понимает, в чем проблема. Он считает, что я капризничаю и что меня избаловала мать.
— Тебя — избаловала… — Внутри у Андрея словно запрыгали термобигуди. Ну, попадись ему этот Умару! Это Лизку-то избаловали? Да ему бы Кристинку, она бы их табор быстро разогнала! — Почему она живет с вами9 Неужели ничего нельзя сделать? Он же говорил, что разведен?!
— Ну да. У нее детей нет, и он говорит, что я принесу ему первенца и буду главной женой. А если я рожу много, то он больше не женится…
— Много? Много — это сколько? — Андрей тщетно пытался представить Лизкину многодетную африканскую семью. На том конце провода что-то невнятно пробормотали. — Лиза! Ты там не поддавайся! У тебя есть семья, у тебя есть дом, ты об этом помни! Если тебе там плохо, прилетай домой! Наплюй на эту Африку, мы вырастим твоего ребенка сами!
Все свое кипение, весь свой пыл Андрей постарался вложить в эти слова. Если бы он мог приехать в эту Африку и оградить сестру от страданий! Если бы мог!
— Спасибо, Андрюшка, — остановила его сестра. — Ты только, пожалуйста, маме не говори ничего, а? Поцелуй от меня Кристину… Мне правда полегче стало, как с тобой поговорила…
И в разговор вклинились противные длинные гудки.
Андрей попытался представить сестру. Как она сидит в своей спальне в большом белом доме, в окна видны верхушки финиковых пальм, а посреди двора бьет фонтан.
* * *…Лиза сидела на белом шелковом покрывале. Оливковый телефон смотрел на нее сочувственно, но — беспомощно. Что он мог?
Сквозь решетку жалюзи и паутину москитной сетки она видела полосы пальмовых листьев и длинную рыбину автомобиля Умару. Все казалось сном, от которого нельзя проснуться. Разговор с братом окончательно обессилил ее. Она прилегла на покрывало, щекой ища прохладу. Но даже шелковые простыни не давали ей этого ощущения. Ребенок вовсю шевелился, он всегда чувствовал, когда она нервничает. Она закрыла глаза. Ну что ж, ей и правда полегче. Часть груза она переложила на брата, теперь он знает и будет переживать за нее. Пусть. У Умару здесь столько родни, свои отношения, нарушить которые — ни Боже мой! И они горой друг за друга. А она — одна, совсем одна в чужой стране. Ни родни, ни подруг… Ну что ж, у нее есть брат, который теперь все знает…
Лиза почувствовала, что ребенок поверил в ее расслабленность и тоже размяк, затих. Они задремали.
Она даже не поняла, успела она заснуть или нет, только из полудремы ее выдернул звук. Почти неуловимый звук, подобие шороха. Но Лиза тотчас вынырнула из дрожащей мари полусна и поплыла назад, в явь. Она не открыла глаз, а только сделала шторку из ресниц и за полупрозрачной, рифленого стекла стеной увидела силуэт. Не нужно было обладать богатой фантазией, чтобы догадаться, кто это. Осторожная грация пантеры, прямая спина гордая постановка головы.
Первая жена Умару стала Лизиным кошмаром и вполне могла присниться, но Лиза твердо знала, что это не сон. Под ногами грациозной Адамы скрипнула циновка. Лиза видела, как Адама протянула руку. Неужели она подвинет дверь и войдет к Лизе в спальню! Только этого не хватало! Эта женщина чувствовала себя хозяйкой и расхаживала по всему дому, командуя прислугой благо та плохо понимала Лизин английский. Но войти Лизе в спальню!
Лиза не пошевелилась. В ней боролись страх и любопытство. Что станет делать Адама в ее спальне? Дверь бесшумно отъехала. Черная пантера помаячила в проеме двери и двинулась вдоль прозрачной стены, стараясь не шуметь. Нужно отдать ей должное, она была бес шумна, как кошка, ей и стараться было не нужно. Она и родилась с этой дикой грацией и манерами ласковой хищницы.
Адама обошла кровать, и Лиза сразу почувствовала дуновение прохлады. Не открывая глаз, поняла: Адамка включила кондиционер. Какая забота! И это после их утренней стычки! Лиза не собиралась с ней разговаривать и поэтому лежала, наблюдая за соперницей из-под полуприкрытых ресниц.
На стуле возле кровати лежал кремовый пеньюар, который Лиза надевала по утрам, провожая Умару на работу. Пеньюар Лизе очень нравился. И нравился, видимо, не только ей. Адама остановилась и, секунду помедлив, потрогала пальцами оборку. Лиза почему-то была уверена, что Адама сделает какую-нибудь пакость. Например, выльет на пеньюар пузырек зеленки или отрежет завязки. Но Адама сделала другое — она взяла пеньюар и выскользнула с ним из комнаты. Лиза чуть не вскрикнула ей вслед. Но — сдержалась. В широкий дверной проем ей хорошо было видно, что происходит в соседней комнате. Адама накинула на себя Лизин пеньюар и стала смотреться в зеркало. Зеркала в комнате висели повсюду, поэтому Лизе были видны ее отражения. Смуглая кожа Адамы казалась еще чернее, оттеняемая кремовым. Лиза должна была признать, что негритянка красива. Своей, местной, африканской, красотой. На Лизу она смотрит как на заморскую экзотическую птицу и не прочь примерить чужое оперение.
На стуле возле кровати лежал кремовый пеньюар, который Лиза надевала по утрам, провожая Умару на работу. Пеньюар Лизе очень нравился. И нравился, видимо, не только ей. Адама остановилась и, секунду помедлив, потрогала пальцами оборку. Лиза почему-то была уверена, что Адама сделает какую-нибудь пакость. Например, выльет на пеньюар пузырек зеленки или отрежет завязки. Но Адама сделала другое — она взяла пеньюар и выскользнула с ним из комнаты. Лиза чуть не вскрикнула ей вслед. Но — сдержалась. В широкий дверной проем ей хорошо было видно, что происходит в соседней комнате. Адама накинула на себя Лизин пеньюар и стала смотреться в зеркало. Зеркала в комнате висели повсюду, поэтому Лизе были видны ее отражения. Смуглая кожа Адамы казалась еще чернее, оттеняемая кремовым. Лиза должна была признать, что негритянка красива. Своей, местной, африканской, красотой. На Лизу она смотрит как на заморскую экзотическую птицу и не прочь примерить чужое оперение.
Адама запахнула на себе пеньюар, прошлась, повернулась, производя руками свои характерные движения, и прищелкнула языком. Лиза собралась было «проснуться», прервать спектакль, но услышала раздававшийся на лестнице голос Умару. Он поднимался.
Адама замерла в позе обманчивого кошачьего равнодушия, и Лиза замерла, а точнее сказать — съежилась. Она и сама не смогла бы объяснить своего состояния. Она как бы попала в чужую игру и не могла поймать момент, чтобы выйти из нее.
Умару поднялся и увидел Адаму в Лизином пеньюаре. Он что-то коротко сказал своей первой жене, а может, спросил. Та ответила негромко, махнула рукавом пеньюара в сторону спальни. Лиза испугалась. Она испугалась, что увидит какую-нибудь интимную ласку между ними. Вдруг он решит, что Лиза спит, и подойдет и обнимет Адаму? Лиза точно знала о себе: она этого не переживет. Она не сможет это проглотить. Как проглатывает молчаливая Адама с глазами-маслинами и грациозной шеей.
Умару что-то сказал Адаме и направился в сторону спальни. Пеньюар полетел ему вслед. Адама стремительно спускалась по лестнице.
Лиза сидела на кровати, ее колотила дрожь.
— Я не могу, не могу так! Не могу так больше! — повторяла она, чувствуя приближение слез.
Умару подсел, обнял ее большими руками и стал качать из стороны в сторону, как в ритуальном танце — равномерно и монотонна.
— Зачем она пришла на мою половину? Зачем?!
— Она включила тебе кондиционер. Видела, что ты страдаешь от жары, а спросить стесняешься. Она пришла с добрыми намерениями.
— Но зачем, зачем она берет мои вещи?
— Лиза! Не будь такой… жадиной. Адама видит, что ты — другая. И ты ей интересна. Она хочет подружиться с тобой.
— Она? Подружиться со мной? Да ты что?! Может быть, когда ребенок родится, она отнимет его и сама будет нянчить?
Умару пожал плечами. Он не видел в этом ничего особенного. Лиза была на грани отчаяния.
— Лиза, у Адамы нет детей. У нее дважды рождались мертвые дети, и она совсем отчаялась. Будь с ней помягче. Она хорошо к тебе относится!
— Я только это и слышу! — Лицо Лизы покрылось бисеринками пота. — Я не могу так жить! Я вышла за тебя замуж не для того, чтобы делить тебя с кем-то! Я не собиралась в гарем! Я не готова к этому! Если бы я знала, что у тебя гарем, я ни за что бы не поехала сюда!
— Где ты видишь гарем? — рассмеялся Умару. — Я недостаточно богат, чтобы содержать нескольких жен. Вот видишь, предстоят новые расходы. Теперь придется Адаме покупать пеньюар, чтобы она не трогала твой.
— Ты смеешься? — возмутилась Лиза. — Тебе весело? Так знай же: или я, или она! Если она останется здесь, я уеду домой!
Умару озадаченно смотрел на Лизу. А Лиза отвернулась, но ей все равно мерещились глаза Адамы — иссиня-черные, как маслины.
ГЛАВА 10
— Ларочка, это я…
В комнату проник круглолицый мужчина с животиком будды. Лицо его лоснилось, будто он только что наелся блинов.
— Я принес кое-какие бумажки, нужно их подписать… Ты ведь не забыла, дорогая, о чем мы беседовали прошлый раз? Или я…
— Я помню.
Лариса вышла из-за письменного стола.
— Адвокат приготовил документы о разводе? Я должна их подписать.
— А тебе читать не вредно? Над чем ты работаешь? — Стасик скосил глаза на бумаги, разложенные у Ларисы на столе.
Лариса бросила сверху журнал.
— Я здорова. Читать мне не вредно, писать тоже. Лариса взяла протянутые ей бумаги, стала просматривать.
Стасик подошел к столу и убрал журнал. Он, как бы от скуки, стал просматривать листки, исписанные убористым почерком его жены. Лариса подняла на него глаза. Ей было неприятно, что этот человек трогает и читает то, что она никому не показывала.
— Ты пишешь диссертацию? — Брови Стасика подпрыгнули.
— Разве тебе это интересно? — Лариса пожала плечами. — Занимаюсь чем хочу.
Она вовсе не стремилась, чтобы ее слова показались вызывающими. Но именно так они прозвучали. Стасик положил бумаги на место и накрыл их журналом. Он наблюдал, как Лариса один за другим подписывает документы. Он не ожидал, что все будет так просто. Он уже отлично знал: у Ларисы шок и большие проблемы с памятью — здесь помню, здесь не помню. И он приготовился к вопросам. И ответы тщательно продумал и даже отрепетировал. Но такого равнодушия, такого пофигизма он от своей жены не ожидал. И — растерялся.
Главное — выражение лица у нее было… совершенно чужое! Ну как будто и не Лариса это. Не та Лариса, что хватала его за штаны и умоляла: «Не бросай меня!» И выражение глаз ведь у нее прежде было совершенно собачье! У них во дворе однажды собаку машиной сбило, и вот тогда у собаки было такое выражение глаз, как совсем недавно у Ларисы. А эта, сегодняшняя, Лариса была абсолютно чужая и незнакомая. Эта незнакомость ставила Стасика в тупик. А может, она что задумала? Контрплан? Или… она совсем умом тронулась?
К концу своего визита к жене Станислав Антонович Захаров пришел к выводу, что у жены не все в порядке с головой. И даже больше, чем предполагает ее тетка, эта врачиха-купчиха.
— У тебя — все? — поинтересовалась Лариса, отдавая мужу бумаги. Он видел — ей не терпится, чтобы он ушел.
Лариса действительно хотела скорее сесть за письменный стол. Ей нужно было записать свой последний сон. Она записывала сны. Они были как продолжение один другого. Записывать сны просил врач. Выполняя его задание, Лариса так увлеклась, что заметила — это занятие захватывает ее все больше. А сны, что проносятся в сознании человека летучей паутинкой, у нее развертываются обзорной панорамой, подробной историей.
И ее тяготил этот визит, она не могла вспомнить своих прошлых чувств к этому человеку. А в настоящем она не воспринимала его. Лариса не могла понять, как она могла любить эти дрожащие щеки, эти бегающие глаза и уши, прижатые к голове вплотную?! Поэтому она с облегчением вздохнула, когда он ушел. Она плотно закрыла дверь и стала писать: «Рогоз спал, привалившись к скале. Сныть лежал рядом, обнимая дубинку.
Чина скользнула к проходу в пещере, и секунду спустя ее поглотила тьма…»
Станислав благополучно миновал лестницу и уже пересек холл, когда входная дверь распахнулась и на пороге возникла Ларисина тетка. «Принесла нелегкая», — чертыхнулся Стасик. И внутренне съежился, хотя виду не подал.
— Как здоровьице, Инна Викторовна? — Захаров попытался скользнуть мимо бывшей родственницы, но та весьма конкретно преградила ему дорогу.
— Стоять!
Не ожидая подобной стремительности, Стасик отступил и вытянулся в струнку. Секунда — и Инна выхватила у него из рук пакет с документами.
— Инна Викторовна, вы бы полегче!
— А ты присаживайся, зятек. В ногах правды нет. Инна Викторовна, не глядя на гостя, двинулась в глубь гостиной.
Стасику ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. И почему он не догадался захватить с собой дипломат? Его выдали эти прозрачные файлы.
Инна уже восседала в мягком глубоком кресле, нацепив очки, и неторопливо пробегала глазами документы.
— Вы бы не напрягались напрасно, Инна Викторовна, — наконец опомнился Станислав Антонович. — Мы с Ларисой — взрослые люди. Мы и без вашего вмешательства, так сказать…
— Ух ты змеюка, Стасик! — выдохнула Инна Викторовна, оторвавшись от бумаг. — Ох ты ж и мокрица канцелярская…
— Ну-ну! Не надо этих ваших выражений. У нас с Ларисой обоюдное согласие.
Инна Викторовна медленно заливалась краской. Ей впервые в жизни было стыдно не за себя, а за другого человека.
— Воспользовался, значит, Ларочкиным состоянием, таракан ты мокроусый! Обвел Ларису, как младенца беспомощного, и сматываешься? А что ж не через окно?
— Надо было! Если б знал, что на вас напорюсь, то…
— Напорешься! Ты на меня еще напорешься, бородавка! Я тебя выведу на чистую воду! Ты думаешь, один такой умный? Мы все тут с высшим образованием!
Инна Викторовна тряхнула бумагами перед самым носом у Захарова. Он схватился за листы, но Инна Викторовна выдернула их. Поскольку пальцы у Стасика от волнения стали скользкими, бумаг он удержать не смог.