Вадим Петрович. Так что, отменять билет?
Маргарита. Отменять.
Вадим Петрович. А я бы слетал на вашем месте. Сказал бы: «Привет. Премиленький городишко этот твой Нью-Йорк. Ну, все. Пока». Я бы слетал…
Пауза.
Только не к кому.
Маргарита. А, кстати. (Достает диктофон, отматывает пленку назад, включает.)
Голос Вадима Петровича. Сказал бы: «Привет. Премиленький городишко этот твой Нью-Йорк. Ну, все. Пока». Я бы слетал…
Пауза.
Только не к кому.
Вадим Петрович. Что это значит?
Маргарита. Неформальное интервью.
Вадим Петрович. И что?
Маргарита. По-моему получилось. Да, кстати, последний раз, когда монетка укатилась, там был орел, я наврала. Так что, как честный офицер, я готова.
Вадим Петрович. Ладно вам, Рита, офицерить. Как будто это что-то изменит в наших отношениях. Пойдемте, я поймаю вам такси.
Маргарита. Спасибо.
Квартира целительницы. Целительница и Галя.
Целительница. Заходите, раздевайтесь. Что вас беспокоит?
Галя. Я от Риты. Меня прислала ваша дочь Рита.
Целительница. Отлично. Какие у вас проблемы?
Галя. Я даже не знаю, как вам сказать… Я сразу не смогу. У меня все здоровое, но как-то… Понимаете… Когда я оказываюсь один на один с мужчиной, у меня ком в горле… И все тело как иголками. И мне страшно, что он потом мне никогда не позвонит. И мне стыдно, что я такая. Меня так воспитывали, что секс – это грязь. А мне много лет. У меня все есть. Я хочу семью, я хочу детей… А они шарахаются, понимаете? Даже те, которые сами все это хотят… Как будто на мне дорожный знак. Понимаете? Конечно, мне никто не может помочь, но я все время хожу к разным врачам…
Целительница. Ложитесь. Давайте сначала приведем ваши нервы в порядок. Я дам вам энергии. Сейчас у вас вся энергия блокирована вашими проблемами.
Галя ложится. Целительница кладет на нее руки.
Вы чувствуете тепло?
Галя. Да.
Целительница. Вам хочется спать?
Галя. Да. Это плохо? Да?
Целительница. Спите.
Галя закрывает глаза.
Целительница. Вы давно дружите с Ритой?
Галя. Три года. Я даже не представляла, что у Риты такая замечательная мама. Она все время говорит, что у вас сложные отношения. Я ее не понимаю. Я бы на руках носила такую мать!
Целительница. Я отдала ей всю молодость! Все свои силы! Я воспитываю внуков! Я бесконечно сую деньги! И подумайте, деточка, ни слова благодарности!
Галя. Рита – человек сложный. У нее все есть, и она играет людьми. Она не церемонится ни с кем. И всё почему-то сходит с рук!
Целительница. Вот именно, все сходит с рук! Другая бы мать забыла, как ее зовут! А я все терплю! У нее, видите ли, детские обиды и неврозы! Ну хватит уже, ведь сколько можно? Уже ведь выросла! Уже ведь седые волосы появляются, а у нее все детские обиды!
Галя. И смотрите, ей все само в руки идет! Ну почему? Я всю жизнь носом землю рою, а ей все на халяву! Другие с мужем разойдутся – десять лет на луну воют. А у нее сразу полная колода королей. Я все хочу научиться, как она, жить. Я ведь ничем не хуже! Я ведь такая же!
Целительница. Вы скромная, порядочная девочка. Моя Рита просто развратна. Конечно, у меня после смерти мужа были мужчины. Я даже с ней советовалась про них. Она в десять лет в этом соображала лучше, чем я в сорок. Я с ней потому и советовалась. А теперь она заявляет, что для нее после смерти отца каждый мой любовник был травмой! Начиталась каких-то Фрейдов! Мы семьдесят лет жили без всяких Фрейдов! И неплохо жили!
Галя. Она заставила меня пойти на свидание. Представляете, позвонила по телефону от моего имени и назначила свидание. Ей все нипочем. И мы встретились, а потом еще раз. И пошли ко мне. И сильно выпили. И мне было так хорошо. И я первый раз в жизни не психовала. Больше, конечно, так не будет! Это случайность, я же знаю. Это потому, что она договаривалась. Но мне было так хорошо. Я так удивилась. Я даже заболела после этого. У меня температура была под сорок. Мне ведь не может быть так хорошо. Это только потому, что она. Понимаете?
Целительница. Она мать в грош не ставит. Меня все уважают! Все мечтают ко мне попасть! Я стольких людей исцелила, когда за них уже никто не брался! Делать добро – это мое призвание, а родная дочь в грош не ставит!
Галя. И мне так важно с кем-нибудь еще попробовать. Вдруг мне теперь всегда будет хорошо? Я, конечно, знаю, что нет. А вдруг будет? Ведь это несправедливо, когда одним все, а другим – ничего. Я Риту очень люблю, но иногда… Ну, почему так? Мы даже когда на картах гадаем, ей все выпадает, а мне какая-нибудь маленькая неважная дрянь. Ведь все должно быть поровну! Мы даже когда под дождем рядом идем, у меня все колготки забрызганы, а у нее ни капельки? Ну почему, почему так? (Всхлипывает.)
Целительница. И эти бесконечно меняющиеся поклонники! Я каждый раз не знаю, как к ним обращаться. Я ведь плохо вижу, я так и не понимаю, знакомилась я с ними уже или нет. Хоть бы на ком остановилась!
Галя. Она-то остановилась, да он не остановился. Уехал в Америку к жене американке, а Ритка теперь бесится. Не все коту масленица!
Целительница. Это который? Музыкант?
Галя. Нет. Художник.
Целительница. На машине белой?
Галя. Нет.
Целительница. Рыжий такой, высокий?
Галя. Нет.
Целительница. Какой же это? Я его не видела.
Галя. Я сама только мельком. Застенчивый такой, с хвостом.
Целительница. Ничего себе застенчивый, если такую хамку, как Рита, умыл.
Галя. Я тоже считаю, что ей полезно. Она порхает, думает, что жизнь – это порханье. А жизнь – это слезы и комплексы. Конечно, Рита встретила меня в трудный период, она меня вытащила, я ей многим обязана. Но она должна же знать, как живут другие. Это ей надо знать! Это даже лучше, она о людях пишет, а жизни не знает!
Целительница. Да, да. О людях пишет, по людям ногами ходит. Бросил, значит? Ничего ведь мне, стерва, не говорит, только: познакомься, это Вася, а это Миша, а это Гога. Ничего не рассказывает, никогда не пожалуется. Никакой духовной близости. А мне чужие люди все про себя рассказывают, все свои тайны доверяют…
Галя. А ее мужики, я знаю, они хотят, чтоб она о них написала. Она же модный журналист, они все карьеру делают. Я знаю, я ей всегда об этом говорю, а она только смеется.
Целительница. Дышите глубже. Чувствуете, вам стало легко?
Галя. Да. Правда.
Целительница. Я насытила вас светлой энергией возрождения. Вы больше не будете забрызгивать колготки, когда пойдете под дождем, вы будете ступать, как говорят на востоке, «по цветам».
Галя (встает, порывисто обнимает ее). Спасибо!
Целительница. Мы возвысили свои души, и пятна энергетической грязи сползли с наших витальных оболочек.
Галя. Да, да… боже, как красиво вы говорите. Я теперь поняла, в кого Рита такая талантливая! (У нее слезы.)
Целительница. Приходите, деточка, вы стали мне близким человеком. Я сделаю для вас все, что будет в моих силах. Жду вас завтра в это же время. А теперь, извините, у меня скоро следующий пациент. Я должна помедитировать.
Галя. Спасибо! (Уходит, слегка шатаясь.)
Целительница (встает, разводит руки в форме чаши). Энергия космоса! Войди в мои руки, в мои кости, вены и капилляры. Напои меня силой и гармонией. Дай мне чувство нужности людям, избавь от угрызений совести, от одиночества и смертной тоски… (Опускает руку.) Ну надо же! Уехал в Америку! Да от моей стервы можно и дальше убежать, я его понимаю!
Квартира Маргариты. Тимур доклеивает последнюю стенку.
Маргарита (в халате, говорит по телефону). Я не понимаю, у тебя что-нибудь случилось? Что значит поговорить? Это что, так срочно? Ну я не понимаю, мы с тобой два раза в жизни виделись, какая может быть экстренность? Ну, что значит, очень надо? У меня сейчас нельзя. Откуда ты звонишь? От моего подъезда? Подгони машину поближе, я сейчас прямо в халате выйду на десять минут. (Кладет трубку, Тимуру.) Это один парень.
Тимур (продолжая клеить). Я понял.
Маргарита. Он такой несчастный. Знаешь, такой Дубровский из песенки.
Тимур. Все несчастные. Все Дубровские.
Маргарита. Я на десять минут. У него что-то случилось.
Тимур. Пацифизм – это СПИД.
Маргарита. Тебе все равно еще полстенки клеить.
Тимур. Пацифизм – это СПИД.
Маргарита. Тебе все равно еще полстенки клеить.
Тимур. Я тебя больше не люблю.
Маргарита. Это правильно.
Тимур. Стенку доклею из принципа. Чтоб ты тут повесилась среди своих дешевых статей. Я буду играть регги на твоих похоронах.
Маргарита. Только не очень громко, а то все решат, что это надрыв. Я пошла. Я не очень лохматая?
Тимур. Для машинных ласк в самый раз.
Маргарита. Ты очень прозорлив. (Уходит.)
Тимур (берет лист, читает). «Поколение наших отцов не понимает, что мы должны жить и дышать не так, как они, что это наша защитная реакция на их черно-белый мир, в котором… в котором они делают вид, что борются с советской властью, а на самом деле боролись против плохой советской власти за хорошую советскую власть… за хорошую советскую власть!» Туфта! (Рвет лист на четыре части, отходит к окну, насвистывает, напевает.) Я думал, что не смогу вернуться, а я не смог не вернуться… (Возвращается к клею, намазывает куски разорванного листа и приляпывает их по очереди на недоклеенную стену.) Все! Пусть Дубровский доклеивает! Конец цитаты. Солнечная Африка, блин!
Звонят в дверь, он идет открывать, возвращается с Галей.
Галя. Привет.
Тимур. Ага.
Галя. Там Ритка у подъезда в машине сидит.
Тимур. Я в курсе.
Галя. А с кем она?
Тимур. С Ельциным.
Галя. Она сказала, что ты мне чаю дашь.
Тимур. Сама возьмешь.
Галя. А тебе налить?
Тимур. Нет. (Поет.)
Галя. Это твоя песня?
Тимур. Нет.
Галя (кокетливо). А правда, что ты был наркоманом?
Тимур. А кривда.
Галя. А с Риткой перестал? А правда, что ты женат?
Тимур. Слушай, ты чего приперлась?
Галя. А ты не груби. У Ритки таких, как ты, много, а лучшая подруга – одна.
Тимур. А давай проверим?
Галя. Давай, а как?
Тимур. Нет… С тобой нельзя проверить.
Галя. Почему?
Тимур. Потому что ты не баба, а фригид с ушами.
Галя. Не тебе судить.
Тимур (подходит к ней вплотную). А вблизи ничего.
Галя (отодвигается). Чего «ничего»?
Тимур (встает вплотную, запускает ей руки в волосы, обхватив затылок). И волосы мягкие, а с виду жесткие.
Галя (не очень уверенно). Отпусти.
Тимур. У Ритки тоже мягкие. Это они от краски стали жесткие. Там, где отросли, – мягкие. А там, где крашеные, как проволока. (Целует ее, она не сопротивляется, шарит по ее брюкам.) Ну, где тут что расстегивается, я не врубаюсь… Давай сама, брюки же твои. У меня плохое пространственное воображение.
Галя (испуганно). Я так не могу. Лучше ты ко мне приходи. Она сейчас войдет. Вот здесь кнопка, а здесь крючки. А я тебе давно нравлюсь, да?
Входит Маргарита.
Маргарита. Ого!
Галя (вырывается, отходит к стене). Твой нацмен мне чуть брюки не порвал!
Маргарита. Не тебе, а мне.
Тимур. Так это твои брюки? Странно, на тебе я их всегда мог расстегнуть.
Маргарита. Я за спичками. В машине зажигалка не работает. (Берет спички со стола, прикуривает.) Ну что за дела, Галка? Я тебя учу, учу, а ты с моим мужиком в моей хате моих брюк расстегнуть не можешь. Давай, еще разок попробуй. (Уходит.)
Галя стоит в оцепенении.
Тимур (подходит к окну).
Галя. Я пошутила, а она подумала.
Тимур. Да пошла ты!
Галя. Да ты сам-то здесь… Для клейки обоев.
Тимур. Уже доклеил.
Галя. Быстро доклеил. Она еще о твоем ансамбле ни строчки не написала.
Тимур. Она не пишет о музыке.
Галя. Ну, не сама, у них же там мафия.
Тимур. Хорошо быть дурой: все в жизни ясно.
Галя. Да ты ей не нужен. Я же знаю…
Тимур. Да она же без меня… Она без меня загнется. У нее кроме меня и этого козла в Нью-Йорке никого нет! Вы ж ее все для музыки держите.
Галя. Ты ей скажи, что сам ко мне полез. Ты ведь сам полез, да?
Тимур. Странная ты, Риткиной жизнью живешь, а сама ей каждую секунду гадишь.
Галя. Я? Да я ради нее… Да может, она мне дороже всех!
Маргарита и Дубровский в машине.
Маргарита. Зачем ты меня вытащил?
Дубровский. Так…
Маргарита. «Так» только официанта подзывают.
Дубровский. А ты зачем вышла, если «так» только официанта подзывают?
Маргарита. Ну, не тяни.
Дубровский. Поужинай со мной.
Маргарита. У меня послезавтра день рождения, а я еще платье не довязала.
Дубровский. Я тебе подарю платье. Поехали сейчас в валютку.
Маргарита. Мне надо довязать. Я так загадала.
Дубровский. Хорошо, будешь сидеть в кабаке и вязать.
Маргарита. Да что случилось?
Дубровский. Приехала эта… моя… со своим фермером. Я их сегодня ужинаю. Скажу, что ты моя жена.
Маргарита. Давай я с тобой какую-нибудь девку отправлю, помоложе и покрасивей.
Дубровский. Этого добра полно. Должна быть ты.
Маргарита. Да на нас же с тобой написано, что у нас ничего нет.
Дубровский. Мне с тобой легко. И она это увидит.
Маргарита. А что она?
Дубровский (пожимает плечами). Как все… Потолстела, поглупела… Родила дочку… Хочет жить со мной. Прямым текстом лепит. Этот ее по-русски ни слова, она и куражится.
Маргарита. А ты?
Дубровский. Думает, что я тот же, только с деньгами. Во сколько за тобой заехать?
Маргарита. Давай часов в восемь.
Дубровский. Отлично. Тогда беги.
Маргарита. А знаешь, неохота. Там у моей подруги крыша съехала на почве полового воздержания. Опасная, оказывается, вещь половое воздержание, просто делает из человека дебила. Знаешь, поднимись сам, возьмешь на столе пакет с вязанием, в стенном шкафу платье для ужина: там есть такое черное с золотым, есть голубое. Выбери под интерьер кабака. И туфли подбери, там в прихожей туфли стоят разные. Я из Италии привезла. И сумку обязательно. В ней косметика и вообще. На стуле висит. И главное, вязание.
Дубровский. А где твои дети?
Маргарита. Они учатся около мамы. Они туда после школы идут, а я потом приезжаю. Значит: вязание – раз, сумка – два, платье – три. Ой, я же без колготок. Колготки в ящике, в шкафу. Только найди целые. Понял?
Дубровский. Возьму сумку и вязание. Остальное по дороге купим.
Маргарита. Ой, ну это так просто! Шкаф стенной. Там все. Ну что тут сложного? И скажи им, что я ухожу к тебе навсегда. У тебя есть ручка и бумажка?
Дубровский. Вот ручка. А бумажки нет.
Маргарита. А это что?
Дубровский. Это обертка от конфет. Материной врачихе шоколадный набор завозил.
Маргарита. Она с изнанки белая?
Дубровский. А зачем тебе?
Маргарита. Пока ты пойдешь, я текст статьи накидаю.
Дубровский. На обертке?
Маргарита. Я ее в редакции на компьютер набью.
Дубровский. Давай проедем сто метров, купим блокнот.
Маргарита. Это неправильно. В потоке жизни все логично. И обертка тоже. Свобода – это доверчиво плыть в потоке жизни.
Дубровский. Вшивый буддизм. Свобода – это умение загонять поток жизни под ноготь. Сегодня будет ужин, о котором я грезил пять лет. Я его сто раз во сне видел. Я ее на самолет сажал, а сам видел этот ужин. Сегодня она увидит «нет». Я ни слова не скажу, я просто дам ей увидеть это.
Маргарита. А потом?
Дубровский. А потом суп с котом.
Маргарита. Хреновая твоя свобода.
Дубровский. Скажешь, ты бы отказалась так поужинать со своим?
Маргарита. Конечно бы, отказалась.
Дубровский. Врешь.
Маргарита. Ему бы это было больно. А потом, у меня с ним не любовь. У меня с ним завершенность. Любовь бывает разная на вкус, я знаю. У меня было много любви в жизни. А завершенность не имеет вкуса. Она имеет форму круга. Я мужа любила… Но я всегда знала, что это подступы к человеческим отношениям, а завершенность… в нее нечего добавить. Понял?