– Три квартала, – сказала Джоди.
– Где ты паркуешься?
– В гараже под домом.
– Хорошо, сверни с дороги за один квартал, – сказал Ричер. – Я посмотрю, что там делается. Потом снова приедешь и заберешь меня. Если я не буду ждать тебя на тротуаре, отправляйся в полицию.
Джоди повернула направо на Томас и остановилась, чтобы его выпустить. Он легонько стукнул по крыше машины, и она сорвалась с места. Ричер зашел за угол и нашел дом, в котором она жила, большое квадратное здание с недавно отремонтированным вестибюлем, тяжелыми стеклянными дверями, большим замком и вертикальным рядом звонков с именами жильцов в маленьких пластиковых окошках. Рядом с номером двенадцать имелась табличка «Джейкоб/Гарбер», как будто в квартире жили два человека. На улице было полно людей, некоторые стояли группами, другие шли мимо, но никто не заинтересовал Ричера.
Вход в гараж находился чуть дальше по улице, представляя собой резкий спуск в темноту. Он вошел внутрь. В гараже было тихо и темно. Ричер обнаружил два ряда по восемь парковочных мест – пятнадцать внизу и одно на пандусе, ведущем на улицу. Внутри находилось одиннадцать машин. Он проверил весь гараж, но не обнаружил никого подозрительного, кто прятался бы в тени. Ричер вышел на улицу и бегом вернулся на Томас. Не обращая внимания на машины, перебрался на другую сторону улицы и стал ждать. Джоди появилась с южной стороны, увидела его, остановилась, и он уселся рядом с ней.
– Все чисто, – сказал он.
Она снова выехала на дорогу, свернула направо и покатила вниз, в гараж. Свет от фар метался в темном помещении, высвечивая детали машин. Она остановилась в центральном проходе и задом заехала на свое место. Затем выключила двигатель и свет.
– Как мы поднимемся наверх? – спросил Ричер.
– Эта дверь ведет в вестибюль, – ответила Джоди, показав на дверь.
Металлические ступеньки вели к большой двери, обитой стальной пластиной. Она была заперта на солидный замок, такой же, как и дверь в вестибюль. Они вышли и закрыли машину, и Ричер взял сумку с вещами Джоди. Затем они поднялись по лестнице и подошли к двери. Джоди открыла замок и распахнула дверь. В вестибюле никого не было. Прямо перед ними находилась дверь лифта.
– Я живу на четвертом этаже, – сказала Джоди.
Ричер нажал на кнопку пятого этажа.
– Спустимся сверху. На всякий случай, – сказал он.
Они спустились на ее этаж по пожарной лестнице, Ричер заставил Джоди остановиться, а сам выглянул в пустой длинный коридор с высоким потолком. Слева квартира номер десять, одиннадцать – направо. Двенадцать – прямо впереди.
– Пошли, – сказал он.
Дверь в квартиру Джоди оказалась толстой и черной, глазок на уровне глаз, два замка. Она открыла ее, и они вошли. Затем Джоди заперла замки и опустила старую металлическую щеколду на петлях, которая шла через всю дверь. Ричер подергал ее и понял, что до тех пор, пока она на двери, сюда никто не войдет. Он поставил сумку Джоди около стены, а она зажгла свет, но осталась около двери, позволив Ричеру пройти вперед. Коридор, гостиная, кухня, спальня, ванная, спальня, ванная, кладовки. Большие комнаты, высокие потолки. И никого. Ричер вернулся в гостиную, сбросил новый пиджак и, расслабившись наконец, повернулся к Джоди.
Но он видел, что она совсем не расслабилась. Она старалась не смотреть на него и была напряжена так, как не была напряжена днем. Джоди стояла у двери в свою гостиную, опустив руки, которые прятались в слишком длинных рукавах рубашки, и явно нервничала. Ричер не понимал, что с ней происходит.
– Ты в порядке? – спросил он.
Она тряхнула головой, и волосы упали ей на спину.
– Думаю, я приму душ, – сказала она. – И спать.
– Трудный выдался денек, верно?
– Невероятно.
Она обошла его, стараясь держаться как можно дальше, смущенно помахала рукой – пальцы, точно испуганные зверьки, на мгновение выглянули из длинных рукавов и тут же спрятались.
– В какое время встаем? – спросил Ричер.
– В половине восьмого будет нормально, – ответила Джоди.
– Отлично, – проговорил он. – Спокойной ночи, Джоди.
Она кивнула и исчезла во внутреннем коридоре. Ричер услышал, как открылась и тут же закрылась дверь в спальню, и некоторое время удивленно смотрел ей вслед. Затем сел на диван и снял ботинки. Он был слишком возбужден, чтобы сразу заснуть, и потому решил устроить экскурсию по квартире.
Это было старое здание с высокими потолками. Скорее всего, прежде в нем располагалось какое-то промышленное предприятие. Внешние стены из обожженного кирпича, судя по всему, остались прежними, а внутренние были гладко оштукатурены. И громадные окна, наверное, для того, чтобы на швейную машину – или что тут стояло сто лет назад – падало достаточно света.
Кирпичные стены были естественного теплого цвета, а все остальное – белое, кроме паркетного пола из светлого клена. Квартира выглядела холодной и бесцветной, словно галерея. Ничто не указывало на то, что Джоди жила здесь не одна. Никаких признаков состязания двух разных вкусов. Все выдержано в едином стиле. Белые диваны, белые стулья, полки, составляющие простые кубические секции и выкрашенные той же белой краской, что и стены. Толстые трубы и уродливые батареи парового отопления тоже белого цвета. Единственным ярким пятном на стене гостиной была копия в натуральную величину картины Мондриана, висевшая на стене над самым большим диваном. Отличная копия, сделанная маслом на холсте, в подлинном цвете. Ничего кричаще-красного, синего или желтого, точные, приглушенные тона с маленькими трещинками, указывающими на возраст картины, на белом фоне, который был ближе к серому. Ричер долго стоял перед картиной, совершенно потрясенный. Пит Мондриан был его любимым художником, а эта картина – самым любимым его произведением. Она называлась «Композиция с красным, желтым и голубым». Мондриан написал ее в 1930 году, и Ричер видел ее в Швейцарии, в Цюрихе.
Напротив самого маленького диванчика стоял высокий стеллаж, выкрашенный такой же белой краской, как и все остальное. Внутри разместились маленький телевизор, видеомагнитофон, кабельная коробка, проигрыватель СД-дисков с подключенной к нему парой больших наушников и небольшой набор дисков, в основном джаз пятидесятых, который Ричер любил, но без фанатизма.
Окна выходили на Нижний Бродвей, с которого доносился несмолкаемый шум машин и вливался неоновый свет вывесок. Время от времени Ричер слышал громкий вой сирен, прорвавшихся сквозь открытые пространства между кварталами. Он чуть сдвинул в сторону прозрачные пластиковые полоски жалюзи и посмотрел вниз, на улицу. Те же группы людей, ничего, что могло бы заставить его волноваться. Он вернул жалюзи на место и закрыл их как можно плотнее.
Кухня оказалась очень большой, с высокими потолками. Все шкафчики были из дерева, выкрашенного белой краской, а кухонные приспособления – огромные, промышленных размеров, из нержавеющей стали, похожие на печи для пиццы. Ричеру доводилось жить в комнатах, которые были меньше холодильника Джоди. Открыв дверцу холодильника, он увидел дюжину бутылок своей любимой воды, той самой, что он пил в Ки-Уэсте. Он откупорил одну бутылку и взял с собой в гостевую комнату.
Спальня тоже была белой. Деревянная мебель, которая при рождении была другого оттенка, тоже стала белой, как и стены. Ричер поставил бутылку с водой на ночной столик и исследовал ванную. Белая плитка, белая раковина, белая ванна, кругом эмаль и плитка. Он закрыл шторы, разделся и сложил свою новую одежду на полку шкафа. Отбросил покрывало, забрался в кровать и погрузился в размышления.
Иллюзии и реальность. Что такое девять лет? Наверное, много, когда ей пятнадцать, а ему двадцать четыре. А сейчас? Ему тридцать восемь, ей, наверное, двадцать девять или тридцать. Так в чем проблема? Почему он ничего не предпринимает? Может быть, причина вовсе не в возрасте, а в Леоне. Она его дочь и для Ричера навсегда останется дочерью Леона. От этих мыслей у него возникло чувство вины, будто она нечто среднее между его младшей сестрой и племянницей. Очень неприятное чувство, но ведь это иллюзия, верно? Она родственница старого друга, и все. Старого друга, который умер.
В таком случае почему он так отвратительно себя чувствует, когда смотрит на нее и представляет, как снимает с нее слишком большую рубашку и расстегивает ремень джинсов? И почему он еще этого не делает? Почему, черт подери, он находится в гостевой комнате, а не в соседней, в постели вместе с ней? Словно не было в прошлом бесконечных ночей, которые вызывали у него стыд, а порой наполняли грустью.
Потому что, похоже, ее реальность опиралась на те же иллюзии. Для него она была младшей сестрой или племянницей, а он для нее, ну, скажем, старшим братом или дядей. Конечно, любимым дядей, поскольку он знал, что нравится ей. И это только ухудшало ситуацию. Привязанность к любимому дяде – особенный тип привязанности. Любимые дядюшки нужны для особых вещей, например чтобы вместе ходить по магазинам или баловать своих обожаемых племянниц. Они не предназначены для того, чтобы к ним приставать. Такое поведение станет для дорогих племянниц чем-то вроде грома среди ясного неба или страшного предательства. Ужасного, непрошеного, попахивающего инцестом и психологически разрушительного.
Она за стеной. Но он ничего не мог изменить. Ничего. Это никогда не произойдет. Ричер знал, что мысли о ней сведут его с ума, и потому заставил себя их прогнать и думать о другом. О вещах, которые были реальностью, а не иллюзиями. О двух головорезах, пусть он и не знает, кто они такие. У них уже наверняка есть ее адрес. Существует миллион способов выяснить, где живет тот или иной человек, и сейчас они, вполне возможно, прячутся где-то поблизости. Он мысленно пробежался по всему зданию. Дверь в вестибюль – заперта. Дверь, ведущая из гаража, – заперта. Дверь в квартиру заперта на замок и щеколду. Все окна закрыты, шторы задвинуты. Так что сегодня они в полной безопасности. А вот завтрашнее утро будет опасным. Вероятно, очень опасным. Засыпая, Ричер постарался вспомнить тех двух типов. Их машину, костюмы, телосложение, лица.
Но в этот конкретный момент лицо имелось только у одного из них. Они вместе отплыли по темным водам нью-йоркской гавани на десять миль к югу от того места, где Ричер лежал в кровати. Вместе открыли молнию мешка, в котором принесли на яхту тело, и опустили труп секретарши в маслянистые волны Атлантического океана. Один из них повернулся к своему товарищу с какой-то дешевой шуткой, и тот выстрелил ему в лицо из «беретты» с глушителем. Потом еще раз и еще. Тело его начало медленно падать, пули попали в разные места, и лицо превратилось в одну смертельную рану, черную в темноте ночи. Одной рукой он успел ухватиться за поручень из красного дерева, а правая была отрублена у запястья мясницким ножом, украденным в ресторане. Потребовалось целых пять ударов. Грубая, грязная работа. Рука отправилась в полиэтиленовый мешок, а тело беззвучно скользнуло в воду меньше чем в двадцати ярдах от того места, где уже опускалась на дно секретарша.
Глава 07
Джоди проснулась рано утром, что было для нее совсем нехарактерно. Как правило, она спала до тех пор, пока не начинал надрываться будильник, и тогда она с огромным усилием заставляла себя встать и тащилась в ванную, сонная и едва живая. Но в это утро она открыла глаза на час раньше нужного, бодрая, энергичная, с ровно бьющимся в груди сердцем.
Ее спальня была белой, как и все остальные комнаты в доме, кровать – громадной и тоже белой и стояла напротив окна. Гостевая комната располагалась за стеной, симметрично ее спальне, только в зеркальном отображении, поскольку выходила на противоположную сторону. Таким образом, получалось, что голова Ричера находится примерно в восемнадцати дюймах от ее головы. Сразу за стеной.
Джоди знала, из чего сделаны стены, потому что купила квартиру еще до того, как ее достроили. Пока шли работы, она бывала здесь множество раз, наблюдая за преображением своего будущего жилища. Стена между двумя спальнями была оригинальной, очень старой, возведенной, наверное, лет сто назад. На полу крест-накрест лежали толстые балки, и кирпичная стена, которая шла до самого потолка, опиралась на них. Строители просто подлатали ее в тех местах, где кирпичи расшатались, а затем покрыли толстым слоем штукатурки, как принято делать в Европе. Архитектор считал, что так будет правильно. Штукатурка, с одной стороны, укрепит стены, а с другой – послужит звукоизоляцией и хорошей защитой от пожара. Таким образом, получилось, что от Ричера ее отделял целый фут штукатурки, кирпича и снова штукатурки.
Джоди твердо знала, что любит его. У нее не было на этот счет ни малейших сомнений. Она всегда его любила, с самого начала. Но хорошо ли это? Можно ли ей любить его так, как она любит? В прошлом она множество раз мучительно искала ответ на этот вопрос, лежала ночи напролет, не в силах заснуть и пытаясь разобраться в том, что происходит. Джоди стыдилась своих чувств. Разница в девять лет казалась ей настоящей непристойностью. Позором. Это она знала совершенно точно. Пятнадцатилетняя девочка не должна влюбляться в сослуживца своего отца. Внутренние законы армии превращали подобное поведение в нечто сродни инцесту. Все равно что испытывать нежные чувства к собственному дяде. Или даже к отцу. И тем не менее она твердо знала, что любит его.
Джоди старалась повсюду бывать с ним, разговаривала всякий раз, когда появлялась возможность, притрагивалась к нему, когда могла. У нее имелся собственный экземпляр той фотографии, сделанной в Маниле, где она обнимает его за пояс. Она продержала ее в книге пятнадцать лет. Смотрела на нее бессчетное количество раз. В течение многих лет помнила свое ощущение, когда обняла его перед камерой. Она до сих пор не забыла, что тогда пережила, не забыла его запах и ощущение его тела под своей рукой.
На самом деле ее чувства никуда не подевались. Джоди хотела, чтобы они ушли, хотела, чтобы ее влюбленность оказалась всего лишь сумасбродством девочки-подростка. Но она прекрасно понимала, что это не так, и знала, что продолжает его любить. Он исчез, она выросла и переехала, но ее чувство к нему осталось, оно шло параллельным курсом с обычным течением ее жизни. Всегда с ней, всегда сильное и настоящее, даже если и не связанное с ее каждодневной реальностью. Вроде тех ее знакомых адвокатов и банкиров, которые в детстве мечтали стать танцорами или спортсменами. Мечта из прошлого, не имеющая связи с настоящим, но определяющая личность человека. Адвокат, мечтавший быть танцором. Банкир, который хотел стать спортсменом. Разведенная тридцатилетняя женщина, которая с самого начала хотела быть с Джеком Ричером.
Вчерашний день должен был стать самым худшим днем ее жизни. Она похоронила отца, последнего родного человека на земле. На нее напали какие-то головорезы с оружием в руках. Даже менее серьезные события, бывало, становились причиной психических болезней, и она знала таких людей. Ей следовало находиться в беспамятстве от потрясения и горя. Но ничего подобного. Вчерашний день стал для нее самым счастливым. Ричер появился на площадке лестницы за гаражом, точно видение, и солнце, стоявшее прямо у него над головой, заливало его своим сиянием. Сердце отчаянно забилось в груди Джоди, и ее охватили прежние чувства, сильные и яростные, словно наркотик, наполнивший кровь, словно раскаты грома в ясном небе.
Но Джоди знала, что все это напрасная трата времени. Знала и понимала, что должна смириться. Он смотрит на нее как на младшую сестру или племянницу. Словно разница в девять лет по-прежнему имеет значение. А она не имеет значения. Ни малейшего. Пара, которой пятнадцать и двадцать четыре, – это проблема. Но тридцать и тридцать девять – просто отлично. На свете множество супругов с еще большей разницей в возрасте. Миллионы. Семидесятилетние мужчины женятся на двадцатилетних девочках.
Однако для Ричера разница в их возрасте имеет существенное значение. Или он привык видеть в ней дочь Леона и относиться к ней как к племяннице. Как к дочери своего командира. Законы и протокол армейского общества ослепили его, и он просто не может смотреть на нее иначе. Ее всегда возмущало такое положение вещей. И продолжало возмущать сейчас. Привязанность к нему Леона и то, что он неоднократно называл Ричера членом своей семьи, в конце концов отняли его у нее. Их отношения с самого начала были невозможны.
Они проводили время, как брат и сестра, как дядя и племянница. Потом он вдруг становился очень серьезным, словно превращался в телохранителя, а она была его подопечной. Они отлично ладили, и он заботился о ее физической безопасности, но не больше. Между ними никогда ничего не будет. И она ничего не может с этим поделать. Ничего. Она приглашала мужчин на свидания. Все женщины ее возраста так делают. Это допустимо, приемлемо и даже считается нормальным. Но что она может сказать ему? Что? Что может сказать сестра брату или племянница дяде, не вызвав у него возмущения, потрясения и отвращения? Так что между ними ничего не будет, и она не в силах что-либо изменить.
Джоди вытянулась на кровати и подняла над головой руки. Затем осторожно положила ладони на разделявшую их стену и долго так держала. По крайней мере, он у нее в квартире и она может мечтать.
К тому времени, когда оставшийся в одиночестве бандит Хоби привел яхту к пристани, запер ее на замок и вернулся домой, ему оставалось на сон всего три часа. Он встал в шесть утра, быстро принял душ и, не завтракая, вышел из дома в двадцать минут седьмого. Рука его напарника находилась в пластиковом пакете, завернутом во вчерашний «Пост», и лежала в мешке, который парень сохранил после своего последнего похода в продуктовый магазин «Забар», когда решил приготовить себе обед дома.
Он сел в черный «тахо» и сумел опередить все утренние доставки и развозки. Поставил машину в подземный гараж и поднялся на лифте на восемьдесят восьмой этаж. Секретарь Тони уже сидел в своем роскошном кабинете, обшитом дубом и отделанном бронзовыми пластинами. Но по тишине, царившей вокруг, парень понял, что больше никого нет. Он поднял мешок и помахал им в воздухе, словно трофеем.