Когда троица оказалась на вершине пирамиды, солнце достигло зенита. Шаман высоко воздел руки и начал речь:
– Пред ликом великого бога любви я свидетельствую, что два народа, как и два чада этих народов, готовы заключить вечный союз ради общего блага, счастья и процветания. Шиботка, касик карихона, берет в жены Пиипи, дочь могучего Хитари. Они будут единым целым, как и два наших народа отныне будут одной семьей.
Соби поднял высоко Золотое сердце. На вершине пирамиды оно было бы едва заметным, но солнечные лучи пускали от него во все стороны веселых зайчиков.
– Частичка силы Великого Солнца заключена в этом сердце. И я прошу его прародителя наделить своим благословением этих юношу и девушку и всех людей их племен. Пусть же дети родятся часто и растут здоровыми. Пусть на полях созревают богатые урожаи. Пусть река и лес щедро награждают охотников, а их хозяева – Черный Кайман, Исари-Анаконда и Ковитсама-Ягуар – не забирают взамен человеческие жизни. Пусть болота отойдут и даруют нам сушу. Пусть мир и согласие царят в наших землях. О Великий бог, узри нас и услышь через свое Золотое сердце! Мы верны тебе и не просим многого. Мы дарим тебе нашу любовь и лишь любви просим в ответ!
Шаман начал обходить жениха и невесту, держа на вытянутых руках Золотое сердце. Это был кульминационный момент всего обряда. Сотни людей, обступивших пирамиду, затаили дыхание.
В воздухе что-то звонко тренькнуло и свистнуло. Бывалые охотники, не сообразив даже, что происходит, присели, судорожно ища оружие за спинами и на бедрах, но его не было. Стрела пронзила грудь Хитари, и могучий вождь болотников рухнул как подкошенный.
– Предательство! – крикнул кто-то из гостей. – Они подло застрелили Камня. К оружию!
Свист повторился. В этот раз целью стала Йомира. Стрела прошила ее сердце.
– Старшая, о нет! – разнесся стон женщин из ее свиты. – Людоеды убили Большую Мать. Чего же вы ждете, мужчины?
Толкаясь, ругаясь и вступая в скоротечные драки, воины обоих племен кинулись к пристани, где было сложено их оружие. Из леса выскакивали зеленые тени и пускали стрелы вдогонку убегающим. Азарт преследования заставлял их идти на риск, обнаруживая себя. Стрелков было очень мало. Если бы паника среди жертв прекратилась, нападавшим грозила бы неминуемая гибель…
Баниика и ее разведчицы успешно расправились с часовыми и ждали подхода основных сил. Но Патобчи задерживалась.
– Матушке-Скале нелегко преодолевать течение! – тихонько шутили девушки, наблюдая за церемонией. А красавица Мошка смотрела, забыв обо всем. Слова и действия жреца были так торжественны и прекрасны, что холодная жажда мести вдруг обернулась жгучей обидой. Ее лишили такого события! Интриганка Летучая Мышь и тупой людоед Хитари.
– Золотое сердце, любовь – это все вранье, придуманное мужчинами, чтобы подчинить нас, женщин! – яростно пробормотала она, берясь за лук. Бормоча проклятия, девушка послала одну за другой меткие стрелы. После этого разведчицам не оставалась ничего иного, как кинуться в атаку, уповая, что Патобчи и ее воительницы вот-вот пристанут к берегу. И впрямь, подбегая к реке, сквозь зелень прибрежных деревьев девушки видели, как по воде движутся крупные объекты. Флот прибыл! Победа!
Однако к берегу приставали не каноэ амазонок, а плоты императорского отряда. Пачакутек отрывистыми командами подгонял подразделения. Прекрасно обученные солдаты строились в плотные шеренги и в ногу бежали к деревне, держа наизготовку маканы и молоты.
У связок с оружием одновременно оказались воины карихона и болотного племени, а также лучницы чибча-муисков. На эту хаотичную толпу и обрушил свой страшный натиск экспедиционный отряд. Над деревней стоял громоподобный рев, отовсюду доносились стоны умирающих и мольбы о пощаде. Пиршественные ароматы были погребены под железистым запахом крови.
Все завершилось очень быстро. Пачакутек одержал убедительную победу. Тяжелой походкой триумфатора он шел в сторону пирамиды, волоча за собой оглушенную Баниику, намотав ее длинные черные волосы на кулак. В другой руке он держал кинжал из железного дерева, отобранный у девушки. Женщины, дети, старики, теснимые солдатами, отступали. У подножия стояли Соби Нофуетома, Шиботка и Пиипи. Юный касик рвался в бой, но шаман удерживал его.
– Ты уже ничем не сможешь помочь им, постарайся сберечь жену! – шептал ему мудрый старец.
Пачакутек остановился перед ними в десяти шагах.
– Великий Инка объявляет эти земли своими, а всех вас его подданными, – произнес он громко, чтобы слышали все, но адресуя слова троице у пирамиды. – Эта девица подстрелила троих моих воинов, прежде чем я сбил ее с ног. Кто она тебе? – Этот вопрос был обращен Шиботке.
– Я не знаю ни Великого Инку, ни ее, – ответил вождь Слепень, жалея, что рядом нет его верного красно-черного копья. – Судя по внешности, она из чибча-муисков, женщин-воительниц.
– Вот как? Воительница? – насмешливо воскликнул седовласый командир. – Великий Инка не терпит, когда в его землях женщины берутся за лук и копье, вместо того чтобы растить детей и готовить еду мужу. Ваши жизни отныне принадлежат Великому Инке! – громко выкрикнул Пачакутек, поднимая слабо сопротивляющуюся девушку за волосы. – И ее жизнь тоже!
С этими словами он вогнал Баниике ее собственный кинжал в солнечное сплетение и резко дернул его до самого низа. Душераздирающий крик рванулся к небу. Кровь обильным потоком хлынула убийце на ноги. Толпа отшатнулась.
– Великий Инка безжалостен к бунтовщикам. Вы его подданные, советую не забывать об этом, – спокойно сказал Пачакутек, обтирая руку о волосы бездыханной девушки. – А теперь отдайте мне то, за чем я сюда пришел. Вашему высокому господину нужно Золотое сердце. В любовь я перестал верить в семь лет, когда убил свою первую наложницу, но говорят, оно позволяет наливаться огнем даже старческой плоти и рожать даже немощным женским недрам. А это нам и нужно.
– Сердце не должно покидать пределов этого храма, – раздался звучный голос шамана. – Мой предок Нофуетома использовал великие знания народа майя. Золотое сердце и священная пирамида связаны неразрывно. Они даруют счастье, здоровье и долголетие. Но если их разлучить, Золотое сердце будет приносить одни лишь несчастья. Великий Инка и его люди могут приехать к нам и получить все, что они пожелают, здесь.
– Ха-ха-ха! Вы держите в мудрецах полнейшего глупца! – пробирающим до костей смехом проскрежетал военачальник. – Великий Инка получит талисман в своей столице, в Куско. И твои сказочки не смогут помешать.
– Белые звери с громами и молниями придут в ваши земли, если вы отнимите Золотое сердце. Таково было слово Нофуетомы! – торжественно пообещал Соби.
– Я тебя освежую, как пекари, если ты будешь продолжать дурить мне голову и тратить мое время, – Пачакутек поудобнее перехватил кинжал и стал медленно приближаться к жрецу.
Соби обернулся к молодоженам, неожиданно тепло им улыбнулся и прошептал:
– Жадные, глупые люди не понимают, какие беды они навлекают на всех нас. Но вы двое можете и должны быть счастливы. Пусть же Золотое сердце совершит последнее чудо! А потом золото обернется чернотой!
Шаман поднял над парой талисман, что-то пробормотал, желтый металл вдруг ослепительно вспыхнул и… Шиботка и Пиипи исчезли.
Потрясенный Пачакутек озирался по сторонам.
– Молокососы пропали! Да, шаман, похоже, я недооценил тебя. Но что-то мне подсказывает, что повторить этот трюк у тебя уже не получится…
Императорский отряд быстрым маршем двигался в сторону далеких Анд. Взятые в плен речные и болотные охотники пообещали провести их надежными тропами взамен на сохранение жизни. Золотое сердце покоилось в шкатулке красного дерева, которую Пачакутек примотал к собственному животу. Спасение многих тысяч людей теперь зависело только от скорости, с какой отряд достигнет великолепного Куско.
Выжившие карихона и каннибалы укрылись в лесу. Люди не до конца поняли смысл разыгравшейся на их глазах драмы. Одно они осознавали четко – никакого союза между болотным и речным народами отныне не будет. Для всех речников настали тяжелые времена, ведь род вождей прервался, шаман убит, а благословение Великого бога отобрано у них навсегда.
Прибывшая с опозданием в деревню Патобчи обнаружила только следы кровопролитной битвы и больше сотни убитых. Ее дочка, прелестная Мошка, лежала у пирамиды выпотрошенная. Проклятого Шиботки и его невесты след простыл. Ясное дело – скрылись от возмездия. Но чибча-муиски отныне не успокоятся, пока не отомстят убийцам. Кровь за кровь…
Слова великого мудреца Нофуетомы на самом деле оказались пророческими. Золотое сердце не спасло перуанцев от страшной эпидемии оспы, занесенной европейцами в Панаму, и сам Инка Уайна Капак умер от неведомой доселе жителям Южной Америки болезни. А вскоре испанские корабли причалили к западному побережью. И белые демоны, закованные в сталь, верхом на лошадях, приводивших индейцев в состояние ужаса, с мечами и мушкетами в руках отправились в путь к сердцу страны.
Слова великого мудреца Нофуетомы на самом деле оказались пророческими. Золотое сердце не спасло перуанцев от страшной эпидемии оспы, занесенной европейцами в Панаму, и сам Инка Уайна Капак умер от неведомой доселе жителям Южной Америки болезни. А вскоре испанские корабли причалили к западному побережью. И белые демоны, закованные в сталь, верхом на лошадях, приводивших индейцев в состояние ужаса, с мечами и мушкетами в руках отправились в путь к сердцу страны.
Сын Уайна Капака – Инка Атаульпа – попытался было откупиться от алчных испанцев.
– Оро, мучо оро! – кричали бородатые чужеземцы.
Золота и впрямь было очень много – из Куско выгребли его подчистую. Вот только императору оно жизнь не спасло – Атаульпу удавили по приказу жестокого Франсиско Писарро. А Золотое сердце отправилось в долгий путь на борту одного из галеонов в далекую Кастилию. О том, что это не простое украшение, никто из завоевателей не подозревал…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
19** г.
Старокузнецк
Аптека, что досталась частному врачу Георгию Родину от отца, приносила приличный доход, однако следить за тем, чтобы микстуры смешивались в правильных пропорциях, а мази и растирки приобретали нужную консистенцию, было слишком обыденно и скучно для такого живого и свободолюбивого человека, как Георгий. Поэтому на предложение своего приятеля Андрея Юсупова, заведующего губернской больницей, каждый вторник наведываться в больницу и осматривать самых сложных и спорных пациентов Родин ответил благодушным согласием и с тех пор ни разу об этом не пожалел, ведь когда трудишься не ради жалованья, а по велению души, да еще и не отвлекаясь на всякую бюрократию вроде заполнения историй болезни и муштры младшего медицинского персонала, все получается само собой, по вдохновению.
Сегодня, правда, с вдохновением не заладилось с самого утра. Родину предстояло навестить Полиньку и Юленьку Савостьяновых, молодых дочерей профессора ботаники, с которыми у Родина недавно приключилась любопытная, но истрепавшая ему все нервы история. Пережив подряд (хотя, чего греха таить, почти одновременно) две пылкие влюбленности, череду моральных и физических потрясений, едва не погибнув и не сгубив сестер, Родин нынче испытывал нечто вроде эмоционального похмелья. На душе было тяжко и неуютно, будто на грудь наступил сказочный великан, но долг благородного человека обязывал Георгия справиться о здоровье девушек. Поэтому он, вооружившись двумя букетиками из полевых цветов, решительно зашагал в сторону палаты для особых пациентов.
Больные высыпали в коридор поглазеть на знаменитого доктора, способного поставить правильный диагноз за считаные секунды. Все знали, что Родин бывает здесь нечасто, но каждый его приход воспринимался как праздник. Любому пациенту, будь то чопорная дама с фурункулом на лебединой шее или пропахший пасекой и ветошью дед с радикулитом, был по душе этот открытый и простой крепыш. Впрочем, опрятно одетый и гладко выбритый доктор был не так-то прост: его взгляд, походка и даже непослушный русый вихор выдавали настоящего авантюриста-бродягу, лишь замаскированного под врача, а на самом деле готового в любой момент выбить стекло своим рельефным телом, сигануть из окна прямиком в седло такого же крепыша-скакуна и унестись навстречу приключениям, прихватив с собой пару красоток.
На подходе к палате сестер Савостьяновых Родина перехватил Юсупов и попытался увлечь его на кружку чая со свежими кренделями, только что доставленными от самого известного в городе пекаря Фадеева, но Георгий был непреклонен:
– Ты же опять, дорогой мой Андрюша, начнешь вещать про этого назойливого Бицке, а мне сейчас ну совершенно не до него, уж прости! Ежели врачебный инспектор затеет козни, касаемые моей аптеки или пациентов, я с превеликим удовольствием помогу его охолонуть! Ну а пока он тут пропажу больничных уток расследует да дырявые клистиры пересчитывает, уволь…
– Да нет, что ты, я вовсе не насчет Бицке. Этот гриб трухлявый как раз пока притих, нас не трогает. У него обострение подагры, валяется на оттоманке, ноги в тазике, укроп жует. Я по поводу сестер Савостьяновых…
– Все в порядке? – напрягся Родин, вопросительно взглянув на коллегу.
– Ну, если это можно назвать «в порядке»… Состояние стабильно тяжелое. Сильнейшее посттравматическое расстройство с частичными нарушениями памяти. Почти ничего не помнят, так, отдельные моменты, вспышки воспоминаний… Но все это больше похоже на дурной сон.
– Если бы… – Георгий вздохнул, и перед его глазами болезненными зарницами пронеслись некоторые подробности того «сна».
– Так вот, хотел попросить кое о чем… Они тебя начнут расспрашивать, что да как, почему мы в больнице, и так далее. Ты с ними, пожалуйста, помягче. Не нужно пока всю правду вываливать. Расскажи общо, не вдаваясь в детали.
– Ах, ну разумеется, мог бы даже и не заикаться. Что ж я, не понимаю…
Родин дружески похлопал Юсупова по плечу и распахнул скрипучую дверь.
Яркие лучи солнца заливали просторную палату земской больницы, прорываясь через стучавшуюся в окно яблоневую крону. Не в пример погожему светлому деньку в палате, где восстанавливали здоровье сестры Савостьяновы, атмосфера царила безрадостная и гнетущая. Смотреть на Полиньку и Юленьку было мучительно. Девушки с исхудавшими, измученными лицами и запавшими глазами напоминали сахалинских каторжанок. Полиньке, судя по всему, было совсем нехорошо – она даже не заметила, что в палату кто-то вошел, а лишь сосредоточенно жевала уголок одеяла, стиснув его крохотными кулачками.
– Фенрир пожрет солнце, я слышу его вой, от него не скрыться! Этот кошмар приходит и приходит вновь! – жарко шептала она, дико вращая глазами.
Юленька, одетая в полосатую больничную рубашку, со странной смесью брезгливости и злости на лице таращилась в стену. Сама она, благодаря упорному и решительному духу, заряжавшему очаровательную непоседу, и крепкому, закаленному упражнениями организму, значительно легче переносила последствия длительного приема зелья викингов. Черты ее по-девичьи свежего, выразительного лица заострились, в уголках губ залегла горечь, но горячечного безумия на лице не наблюдалось. Услышав звук закрываемой двери, она повернулась и посмотрела на Родина.
«Узнала, но не повеселела», – констатировал Георгий про себя и уселся на стул возле койки Полины.
Его слегка сгорбленная, могучая фигура, покрытая ниспадающим белым халатом, и взгляд пронзительных зеленых глаз, излучавших спокойствие и уверенность, делали Родина похожим на восточного мудреца. Он молча и внимательно слушал сбивчивый шепот Полиньки. Когда больная наконец в изнеможении откинулась на подушку и прикрыла глаза, Родин тихонько встал, медленно подошел к окну и, распахнув оконную раму, сделал глубокий вдох. В палату пролился душистый свежий воздух, а от близстоящей церкви донесся радостный перезвон колоколов.
– Отрава выводится из организма крайне медленно, внутренние органы накапливают вредное вещество и периодически выбрасывают его в кровь, вызывая слуховые галлюцинации, бред и общее подавленное состояние. Все это, безусловно, пройдет при должном уходе, который непременно будет оказан под контролем доктора Юсупова… И при моральной поддержке, а это уж по нашей с вами части, – обратился он к Юленьке, и лицо ее вдруг потеплело и ожило.
– О, я готова не отходить от нее ни днем, ни ночью! – со слезами в голосе проговорила девушка, вскочив с койки. Склонившись над постелью сестры, она с нежностью поправляла русые локоны, разбросанные по подушке.
– Ну-ну, стоит поубавить рвение, – мягко прикоснулся к ее плечу Родин. – Ты ведь и сама весьма нездорова, твой молодой организм, конечно, одолеет яд. Сама природа поможет, но нужно отдыхать, иначе отрава возьмет свое.
Юленька поджала чувственные, слегка побледневшие губы и оборотила серьезный, пронзительный взгляд на Георгия.
– По правде сказать, я чувствую иногда, как она пытается взять верх надо мной. И тогда из волн тумана, которые застилают мою память, возникают великие и чудовищные силуэты. Но ваше лицо, Георгий, я вспомнила сразу, ваши глаза, ваш взгляд. Но почему он тревожит меня? Вы врач, да… но иногда память играет со мной странную шутку… будто бы вы… мы… Ох, простите, мне совсем плохо…
Родин слегка выпрямился и невероятным усилием совладал со своей мимикой. Юленька смотрела на него, и строгость ее взгляда сменилась болью и непониманием. Но те лукавые озорные искорки, которыми лучились ее глаза в тот вечер в Варшаве, исчезли. Она ничего не помнила, и попытка вспомнить доставляла ей страдание.