- Отлично.
Мэтт помахал рукой; "ситроен", дважды прогудев в ответ, скрылся за гребнем холма.
Вечером в четверг репетиции не было, и около девяти Мэтт отправился к Деллу выпить пару пива. Если этот чертов сосунок Джимми Коди ничего не желает прописывать от бессонницы, Мэтт сам позаботится о себе.
Оркестр сегодня не играл, и людей почти не было. Мэтт увидел только троих знакомых: Хорька Крэйга, нянчившего в углу бутылку, Флойда Тиббитса с грозовой тучей вместо лица (он трижды разговаривал со Сьюзен на этой неделе, и ни один разговор не получился) и Майка Райсона, сидевшего у стены.
Мэтт направился к бару, где Делл Марки полировал стаканы и смотрел портативный телевизор.
- Привет, Мэтт. Стакан или кувшин?
- Давай кувшин.
Делл налил, сдул пену, долил еще на два дюйма. Мэтт расплатился и, поколебавшись немного, отправился к Майку. Почти со всей молодежью Лота Майк профильтровался сквозь английский Мэтта, и Мэтту он нравился. Имея средние способности, он работал лучше среднего, потому что спрашивал и переспрашивал, пока не поймет как следует. К тому же чувство юмора и яркая индивидуальность делали его любимцем класса.
- Привет, Майк. Не возражаешь против моего общества?
Майк Райсон поднял на него взгляд - и Мэтт ощутил потрясение, словно от удара током. Первой его мыслью было: наркотик. Сильный наркотик.
- Конечно, мистер Берк. Садитесь, - голос звучал безразлично. На ужасающе белом лице темнели глубокие тени под глазами. Сами глаза выглядели втрое больше обычного. Руки в полутьме распивочной медленно двигались по столу как призраки. Стакан пива стоял перед ним нетронутый.
- Как дела, Майк? - Мэтт налил себе пива, стараясь унять дрожь в руках.
Жизнь Мэтта текла спокойно и ровно. Уже тринадцать лет - после смерти матери - единственной вещью, которая выводила его из равновесия, был несчастный конец некоторых его учеников. Билли Ройко, погибший во Вьетнаме за два месяца до прекращения огня; Салли Григ, одна из самых талантливых и жизнерадостных его учениц, убитая своим пьяным дружком, которому объявила, что хочет порвать с ним; Гарри Коулмен, ослепший от какой-то мистической деградации зрительного нерва; брат Бадди - Мэйбэрри Дуг, утонувший во время купания, и - наркотики, маленькая смерть.
- Дела? - медленно переспросил Майк. - Не знаю, мистер Берк. Не то чтобы хорошо.
- Какого дерьма ты набрался, Майк? - мягко спросил Мэтт. Майк глядел на него непонимающе. - Травка, - пояснил Мэтт, - кокаин. Или...
- Нет, - сказал Майк, - я думаю, я болен.
- Это правда?
- Я никогда серьезных наркотиков не нюхал - эти слова, казалось, стоили Майку ужасного усилия. - Так только, игрушки. И к этому не прикасался четыре месяца. Я болен... еще с понедельника, по-моему. Слушайте, я заснул в воскресенье вечером на "Гармони Хилл". Проспал всю ночь до утра понедельника, - он медленно покачал головой, - и с каждым днем мне все хуже и хуже. - Он вздохнул, и сам встрепенулся от движения воздуха, как омертвевший лист на ноябрьском клене. Мэтт сосредоточенно наклонился вперед:
- Это случилось после похорон Дэнни Глика?
- Ну, - Майк снова посмотрел на него. - Я вернулся зарыть могилу, когда все ушли, но эта сука... простите, мистер Берн... Роял Сноу так и не объявился. Я долго ждал его, и вот тогда, наверно, уже заболел, потому что все, что было потом... ох, у меня от этого болит голова. Мне трудно думать.
- Что ты помнишь, Майк?
- Помню? - Майк глядел в янтарные глубины своего пива и следил за отрывающимися от стенок стакана пузырьками. - Помню пение. Никогда не слыхал такого красивого. И чувство... как будто тонешь. Только приятно. Все, кроме глаз. Эти глаза.
Он обхватил свои локти и вздрогнул.
- Чьи глаза? - настаивал Мэтт.
- Красные. Жуткие глаза.
- Чьи?
- Не помню. Не было глаз. Мне все приснилось. - Мэтт почти мог видеть, как он отталкивает от себя воспоминания. - Ничего больше про ночь воскресенья не помню. В понедельник утром я проснулся на земле и сначала даже встать не мог - так устал. Но потом поднялось солнце... я испугался солнечного удара... добрался до ручья. Страшно устал. Ужасно. И опять уснул. Спал до... часов до четырех или пяти, - его смешок зашелестел, как бумага. - Когда проснулся, был весь засыпан листьями. Но стало немножко лучше. Тогда я встал и пошел к машине. - Он медленно провел рукой по лицу. - Должно быть, я зарыл мальчугана еще в воскресенье. Странно. Не помню этого вовсе.
- Зарыл?
- Могилу зарыл, без Рояла обошелся. Утрамбовал землю и прочее. Полно работы. А я не помню. Наверно, серьезно заболел.
- А в понедельник где ты ночевал?
- Дома. Где же еще?
- А как ты чувствовал себя во вторник?
- Никак. Проспал целый день. До самой ночи.
- А потом?
- Ужасно. Ноги - как из резины. Я встал напиться - и чуть не упал. Пришлось идти на кухню, держась за стены. Ослабел, как котенок. - Он нахмурился. - Ничего есть не мог. Тошно. Как с похмелья.
- И ничего не ел?
- Пытался, и все обратно вышло. Но мне стало лучше. Я встал, немного походил. Потом вернулся в постель. - Пальцы его блуждали по старым следам от пивных стаканов. - Я испугался. Как младенец испугался. Прежде чем лечь, убедился, что все окна заперты. И зажег все лампы.
- А вчера утром?
- Утром... Да ведь... я не вставал до девяти вечера... вечера. - Он опять издал бумажный смешок. - Я еще подумал, если и дальше так - скоро вообще просыпаться перестану. А так делают мертвые.
Мэтт мрачно глядел на него. Позади Флойд Тиббитс у музыкального автомата выбирал песню.
- Странно, - сказал Майк, - когда я встал, окна в спальне оказались открыты. Я их, должно быть, сам открыл. Мне снилось... кто-то подошел к окну, я встал... и впустил его. Как старого друга, который замерз... или был голоден.
- Кто это был?
- Мне это снилось, мистер Берк.
- Но во сне - кто это был?
- Не знаю. Я попытался есть, но не мог.
- Что же ты делал?
- Смотрел телевизор. Джонни Карсона. Мне стало лучше. Тогда я лег.
- Ты запер окна?
- Нет.
- И спал весь день?
- Проснулся на рассвете.
- Слабым?
- Господи... - он опять провел рукой по лицу. - Мне так худо! Это грипп или что, мистер Берк? Я ведь не серьезно болен, правда?
- Не знаю, - сказал Мэтт.
- Я подумал, может, пиво меня подбодрит, но и пить не могу. Вся неделя... как в кошмаре. Я боюсь. - Он спрятал лицо в похудевших руках, и Мэтт увидел, что он плачет.
- Майк!..
Никакого ответа.
- Майк, - он мягко отвел руки Майка от лица, - я хочу, чтобы ты пришел сегодня ко мне и спал у меня в комнате для гостей. Сделаешь это?
- Ладно.
- А завтра я хочу, чтобы ты со мной навестил доктора Коди.
- Ладно.
- Пошли.
Он подумал, не позвонить ли Бену Мерсу, - но звонить не стал.
Мэтт постучал в дверь, и Майк Райсон сказал:
- Войдите.
Мэтт принес пижаму:
- Великовата, но...
- Все в порядке, мистер Берк. Я сплю в трусах.
Он стоял в одних шортах, и Мэтт увидел, что все его тело ужасающе бледно. Ребра сильно выпирали из-под кожи.
- Поверни голову, Майк. Вот так.
Майк послушно повернул.
- Майк, откуда эти... царапины?
Рука Майка потянулась к горлу:
Не знаю.
Мэтт постоял, беспокойно раздумывая. Потом подошел к окну. Задвижка была надежно закрыта, и все-таки он подергал оконную створку. За окном тяжело прижалась к стеклу темнота.
- Зови меня ночью, если тебе что-то понадобится. Что бы то ни было. Даже если просто увидишь плохой сон. Ты это сделаешь, Майк?
- Да.
- Я буду здесь, в соседней комнате.
- Хорошо.
Неуверенно, чувствуя, что сделал не все, что требовалось, Мэтт вышел.
Он так и не смог заснуть, и единственное, что помешало ему теперь позвонить Бену Мерсу, - это сознание, что у Евы все уже спят. Пансион населяли старики, и, если там ночью звонил телефон, это означало, что кто-то умер.
Мэтт беспокойно следил, как светящиеся стрелки будильника переходят с половины двенадцатого на двенадцать. Дом сделался сверхъестественно тихим. Впрочем, может быть, и естественно: старый, но крепко построенный, он давно уже перестал издавать звуки, сопровождающие усадку. Только тикали часы и снаружи слабо шумел ветер. В это время ночи никто не ездит по улицам Салема Лота.
То, что ты думаешь - бред.
Шаг за шагом он шел к вере. Конечно же, как человек начитанный, он сразу подумал об этом, когда услышал рассказ Джимми Коди о болезни Дэнни Глика. Мэтт с Коди посмеялись над такой мыслью. Видно, это ему наказание за смех.
Царапины? Это не царапины. Это следы укусов.
Тебя научили, что такого никогда не бывает, кроме как в волшебных сказках. Конечно, есть чудовища: они держат пальцы на термоядерных кнопках шести стран, убивают, грабят, подстерегают в лесу детей. Но не... Не это. Ты не так глуп. Следы Дьявола на груди женщины - только родимые пятна; человек, вернувшийся с собственных похорон к дверям жены, только страдает летаргией; призрак, копошащийся в углу детской спальни, только охапка одеял. Некоторые священники объявили, что даже Бог нынче уже мертв.
Никакого звука из-за двери. Майк спит? Почему бы нет? Разве не для этого Мэтт пригласил его сюда? Чтобы мальчик мог хорошенько выспаться без... без кошмаров. Мэтт встал и подошел к окну. Из этой комнаты виднелась крыша Марстен Хауза, словно замороженного лунным светом.
Я боюсь!
Хуже того - он был смертельно перепуган. Мозг лихорадочно вспоминал патентованные средства защиты от этой болезни, не имеющей названия. Чеснок, святая печать и святая вода, распятие, шиповник... Ничего этого не припасено у него в доме. Он простой, современный, не ходящий в церковь методист.
Единственный священный предмет поблизости - это...
Тихо, но отчетливо в молчании дома послышались слова. Их произносил голос Майка Райсона - мертвенный голос говорящего во сне:
- Да. Входи.
Дыхание Мэтта остановилось, потом вырвалось из груди в беззвучном крике. Ужас обессилил его. Живот налился свинцовой тяжестью. Что, во имя Бога, пригласили сейчас в дом?
В комнату прокрался звук открываемой оконной задвижки. Потом скрип дерева по дереву - поднялась оконница.
Можно успеть. Подбежать, выхватить Библию из ящика в столовой. Взбежать по лестнице обратно, распахнуть двери гостевой комнаты, поднять Библию над головой: "Во имя Отца и Сына, и Святого Духа повелеваю тебе удались..."
Но кто там, в комнате?
"Зови меня ночью, если тебе что-нибудь понадобится".
Но я не могу, Майк. Я старый человек. Я боюсь.
Ночь наводнила его мозг паноптикумом ужасающих образов, танцующих на грани непроницаемой тени. Клоунскибелые лица, огромные глаза, острые зубы, длинные белые руки, тянущиеся из мрака, тянущиеся... к чему?
Дрожащий стон вырвался у него, и он спрятал лицо в ладонях.
Не могу. Боюсь.
Он не смог бы пошевелиться, даже если бы увидел, как поворачивается ручка его собственной двери. Парализованный страхом, он жалел, что ездил сегодня к Деллу.
Боюсь.
И в жутком тяжелом молчании дома, сидя на кровати и закрыв лицо руками, он услыхал звонкий, мелодичный, исполненный зла смех ребенка...
...а потом долгие сосущие звуки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИМПЕРАТОР МОРОЖЕНОГО
Возьми из ящика, где нет трех ручек,
Ту простыню,
Где вышила она когда-то три зюйдвестки,
И этой простыней накрой ее лицо,
Но так, чтобы не видно было ног,
Не то всем станет ясно, как она замерзла.
Пусть лампы ярче светят.
Единственный император
Это император мороженого.
Уоллейс Стивенс.
В этой колонне есть
Отверствие. Взгляни,
Ты видишь королеву мертвых?
Джордж Сефрис.
8. БЕН (3)
Должно быть, в дверь уже давно стучали: к тому времени, как Бен с трудом заставил себя проснуться, стук, казалось, пробудил эхо в спящих улицах. За окном царила темнота: попытавшись нащупать часы, он сбил их на пол. Бен почувствовал растерянность и страх.
- Кто там? - крикнул он.
- Это Ева, мистер Мерс, - она явно спала не меньше чем на три пятых. - Вас зовут к телефону.
Он встал, нашел шлепанцы и отправился к двери. Кто заболел? Кто умер?
- Междугородняя?
- Нет, это Мэттью Берк.
Это известие его не успокоило, как следовало бы ожидать.
- Который час?
- Четыре с чем-то. Мистер Берк, кажется, очень расстроен.
Бен спустился к телефону, взял трубку:
- Это Бен, Мэтт.
Мэтт часто дышал:
- Можете приехать, Бен? Прямо сейчас?
- Хорошо. Что случилось? Вы больны?
- Не по телефону. Приезжайте.
- Через десять минут буду.
- Бен! - У вас есть распятие? Медальон со святым Христофором? Что-нибудь вроде этого?
- Черт, нет. Я... был... баптист.
- Ладно. Приезжайте скорее.
Бен повесил трубку и быстро пошел наверх. Ева в белой ночной рубашке, положив руку на перила, стояла в нерешительности: и узнать все хочется, и не хочется вмешиваться в дела постояльца.
- Мистер Берк болен, мистер Мерс?
- Говорит, нет. Он только попросил меня... Послушайте, вы не католичка?
- Мой муж был католик.
- У вас нет распятия или медальона святого Христофора?
- Ну... мужнино распятие в спальне... я могла бы...
- Пожалуйста!
Она пошла через прихожую, шурша шлепанцами по старому ковру. Бен поднялся к себе и оделся. Когда он вернулся, Ева, держа в руках распятие, уже ждала его у дверей.
- Спасибо.
- Это мистер Берк попросил его у вас?
- Да.
Она нахмурилась:
- Он ведь не католик. По-моему, он и в церковь-то не ходит.
- Он не объяснил мне.
- О! - она понимающе кивнула и отдала распятие. - Пожалуйста, берегите его. Оно для меня много значит.
- Я понимаю. Не беспокойтесь.
- Надеюсь, с мистером Берком все в порядке. Он хороший человек.
Бен спустился к машине. Он не мог одной рукой держать распятие и доставать ключи, но, вместо того чтобы переложить распятие в другую руку, он почему-то одел его на шею. Серебро тяжело скользнуло на рубашку, и, садясь в машину, он едва отдавал себе отчет, что эта тяжесть его успокаивает.
Все окна на первом этаже домика Мэтта светились, и, чуть только фары "ситроена" Бена выплеснули свет на подъездную дорожку, Мэтт открыл дверь и встал на пороге.
Бен приготовился почти ко всему, но лицо Мэтта все же потрясло его. Мертвенно бледное, с дрожащими губами. Глаза расширились и, кажется, перестали мигать.
- Пойдемте на кухню, - проговорил Мэтт.
Когда Бен шагнул на порог, свет лампы упал на распятие.
- Вы принесли его!
- Оно принадлежит Еве Миллер. Что случилось?
Мэтт повторил:
- На кухню.
Проходя мимо лестницы на второй этаж, Бен мельком бросил на нее взгляд и вздрогнул.
Кухонный стол, за которым они ели спагетти, был теперь пустым, за исключением трех предметов, которые наводили на размышления: чашка кофе, старинная Библия и револьвер 38-го калибра.
- Да в чем дело, Мэтт? Вы выглядите ужасно.
- И, может быть, мне просто приснился кошмар, но, слава Богу, что вы здесь. - Он взял со стола револьвер и принялся рассеянно вертеть его в руках.
- Рассказывайте. И прекратите играть этой штукой. Она заряжена?
Мэтт положил пистолет в провел рукой по волосам.
- Да, заряжена. Хоть я и не думаю, чтобы от этого был толк... разве что для меня самого. - Он рассмеялся дребезжащим нездоровым смехом, похожим на скрип битого стекла.
- Прекратите!
Резкость голоса Бена смела с глаз Мэтта странное остановившееся выражение. Он потряс головой, как вылезшее из холодной воды животное.
- Наверху мертвец, - сказал он.
- Кто?
- Майк Райсон. Городской рабочий.
- Вы уверены, что он мертв?
- Абсолютно, хотя я туда не заглядывал. Не посмел. Может быть, в другом смысле он вовсе и не мертв.
- Мэтт, вы говорите как человек не в здравом рассудке.
- Думаете, я этого не знаю? То, что я говорю, - бессмыслица, а то, что я думаю, - безумие. Но мне некого было позвать, кроме вас. Во всем Салеме Лоте вы один, может быть... может быть... - Он помотал головой и начал заново: - Мы говорили о Дэнни Глике.
- Да.
- Майк хоронил его. И Майк нашел собаку Вина Пурингтона на воротах кладбища "Гармони Хилл". Вечером я встретил Майка Райсона у Делла и...
- ...и я не смог войти, - закончил он. - Не смог. Я сидел на кровати почти четыре часа. Потом я, как вор, прокрался вниз и позвонил вам. Что вы об этом думаете?
Бен снял распятие и задумчиво водил по нему пальцем. Время приближалось к пяти, восточный край неба розовел.
- Я думаю, нам надо подняться в вашу гостевую комнату и посмотреть. Это все, что я думаю сейчас.
- Теперь, под утро, все кажется мне кошмаром. Надеюсь, так и есть. Надеюсь, Майк спит как ребенок.
- Ладно, пошли посмотрим.
- О'кей, - с трудом произнес Мэтт и вопросительно взглянул на стол, потом на Бена.
- Конечно, - сказал Бен и надел распятие Мэтту на шею.
- Действительно, с этим легче, - Мэтт виновато засмеялся. - Как вы думаете, позволят мне взять его с собой в сумасшедший дом?
- Хотите пистолет? - спросил Бен.
- Наверное, нет.
Они отправились вверх по лестнице. Бен шел впереди. На верхней площадке из маленького холла вели две двери. Одна - открытая - в спальню Мэтта...
- Другая, - сказал Мэтт.
Бен прошел через холл к двери гостевой комнаты. Не то чтобы он полностью поверил в Мэттову фантасмагорию, но все-таки его поглотила волна чернейшего ужаса, когда-либо им изведанного.
Открываешь дверь - и он висит на потолочной балке, весь распухший и черный, а потом глаза открываются, они провалились в глазницах, но они видят тебя, и они рады, что ты пришел...
Воспоминание всплыло в нем, ужасающе реальное, и на мгновение совершенно парализовало. Он даже ощутил запах сырой штукатурки и мышей. Казалось, простая деревянная дверь гостевой комнаты Мэттью Берка стоит между Беном и тайнами ада.
Потом он нажал на ручку и толкнул дверь от себя. Мэтт стоял у него за плечами, держа распятие.
Окна комнаты выходили прямо на восток. Краешек солнца уже всплыл над горизонтом; первые ясные лучи били прямо в окно, выделяя несколько золотых пылинок над белой простыней, натянутой до подбородка Майка Райсона.