— Я в курсе, что жизнь «марфанов» недолга. Тридцать-сорок лет. Смерть, как правило, возникает в результате расслаивающейся аневризмы аорты или застойной сердечной недостаточности. Судя по тому, что мой отец упал на репетиции — у него случилось именно расслоение аневризмы. Когда стал подходить срок — я поняла, что мне надо родить. Создать смысл жизни для матери. Оставить ей моё дитя.
Жестом Габриэль окоротила Аркадия Петровича, попытавшегося вставить веское слово.
— Да-да, я знаю про аортальное протезирование. И разумеется, как только я приду в себя, чуть окрепну, как только вы меня подлатаете — я лягу на операцию. Но кто бы мне разрешил беременеть и рожать, будь у меня уже искусственный аортальный клапан?
Святогорский посмотрел на Габриэль уже не просто с уважением — с удивлением. Как на единорога. В которых все только делают вид, что верят.
— Никто.
— То-то и оно. … А теперь я проживу и до преклонного возраста. Но уже с ребёнком. А не доживу — матери будет зачем жить. Понимаете?
Анестезиолог кивнул. Габриэль вдруг рассмеялась. Аркадий Петрович приподнял бровь.
— Вы-то, Аркадий Петрович! Вы же здесь, как я успела понять, самый образованный человек! Энциклопедически образованный!
— Нельзя объять необъятное, — закокетничал Святогорский. Ему было приятно. — Но если вы о вашем имени, то я…
Он несколько шутовски повертел головой. Действительно, анекдотическая ситуация.
— Да, моя впечатлительная матушка дала дочери странное имя, в честь героини фильма, который обожала в детстве, даже не подозревая…
— Что французский педиатр Антуан Марфан в тысячу восемьсот девяносто шестом году наблюдал пятилетнюю девочку с необычными прогрессирующими аномалиями скелета. И девочку эту звали…
— Габриэль!
И она рассмеялась, аж зажмурилась. Видно было, что она не сердится на мать. А действительно находит это очень забавным.
— Впрочем, позже выяснилось, что у девочки была врождённая контрактурная арахнодактилия. Но исторически название по автору прижилось. И уж потом американский генетик Мак Кьюсик открыл синдромом Марфана целую новую группу наследственных заболеваний соединительной ткани.
Святогорский присел на любимого конька, потому что чувствовал себя немного не в своей тарелке с такой спокойной, психологически и умственно зрелой родильницей. Когда здоровые бабы сходят с ума — эта сохраняла здравый рассудок.
— Никак только не могу понять, почему «марфаны» такие умные и талантливые.
— Меньше арматуры — пластичней нейронная связь? — предположила Габриэль.
Святогорский пожал плечами и грустно улыбнулся.
— Может быть, может быть…
— Я бы охотно променяла свой интеллект и таланты на здоровые суставы и глаза, и особенно — на здоровый корень аорты.
— Почему же вы не сменили ваше имя на какое-нибудь… иное…
Святогорский смутился, поняв, что ляпнул бестактность. Но женщина только снова рассмеялась и рукой махнула: оставьте смущение!
— Я и есть иная. Во всём. Кроме любви к своей матери. Здесь я такая же одинаковая, как… и все прочие дрова!
Габриэль быстро приходила в себя. Как только её состояние стабилизировалось — её перевели в кардиохирургию и Мальцева взяла дело под личный контроль. О ребёнке Габриэль было кому позаботиться — мама её ожидаемо оказалась совершенно сумасшедшей бабушкой. Генетический анализ показал, что дитя Габриэль здорово. Как минимум — по пресловутой пятнадцатой хромосоме.
Но прежде произошло ещё кое-что. На третьи сутки пребывания Габриэль в родильном доме, в её палату ворвался молодой человек с наружностью молодого Серёги Есенина. С огромным букетом, с тортом и шампанским, с какими-то ещё глупостями. И упал перед её кроватью на колени, чем ужасно напугал мамашу. Сперва — напугал. А затем — и обрадовал.
И выяснилось вот что. Тридцать семь недель назад в какой-то случайной компании он познакомился с очень необыкновенной девушкой, в которую сразу влюбился по уши. Они ушли с вечеринки, всю ночь бродили по городу, утром сели на электричку, высадились на какой-то станции, и ещё весь день бродили по лесу. Затем вернулись в город, отправились в ресторан, а затем — и к нему на квартиру… И круглые сутки любили друг друга. А потом она исчезла. Он проснулся — никого. Ни записки, ничего. Как и не было! Он перетряс всю компанию — никто её не знал и понятия не имел, как она там оказалась. Он перевернул весь город. Это было очень нелегко. Он даже имени её настоящего не знал. Габриэль представилась ему Анной. Попробуйте в городе, где количество жителей пошло на второй десяток миллионов, это не считая приезжих, найти девушку по имени Анна. Даже с такой характерной внешностью. Он был в отчаянии. Но как это обыкновенно бывает, разгадка пришла, когда он уже не ждал. Причём, с совсем уж неожиданной стороны. Как-то он был по делам в солидной конторе, занимающейся программным обеспечением. Его усадили в переговорной. Владелец, желавший переговорить с ним лично, задерживался. Когда парню надоел бесконечный кофе, он стал рассматривать фотографии на стенах. Успешные проекты. Корпоративы. Красивая верхушка айсберга под названием «эффективный бизнес». И вот, на одной из фотографий, он увидал её. Ту самую! Её было сложно не заметить. Она была выше прочих, даже самых высоких, на голову. Он схватил фотографию, побежал к офис-менеджеру… Дальнейшее было делом техники. Да, как-то она с нами работала над одним из проектов. Нет, она никогда не работает постоянно. Только на гонорарной основе. Подождите, сейчас посмотрим в базе данных.
Нашёл он уже не только Анну-Габриэль. Он нашёл уже и своего сына. Был на седьмом небе от счастья. Предложил руку и сердце. На седьмом небе от счастья была и Зинаида Андроновна.
Только сама Габриэль не была на седьмом небе. Она отказала молодому человеку, так безумно в неё влюблённому. Как минимум, отказалась выйти за него замуж. Не захотела жить вместе. Так… Разве иногда… Ребёнок — «да, пожалуйста». Хочешь записать на свою фамилию — «не против». Да, это и твой ребёнок. И спасибо твоему ДНК, что он здоров.
— Но почему?! — Негодовал всегда такой неуязвимый, Святогорский.
— Аркадий Петрович! — Рассмеялась в ответ Габриэль. — Со мной невозможно жить. У меня бывают припадки лени и ничем не мотивированные перепады настроения. А ещё ледяные ладони и ступни.
— Это не припадки лени и не перепады настроения. Это — синдром Марфана! А ледяные ладони и ступни очень приятно отогревать о любящего тебя мужчину.
— Но я его не люблю!
— Но ты же забеременела от него!
— Это была большая удача!.. И потом. Мне кажется, что он — извращенец. Как можно любить девушку моей внешности?
— Тьфу, идиотка! — Яростно заключил Святогорский.
— Я не запрещаю ему со мной видеться. Видеться и общаться с ребёнком. И ещё… Мы же не знаем, как дело с клапаном закончится. Если он меня действительно любит, то я сделаю всё для того, чтобы он меня разлюбил. И когда я умру — ему не будет больно.
— Кажется, интеллект «марфанов» слишком преувеличен! — Съязвил Аркадий Петрович. — Хотя… Мальцева Татьяна Георгиевна, врач, которая накладывала тебе щипцы…
Габриэль кивнула. Мальцева ей запомнилась. И понравилась.
— Когда в автокатастрофе погиб её первый муж — она чуть с ума не сошла.
Святогорский нахмурился. Как будто вдруг что-то понял.
— Хм… Я ещё только раз наблюдал её в таком состоянии. Когда она вернулась из США.
Аркадий Петрович быстро вышел из палаты. Габриэль посмотрела ему вслед. Взяла с прикроватной тумбочки забытую им историю родов, открыла её — были подклеены чистые листы следом за кондуитом её непростого анамнеза и совершённых манипуляций, — разлиновала чистый лист нотной строкой и стремительной летящей рукой с удивительно длинными изящными пальцами принялась рассаживать на «проводах» хвостатых «птичек».
В палату вошла акушерка, проверить капельницу.
— Что это? — спросила она, заворожено глядя на разрастающуюся россыпь.
— Этюд «Анестезиолог».
— А-а-а… — слегка испуганно протянула акушерка. — И вы вот так вот просто можете писать музыку?
Габриэль усмехнулась, не отрываясь от этюда.
— Я, конечно, могу её и не писать. Но я всё время её слышу.
Кадр пятьдесят девять И совсем другая музыка
В отделение патологии беременности в один день поступили две женщины. Одна постарше, за сорок, Нина Анатольевна Разинкина. Другой, Оксане Пучковой, едва девятнадцать стукнуло. Госпитализировали их в двухместную комфортабельную палату с душем и туалетом. Хотя обе поступили без предварительной договорённости. Ту, что постарше — привезли на Скорой по направлению ЖК. Ничего такого военного. Отёки. Поздний гестоз лёгкой степени тяжести. Парадоксально звучит, да: лёгкая тяжесть? Учитывая возраст её первой долгожданной беременности и предполагаемый срок родов «вот-вот», когда она явилась на плановый осмотр, врач консультации, узрев отёки лодыжек, немедленно отправил её в родильный дом. Хотите писать отказ? Пожалуйста. Но я настоятельно рекомендую. Вы информированы и о последствиях предупреждены. Осознанно принимаете решение отказаться от госпитализации, понимая, что в случае «если» (ваша смерть, смерть внутриутробного плода), врач не виноват. Не то вот там, в Казахстане, дикая история с врачами вышла… Да и у нас тут гайки закручивают лихо, ни за что ни про что…
Нина Анатольевна и не думала сопротивляться. В чём тут же уверила врача. Хотя врач всё равно проговорила положенный ей текст, с некоторой вдохновенной обречённостью. Единственное, что расстраивало Нину Анатольевну — муж в командировке. Творческой. Он у неё, знаете ли, композитор. Ах, знаете? Ну да, в карте записано. Не так, чтобы известный. Но просто он очень талантливый творческий человек. Но без честолюбия. Абсолютно лишён. Так бывает. Добрейший, милейший, талантливейший человек, но… Преподаёт композицию в музыкальном училище.
Мрачный профессиональный зудёж врача женской консультации столкнулся с весёлой вдохновенной болтливостью беременной. Полчаса они беседовали ни о чём, пока в растущей под дверями кабинета очереди изнывали беременные дамы. Расстались лучшими друзьями. Скорая в очередной раз исполнила функцию такси и Нина Анатольевна прибыла в родильный дом.
Юная Оксана Пучкова пришла сама, потому что подумала, что рожает. Её сперва подняли в физиологический родзал. Где и разобрались, что фальшь-старт. Но поскольку у неё в мазке оказались элементы околоплодных вод — и, значит, пузырь надорван и подтекает, — домой не отпустили, а положили в отделение патологии беременности. Как раз в палату, куда двадцать минут назад прибыла Нина Анатольевна.
Женщины сразу как-то подружились. Только зашла Оксана, только увидела Нину Анатольевну, и даже ещё не зная её имени, воспылала к ней тёплыми чувствами. Уж больно она была похожа на её маму.
Мама Оксаны год назад умерла. У неё был рак. Папа через три месяца после смерти мамы снова женился — выяснилось, что у него уже давно была любовница. Хорошо, хоть квартиру Оксане оставил. Немедленно после похорон мамы съехал к любовнице, которая была уже беременна от него. А через три месяца женился. Действительно, что время-то терять?!Оксане было очень больно. Она никогда не думала, что её папа — такой подлец. И хотя характер у Оксаны был лёгкий, и она умела не заморачиваться и прощать, но папу простить не могла. Понятно — жениться через годы вдовства. Понятно, женившись сделать ребёнка. Но изменять умирающей матери?! Сделать какой-то посторонней женщине — ещё и безобразно молодой и здоровой женщине! — ребёнка, пока мать боролась с тяжелейшей болезнью?! Это низко, подло и ни в какие ворота!
А тут — Нина Анатольевна, ужасно похожая на маму! Оксана, увидав её, сразу расплакалась. Нина, ещё ничего не понимая, бросилась утешать девчонку. И делала это так же мягко, тепло и уютно, как когда-то мама. Вот Оксана сразу и прониклась. Бывает.
Неудивительно, что Нина Анатольевна была похожа на маму Оксаны. Потому что Оксана и Нина Анатольевна сами были удивительно похожи. С учётом разницы в двадцать с небольшим хвостиком лет. Голубоглазые, со светло-русыми волосами, невысокие, приятно округлые. Не модели, но что называется: могущие сделать среднестатистическое счастье среднестатистического же мужчины. Прекрасные, одним словом, среднестатистические женщины. Если, конечно, прекрасное допустимо вписывать в статистические графы.
В первые же полчаса они, казалось, выболтали одна другой свои жизни. Ну, почти все свои жизни. Не без тайн, разумеется. Даже между подругами должна быть какая-то загадка. Точнее, не то, чтобы загадка. А так… Иногда просто нельзя рассказать всё. Потому что непорядочно.
Нине Анатольевне, собственно, нечего было скрывать. И её рассказ о себе длился от силы минуты две. Она замужем за прекраснейшим человеком. Сейчас он в творческой командировке. Долгое время — двадцать лет! — Нина Анатольевна не могла забеременеть. И они уже даже вроде как поставили крест на детях. Нет, ЭКО делать не собирались. Если уж бог не дал, как говорится… И вот как-то утром она почувствовала тошноту. А потом — задержка. Представляешь?! Такое счастье! Муж, наверное, как чувствовал. Потому что Нине Анатольевне уже стало казаться, что она живёт со скучным унылым человеком. Ей самой было ужасно стыдно от таких мыслей, потому что муж её очень и очень творческий человек, но у творческих людей так бывает — когда они не получают заслуженного, а к славе и деньгам пролезают всякие бездари, — так бывает. Но вот вдруг муж стал как будто другим человеком. То есть — именно таким, за которого она и выходила когда-то замуж. С блеском в глазах, с такой энергией! Вдруг стал набрасываться на неё, как некогда бывало!.. Нина Анатольевна смущённо улыбалась. Но Оксана, хоть ей и было всего девятнадцать, всё понимала! Она, между прочим, тоже беременная. Вы же понимаете, откуда дети берутся! Так-то у Нины Анатольевны половая жизнь с мужем уже просела, как в старом анекдоте про секс и Новый год. Где секс — приятней, но Новый год — чаще. А тут вдруг чуть не каждый день! И Нина Анатольевна забеременела.
Оксанина история была куда дольше и печальней. Как оно всегда бывает у юных девушек, по сравнению со взрослыми женщинами. Оксана, увы, не замужем. Её любимый просто не может на ней жениться. Вот прямо сейчас — не может. Дело в том, что у него старая, смертельно больная жена. Он любит её, как человека. Былая страсть, как вы понимаете, давно угасла. Но жена его верный друг. И она очень тяжело больна. Не сегодня-завтра… Нормальный мужчина никогда не бросит верного друга в таком состоянии. Но он же — нормальный мужчина! И ему хочется не только дружбы, но и любви. Не только долга, но и счастья. Всё как у всех нормальных мужчин. А у Оксаны был тяжёлый период в жизни. Умерла мама, отец-молодец оказался — подлец. По маме едва сорок дней справили — заявление в загс с полюбовницей подали. Оксане было очень больно и тут ей встретился этот человек, который её и успокоил. И дал надежду. И вот она забеременела. Но у её человека смертельно больная жена. Оксана понимает, что он не может бросить старую друга-жену, и прямо сейчас жениться на Оксане. Но он очень заботливый. И был бы тут с Оксаной, если бы его смертельно больную жену не госпитализировали в критическом состоянии. Будем надеяться… Будем надеяться… В смысле, что ей станет полегче. Нехорошо же смерти желать. Хотя иногда смерть, особенно для тяжело больных… для тяжело и неизлечимо больных смерть — это облегчение, освобождение. И вообще! Нельзя быть такой эгоисткой, если ты верный друг и товарищ, и любишь своего мужа.
Нина Анатольевна переживала и поддакивала. Да, действительно. Если мужчина ещё нормальный, а жена — смертельно больна, то со стороны смертельно больной жены это форменное свинство!
Ни у одной из женщин ничего не щёлкало в головах. Нина Анатольевна горячо осудила Оксаниного папу-подлеца. И так же горячо вникла в текущую Оксанину ситуацию, оказав моральную поддержку и оправдав Оксанину нравственность. Сама Оксана не замечала очевидной зеркальности ситуаций. Никакие противоречия не терзали её душеньку.
Как там у баб в головах шестерёнки-то вертятся?! Вот бы посмотреть!
Вся эта возникшая дружба и задушевный трёп были совершенно беспредметны. Никаких имён, фамилий, локаций и проч. Так мужчина и женщина во время первого свидания, возникшего спонтанно по обоюдному влечению, могут часами болтать вроде как ни о чём, при этом — обо всём. Никакой конкретики.
Они вместе пообедали. Вместе поужинали. Несколько раз сооружали себе чай с бутербродами. Нина Анатольевна поболтала по телефону с мужем — не стесняясь присутствия Оксаны. Он завтра днём возвращался из командировки и немедленно, разумеется, обещался быть у жены. Чего такого-эдакого его драгоценный пупсик хочет? «Драгоценный пупсик» хотел апельсинов. И шоколадных конфет. Когда Оксана набрала своего любовника, Нина Анатольевна тактично удалилась в туалетную комнату. Вернувшись, застала Оксану в слезах. Любовник прийти не сможет. Всю ночь он провёл у постели супруги-друга, которая сражается с последствиями химиотерапии. И завтра, придя в себя, смыв в душе негатив и несколько часиков покемарив, снова отправится к жене. Очень печально, что так всё случилось. Он чувствует себя последним подлецом. Но Оксана всё понимала. Друзей в беде не бросают, даже если сами друзья не понимают бессмысленность пятой уже — вы подумайте, ну зачем её так мучить! — химиотерапии. Но всё равно ей немножко обидно, потому она и плачет. Обидно, что он даже не спросил, в каком она роддоме. Нина Анатольевна успокаивала Оксану, снова заваривая чаю. Устал человек. Просто устал. Так бывает. Ничего страшного. Лишь бы ребёночек был здоровенький. Потом всё наладится. Пятая химиотерапия?!. Надо же! Зачем уж так женщину мучить?.. И женщину, и себя, и мамочку своего ребёночка. Кстати, у вашего с его женой дети есть? Нет? Как-то не получилось. А ЭКО?.. А-а, раз бог не дал, как говорится, то и… Ну, понятно, понятно. Очень жаль жену любовника. Но Оксана же не виновата, что всё у них так вышло. Оксана, между прочим, его смертельно больной жене даже бульончики варила и творожки с бананчиком растирала. После химиотерапии питание — хуже детского! Он такой измотанный от неё возвращался. Всю ночь её то тошнит, то с другого конца проносит. Падал прям и сразу засыпал. Ну, не совсем сразу… Оксана хихикала, краснела. Слёзы подсыхали.