Лиза была фотографом — и довольно успешным. Её фото реяли во всех отечественных глянцах. Но на стенах дома были только Лизины фотографии с отцом. Алексея всегда умиляла таковая привязанность жены к отцу.
Но с некоторых пор стала напрягать. Хотя у него и не было особенного времени для напряжения — Алексей был деловым человеком. Бизнесменом. И бизнесменом успешным.
Как-то Лиза сидела с отцом в ресторане. Удивительно, но он был всё так же молод и прекрасен, как на её выпускном балу.
— Папа, как ты умудряешься так шикарно выглядеть?! — В очередной раз восхитилась она.
— Не моя заслуга, доченька. Генетика. Моя генетика. Которая — и твоя генетика.
Лиза всегда улыбалась в этом месте их привычного диалога. Ей было приятно, что и она не постареет с возрастом. Никаких особенных усилий. Отец не был фанатом фитнеса, не посещал пластических хирургов… Значит и ей не придётся. Генетика.
— Папочка, я тебя сегодня позвала, чтобы серьёзно поговорить.
Лиза нахмурилась — и лицо отца немедленно приняло обеспокоенное выражение. Ничто в этой жизни не могло его обеспокоить. Кроме дочери, и всего что с ней связано.
— Алексей? Он обижает тебя?! Изменяет тебе?!
— Ну что ты, папочка! — Рассмеялась Лиза. — Алексей любит меня, как и в первый день. Тебе ли не знать?! Он любит меня так, как ты любил мамочку! В жизни каждого мужчины может быть только одна женщина, ты сам знаешь!
Отец улыбнулся.
— Или две. Если одна из них — его дочь.
И это тоже были привычные реплики. Их «нежный код».
— Что же тогда беспокоит мою девочку?
— Папа! Лёшка хочет ребёнка.
— Нормальное желание любящего мужчины. Что же тебя смущает?
— Папа! Но тогда я перестану быть твоим ребёнком!
— Лизочка, что за глупости! Ты никогда не перестанешь быть моим ребёнком, моей девочкой, моей крошкой! Ты — всё для меня. А твой ребёнок — будет и моим ребёнком. Внуком. Я давно мечтаю о внуке. Или — внучке. Мне всё равно. Лишь бы здоровенький.
Тут отец чуть нахмурился.
— Что, папочка?! Что-то не так?
Отец и дочь всегда очень тонко чувствовали настроения друг друга.
— Ничего, солнышко, ничего. Мне пора…
Через некоторое время Лиза с отцом полетели на море. Алексей не смог — дела требовали присутствия в городе. Совсем не было времени на отдых.
Отец с дочерью прогуливались по Набережной. Приятный атласный ветер. Чудесный закат…
— Папа!..
— Да, малышка?
— Ты скоро станешь дедом!
Лизин отец просиял, схватил дочь в объятия, закружил… Как будто ей снова пять. После они побежали в ресторанчик, держась за руки. Отец заказал шампанского себе и ананасовый фреш для Лизы. Её любимый.
Официант открыл бутылку и налил отцу бокал.
— Только… Папа…
— Что?! — От беспокойства отец отставил бокал, не пригубив.
— У меня начала болеть голова.
Они с тревогой посмотрели друг на друга. Отец подавил подступающую тревогу.
— Ничего, доченька. Это пройдёт. Ты в интересном положении и… И женщины по разному его переносят. Больше отдыхай, меньше нервничай.
— Папа, голова начала болеть, как в детстве. Как у тебя в моём детстве.
Отец Лизы попытался ободряюще улыбнуться, но улыбка вышла какой-то бессильной. Тем не менее с несколько фальшивым энтузиазмом он продолжил ободрять Лизу.
— Пройдёт, малышка! Обязательно пройдёт! Только непременно обратись к врачу. Непременно!
Лиза пообещала. Конечно же она обратится к врачу. Она не враг ни себе, ни своему ребёнку.
Чем больше становился срок беременности — тем сильней у Лизы болела голова. Курирующий её акушер-гинеколог женской консультации, разумеется, направил Лизу к неврологу. Вслед за акушером-гинекологом растерялся и невролог. Дело в том, что у Лизы присутствовали симптомы всех известных ста шестидесяти цефалгий. Как будто голова болела не у одной красивой и хрупкой женщины, а разом у ста шестидесяти человек.
Лизу протащили по всем специалистам. Включая психиатров.
— Боль двусторонняя? — спрашивали у Лизы.
Она кивала.
— Сжимающего или давящего характера? — уточняли у Лизы.
Голову Лизы и сжимало и давило.
— Лёгкой, умеренной или выраженной интенсивности? — интересовались у Лизы.
— А есть выраженнее выраженной? — сквозь зубы шептала Лиза.
— Локализация болей? Орбитальная? Затылочная? Лобная? Височная? Смешанная? Интенсивней в ночное или в дневное время? Колющая? Кашлевая? Связана с сексуальной активностью? Боль по типу «укола льдинкой» или по типу «синдрома колющих ударов»? «Будильниковая» головная боль? Боль тупая после сна?
На все вопросы Лиза отвечала утвердительно. Также головные боли у Лизы сопровождались тошнотой. Присутствовала фотофобия — боязнь света. И фонофобия — боязнь шума и суеты вокруг.
Суета вокруг включала не только бесконечные вопросы врачей, но не менее бесконечные обследования.
Анализы, энцефалограммы, аппаратные исследования — всё в норме. Спиномозговая пункция — норма. Нет даже повышенного внутричерепного давления, чтобы хоть как-то объяснить головные боли. МРТ во всех режимах — норма. Обзорная, с контрастным усилением, магнитно-резонансная ангиография, МР-спектроскопия, МРТ в режиме подавления сигнала от жировой ткани, градиентное эхо, FLAIR, FIESTA, МРТ в DWI-режиме… Но даже диффузно-взвешенное изображение ничего не выявило.
Алексей свозил Лизу в НИИ нейрохирургии имени Бурденко — ничего!
Исключили опухоли головного мозга. Исключили аневризмы сосудов, инсульт, эпилепсию, менингит, энцефалиты… Исключили всё. Всё чисто! Патологии нет. А голова у Лизы болела с такой силой, что ей стало казаться, что взрывается череп и вылетают глаза. Следовательно, головные боли у Лизы были не вторичными, опосредованными. А самыми что ни на есть первичными. У Лизы была идиопатическая кластерная головная боль (что в переводе с врачебного на человеческий обозначает: «по непонятной причине голова болит так, что лучше умереть»). Идиопатическая кластерная головная боль во всех её проявлениях, включая и пароксизмальную гемикранию, известную доброму обывателю, как мигрень. Включая и новую ежедневную персистирующую головную боль. Вся линейка из МКБ[11], касающаяся головных болей, имелась у Лизы. Не имелось только диагноза. И что было хуже отсутствия диагноза — головная боль ничем не купировалась.
Алексей, и прежде беззаветно любивший жену, теперь стал относиться к ней как к фарфоровой вазе эпохи династии Тан. Уходя, он задёргивал шторы, расставлял у постели всё необходимое — еду, воду, соки, таблетки… И уже был готов найти дилера, чтобы раздобыть жене наркоты. Предлагал нанять сиделку — Лиза категорически отказывалась. Чужой человек рядом, когда и от Алексея в затылке взрываются сверхновые? О, нет!
Как только муж уходил — Лиза звонила папе. Он тут же приезжал. И только с ним ей становилось легче. Он гладил ей руку, массировал виски. Успокаивал:
— Не плачь, малышка. От слёз только больней.
Они часами вспоминали её детство, маму. Рыбалки, походы под парусами. Лес и грибы. Поля и цветущие в пустыне ирисы и маки. Лиза засыпала под его мерные рассказы. Голос отца убаюкивал. А когда она просыпалась — папы уже не было.
Головные боли были настолько невыносимыми, что акушеры-гинекологи предлагали сделать аборт, ссылаясь на возможную извращённую форму раннего гестоза. И Алексей был с ними согласен. Он любил Лизу. А дети… Дело такое. Можно и усыновить. Или — попробовать ещё раз.
Но Лизин папа очень хотел стать дедом.
И Лиза спряталась от врачей. Всё равно от них пользы никакой. Назначают приёмы, собирают консилиумы… Только усиливают муки.
С двадцати семи до тридцати двух недель Лиза отсиживалась дома, докторов не посещая и вовсе никуда не выходя. Видясь только с отцом. И с мужем.
И вот сегодня, вернувшись с первой за день деловой встречи, Алексей застал Лизу в таком виде. И срочно привёз её в роддом. А куда ещё везти беременную женщину? Ну да.
* * *Лиза уже пришла в себя. Раны были обработаны, повязки — должным образом наложены. Она лежала в отдельной палате. Окна были занавешены плотными жалюзи. Рядом сидел Алексей. Увидев, что жена открыла глаза, он погладил её по щеке.
— Бедная моя. Бедная моя девочка… Я сейчас позову докторов. С ребёнком всё в порядке. Не волнуйся.
Алексей вышел. Через минуту к Лизе зашёл отец — непонятно, как с зятем разминулся.
— Господи! — Ахнул отец. — Что же ты с собой сделала!
Он сел на край кровати и взял её за руку.
— Папа! Было нестерпимо, а ты всё не приходил и не приходил!.. Пахнет кофе с корицей?
Отец потянул воздух.
— Бедная моя. Бедная моя девочка… Я сейчас позову докторов. С ребёнком всё в порядке. Не волнуйся.
Алексей вышел. Через минуту к Лизе зашёл отец — непонятно, как с зятем разминулся.
— Господи! — Ахнул отец. — Что же ты с собой сделала!
Он сел на край кровати и взял её за руку.
— Папа! Было нестерпимо, а ты всё не приходил и не приходил!.. Пахнет кофе с корицей?
Отец потянул воздух.
— Да, действительно! А я шёл и думал: «какой знакомый запах!»
— Папочка, принеси, пожалуйста, кофе с корицей! Мне очень хочется кофе с корицей!
— Но с тобой всё в порядке?!
— Да-да, не волнуйся! Лёшка здесь. Сейчас врачи придут.
— Хорошо, ласточка!
Папа поцеловал Лизу и вышел.
Осмотрев и опросив Лизу, Поцелуева, Родин и Святогорский собрались в кабинете начмеда на консилиум. На столе лежала обменная карта. История непонятной болезни толщиной с «Войну и мир». Оксана и Родин горячо обсуждали пациентку, Аркадий Петрович же внимательно изучал данные истории, сохраняя молчание. Что было для него не характерно.
— Ничего не понимаю! — Удивлялась Оксана Анатольевна. — Всё! Абсолютно всё в норме!
— Может, у неё бешенство? — предположил Родин.
— Которое не обнаружили при таком количестве исследований на всё про всё. И ещё про запас сверху?!
— Ну не прикидывается же она! — Воскликнула Поцелуева.
— Да уж вряд ли! Зачем?! Да и какое прикидываться! — Родин взмахнул рукой. — Такое с собой сделать… Это реальная боль! А вдруг всё-таки бешенство?.. Атипичная какая-нибудь форма, а?
Они оба с надеждой посмотрели на Святогорского. Он захлопнул историю Лизы и мрачно забарабанил пальцами по столу.
— Аркадий Петрович, ты меня пугаешь, — прокомментировала Оксана.
— Очень пугаешь, — поддакнул Родин.
— Бешенство или не бешенство — а Милуокский, он же Висконсинский протокол необходимо задействовать.
Друзья вытаращились на него. Первым отмер Родин.
— Ты предлагаешь вогнать беременную женщину в искусственную кому?!
Святогорский кивнул.
— Да он у нас вообще не зарегистрирован! Да и… У них тоже, всего шесть подтверждённых случаев! А если она… — Родин оборвал сам себя. — Тебя посадят. Меня посадят. Нас всех посадят! Если… То мы, получится, убили женщину. Беременную женщину. В родильном доме.
Аркадий Петрович ещё немного побарабанил и кивнул на толстенную историю Лизы.
— Я понимаю. Муж у неё богатый парень. На исследования не жидились. Но я не нашёл там самого элементарного. Семейного анамнеза.
— Есть там семейный анамнез. Всё чисто. Никто ничем не болел.
— Вот это меня и смущает. Такая краткость и чистейшая прозрачность. Ребята, мы были в палате у Лизы вместе. Теперь вы не против, если я поговорю с ней наедине?
Начмед и заведующая обсервацией синхронно кивнули. Святогорский вышел.
— Что это с ним? Не балагурил. Не читал нам лекций с историческими экскурсами?
— Неправильно поставлен вопрос, моя возлюбленная супруга. Если так себя ведёт Аркадий Петрович, надо спрашивать: «что с Лизой?» Ох, чует моя мошонка…
Родин получил от возлюбленной супруги чувствительный тычок в плечо.
Святогорский вошёл в палату без стука. Лиза лежала на кровати, в палате царила полутьма. На тумбочке у Лизы был стакан кофе. Она слабо улыбалась.
— Вы уже были у меня сегодня, да? С другими докторами.
— Да, Лиза.
Анестезиолог внимательно смотрел на неё.
— А муж и папа только что ушли. У Лёшки — очень важные встречи. Серьёзный проект. Я сама его вытолкала. У нас будет ребёнок. А ребёнку нужна обеспеченная жизнь.
— Папа почему ушёл?
— Я попросила его принести мне лавандовое мыло. Когда я чую запах лаванды — мне становится легче. Мы с папой в детстве часто…
— И как часто вы чуете запах лаванды?
— Постоянно, — улыбнулась Лиза. — Я пользуюсь только лавандовым мылом. … Вы считаете, что я сумасшедшая?
— С чего вы взяли?
— Невропатологи уже спрашивали меня об обонятельных галлюцинациях. У меня болит голова. Это не значит, что я безумна.
Лиза чуть надулась.
— Лиза, я не говорил, что вы — безумны. … Вы позволите мне подождать вашего отца? Я хочу с ним поговорить.
— Разумеется, — ответила Лиза. — Присаживайтесь.
Святогорский сел на диванчик, стоявший у противоположной стены «блатной» палаты. Некоторое время они молчали.
— Лиза, сейчас у вас болит голова?
— Да… Простите, не запомнила как вас зовут.
— Аркадий Петрович. Это вы меня простите, что не представился. Я врач-анестезиолог.
— Я уже не помню, когда у меня не болела голова. Просто сейчас она болит чуть меньше. Так всегда бывает, когда папа рядом. Не знаю почему.
— На сколько баллов сейчас боль? По десятибалльной шкале?
Лиза снова улыбнулась.
— На семь, Аркадий Петрович. И это огромное облегчение. Потому что вот уже тридцать две недели она почти всё время болит на десять из десяти.
— Почему же ваш отец не постоянно с вами, если его присутствие облегчает боль?
— Аркадий Петрович, он молодой активный мужчина…
— Он должен быть примерно моего возраста, Лиза.
— Да. Но он очень хорошо сохранился. У нас такая генетика. Большая удача. Он молодой активный мужчина, а я — взрослая женщина. Я не могу отвлекать его от жизни двадцать четыре часа в сутки. Я не эгоистка. Когда он может — он приходит. Мне достаточно.
— Резонно. Вы умная женщина, Лиза.
— Мне пришлось стать умной и взрослой. Моя мать погибла в автокатастрофе двадцать лет назад.
— Понятна ваша привязанность к отцу.
Они снова недолго помолчали.
— И ваш отец, молодой и активный мужчина с хорошей генетикой, так и не женился?
— Нет. Он очень любил маму.
Лиза внимательно посмотрела на Святогорского.
— Вы же понимаете, что иногда бывает такая любовь, что…
— Да-да, кажется я понимаю. Но что-то долго ваш папа ходит за мылом. Тут буквально за углом есть огромный лабаз косметики.
В этот момент в дверь палаты просунулась молоденькая акушерка и громко зашептала:
— Аркадий Петрович, вас срочно вызывают в ОРИТ.
Святогорский поднялся.
— Простите, Лиза. Неотложные врачебные дела. Я постараюсь побыстрее. Когда ваш отец придёт — попросите его меня дождаться. Это важно.
Он уже, было, двинулся к двери. Но развернулся и подошёл к Лизе. Взял её за руку. Затем потрогал лоб.
— Лиза, скажите, у вас бывает чувство жжения и чувство холода одномоментно?
Лиза кивнула.
— Да. Я не знала как это сформулировать. А до вас меня никто из врачей об этом не спрашивал. Я действительно часто горю и леденею в одно и то же время. И температура при этом…
— Нормальная. Да. Спасибо, Лиза. Передайте вашему батюшке, чтобы непременно меня дождался!
Святогорский вышел из палаты.
Ничего такого срочного в ОРИТ не было и Святогорский после отправился прямиком к Родину.
— Ну что там?
— Если ты имеешь в виду отделение реанимации и интенсивной терапии — там всё нормально. Новенькая анестезистка перестраховывается.
— Фуф! — Облегчённо выдохнул Родин. — С этой Лизой тоже вроде как тьфу-тьфу-тьфу. Нормализовалась. К ней снова заходил её папаша, и ей полегчало. Оксана распорядилась ввести трамадол внутривенно.
Аркадий Петрович внимательно посмотрел на Родина. И даже слегка кривовато усмехнулся.
— До задницы тут ваш трамадол. Лизе необходимо замедлить церебральный кровоток и метаболизм тканей. Надо сильно затормозить постсинаптические мембраны нейронов головного мозга. Надо перевести «электрику» высшей нервной деятельности в экономный режим. Потому что у нашей Лизы там сейчас не светильник разума, а факел крекингового производства, нес па?
Родин смотрел на Святогорского с непониманием.
— Танька Мальцева и Сёма Панин уже бы догадались. Рано вас с Оксанкой на должности поставили. Рано.
Святогорскому в этом роддоме и в этой больнице давно можно было всё. Тем более сказать такое Родину.
— Ей нужна медицинская кома. Ты или принимаешь решение — или ты не принимаешь решения, Сергей Станиславович. Ты — начмед. В структуре нашей многопрофильной больницы — ты фактически главный врач родильного дома. У тебя есть два пути. Первый: выписать Лизу. Акушерской патологии нет. Плод себя чувствует относительно хорошо. Второй: попытаться её спасти, введя в искусственную кому. В истории родов мы можем записать, что делали нейролептанальгезию.
— Да от чего её нужно спасать?!
— От себя, Родин. От себя.
— Диагноз! Скажи мне диагноз!
— Я не уверен.
— Ты, значит, не уверен, а я — принимай решения!
— Пусть решение примет муж. Возьми у него согласие на медицинскую кому. Лизу вы, разумеется, тут же прокесарите.