Потом ее осенило: ребенок! Внебрачный сын, зачатый во грехе! Игрушка, разумеется, была куплена для него, а потом Трауб почему-то передумал ее дарить, оставив бедного малютку без сюрприза, пусть даже такого сомнительного, как тот, что лежал в корзине.
Каков мерзавец!
Фройляйн Дитц отошла от стола, с удовольствием предвкушая, как выскажет Траубу все, что думает по этому поводу. Однако где же он сам? Она находится в кабинете уже почти десять минут, а шеф так и не появился. Он действительно сошел с ума, если счел возможным оставить открытый кабинет без присмотра на столь долгое время!
Впрочем, ничего страшного не случилось, даже наоборот: оплошность шефа от души порадовала секретаршу, поскольку давала дополнительную возможность сделать ему язвительное замечание. Вдохновленная, она направилась к стенному шкафу, на ходу расстегивая пальто.
Ввиду мизерных размеров помещения им с Траубом приходилось довольствоваться одним стенным шкафом, устроенным внутри полой перегородки, отделявшей кабинет от приемной. Для того чтобы начальник и секретарша не беспокоили друг друга во время работы, шкаф был оборудован дверцами как со стороны кабинета, так и со стороны приемной. Это было очень удобно, поскольку позволяло хотя бы одеться и раздеться, не мозоля друг другу глаза. Не желая пользоваться дверью Трауба, как будто при общем внутреннем пространстве шкафа это имело хоть какое-то значение, фройляйн Дитц вышла в приемную, отперла "свою" дверь собственным ключиком, хранившимся в ящике ее стола, сняла пальто и потянулась за своими персональными плечиками, болтавшимися в шкафу рядом с длинным шерстяным пальто Трауба.
Но запах... Пахло так, словно кто-то воспользовался шкафом в качестве уборной. Фройляйн Дитц опустила глаза, чтобы отыскать источник этого зловония.
Ее протяжный, пронзительный, как пожарная сирена, вопль был слышен на всех четырех этажах здания. Он заставил обернуться прохожих на улице, а с одним пожилым господином, накануне приехавшим в Вену из Марселя, случился сердечный приступ – к счастью, легкий.
Когда сбежавшиеся на крик люди ворвались в приемную, их взорам предстала фройляйн Дитц, без чувств распростертая на полу возле открытого настежь стенного шкафа. Пока кто-то бегал за нашатырем, еще кто-то вызывал по телефону врача, а сердобольные дамы, присев на корточки, не без удовольствия похлопывали фройляйн Дитц по щекам, один из оставшихся без дела мужчин мимоходом заглянул в шкаф.
Позже он рассказывал, что в этот момент едва не составил компанию секретарше. В это было легко поверить, поскольку в шкафу, на полке для обуви, частично скрытый длинным пальто, полулежал с заведенными за спину руками самый настоящий монстр. На нем был темный деловой костюм с белой сорочкой и модным галстуком, а над воротником сорочки красовалась жуткая зеленовато-серая харя с оскаленной пастью, откуда торчали окровавленные клыки, которым позавидовал бы даже граф Дракула.
* * *Пауль Шнайдер не помнил, как добрался до дома. Он не помнил даже, как покинул контору торговца недвижимостью, – настолько его потряс состоявшийся в этой конторе разговор. Придя в себя, он с удивлением обнаружил, что находится в своей крошечной двухкомнатной квартирке – живой, здоровый и невредимый. Последние два с половиной часа сохранились в памяти в виде каких-то беспорядочно перемешанных, никак не связанных между собой обрывков. Перед внутренним взором всплывали то блестящие в полумраке линзы темных очков, то огромный пистолет, лежащий, как пресс-папье, на россыпи глянцевых фотографий, то мелкий сухой снег, летящий навстречу из темноты и с тихим шорохом бьющийся в ветровое стекло, то мигающие, нестерпимо яркие огни светофоров, то приставшие к спинке кресла длинные женские волосы...
Международный исламский терроризм... Каково, а?! И ведь ничего не скажешь, этот тип в темных очках скорее всего говорил чистую правду. Какие там к черту финансовые махинации?! Какие банкротства?!
Пауль упал в надувное кресло, но тут же вскочил и принялся нервно расхаживать из угла в угол по комнате, с привычной ловкостью огибая предметы скудной меблировки. События этого вечера перемешались у него в голове и частично стерлись из памяти, зато кое-что другое он помнил очень даже отчетливо.
Удивительнее всего было то, что ему сейчас вспоминались события, на которые он прежде совсем не обращал внимания, то есть не усматривал между ними связи. Во-первых, его упражнения с картинками, поступавшими по электронной почте: Пауль находил очередную картинку в своем почтовом ящике, некоторое время любовался ею, не особенно задумываясь над тем, что она может означать, а затем размещал на нужном сайте. А во-вторых, то, что происходило, как правило, через день-другой после этого. О последствиях сообщали средства массовой информации; там тоже были картинки, но уже совсем иного плана: разрушенные здания, пылающие автомобили, изувеченные трупы... в том числе стариков, женщин и детей, о которых упоминал незнакомец в темных очках.
Да, теперь, когда этот жуткий тип открыл ему глаза, Пауль Шнайдер отчетливо видел связь, о которой раньше даже не догадывался. А может быть, просто не хотел? Разумеется, не хотел! Ведь незнакомец говорил правду: никто не расстается с деньгами просто так, без выгоды для себя. И если деньги сыплются дождем безо всяких усилий с твоей стороны, это означает лишь, что за твою удачу до поры до времени расплачивается кто-то другой. И кому же захочется знать, кто он, этот кто-то, и какую цену запросил с него твой неведомый благодетель? Куда спокойнее ни о чем не догадываться и продолжать откладывать деньги на уютный белый коттедж с черепичной крышей...
Приняв неожиданное решение, Пауль бросился на кухню, распахнул шкафчик над мойкой и стал лихорадочно рыться внутри, с грохотом роняя на пол кастрюльки, миски, какие-то баночки, блюдца... Ударившись об угол мойки, с треском разлетелось на куски старинное блюдо саксонского фарфора – наследство покойных родителей, и сейчас же в стенку из соседней квартиры заколотила своей клюкой разбуженная шумом фрау Мюллер.
Наконец Шнайдер нашел то, что искал, – открытую пачку сигарет, в которой не хватало всего двух или трех штук. Еще несколько минут ушло на поиски зажигалки, которая валялась в одном из ящиков на кухне с тех самых пор, как Пауль бросил курить. К счастью, она работала, хотя газа в ней оставалось меньше половины. Окажись зажигалка сломанной, Пауль очутился бы в весьма интересном положении, поскольку других источников открытого огня в доме не было.
Горький дым резанул гортань, как зазубренный нож, заставил закашляться и сразу ударил в голову. Перед глазами все поплыло, но это ощущение почти сразу прошло, а вместе с ним улеглась и лихорадочная нервозность. Теперь Пауль, по крайней мере, мог думать, а чтобы думалось лучше, он отыскал в другом шкафчике хранившуюся с прошлого года бутыль дешевого канадского виски и щедро плеснул в высокий стакан, из которого обычно пил апельсиновый сок по утрам.
Стиснув зубы и зажмурившись, с жидким огнем в пищеводе и с дымящейся сигаретой в уголке рта, Шнайдер попытался припомнить, как много выболтал незнакомцу в темных очках. Собственно, ничего существенного он сказать не мог по той простой причине, что ровным счетом ничего не знал, но было кое-что, о чем следовало бы умолчать, по крайней мере пока.
Через некоторое время Пауль открыл глаза, облегченно вздохнул, затянулся наполовину истлевшей сигаретой и, уронив на усеянный разбросанной посудой и густо посыпанный специями пол кривой столбик пепла, еще раз хорошенько глотнул из стакана. В разговоре с незнакомцем он ухитрился-таки сберечь свой единственный козырь, и теперь следовало незамедлительно принять решение.
Пауль сунул в карман брюк сигареты, прихватил со стола бутылку, стакан и чайное блюдце и, хрустя осколками, покинул замусоренную кухню. Фрау Мюллер за стеной наконец угомонилась, и Пауль мысленно возблагодарил Господа за то, что у старой карги хватило ума не вызвать полицию.
В гостиной он снова сел в свое любимое надувное кресло, ногой придвинул журнальный столик и расставил на нем принесенное из кухни. Сигарета дымилась, как в старые времена; она успокаивала и одновременно помогала сосредоточиться, и сейчас Шнайдер не понимал, как мог обходиться без табака целых три бесконечно долгих года. Он вел здоровый образ жизни, и сейчас табачный дым в сочетании с алкоголем не отуплял его, как это бывает с людьми уставшими от излишеств, а стимулировал, обостряя умственные способности.
А это ему сейчас требовалось как никогда, потому что Паулю Шнайдеру было о чем подумать.
Припрятанный в рукаве козырь представлял собой некий электронный адрес, который Паулю удалось раздобыть не совсем корректным путем в самом начале сотрудничества с... ну да, если угодно, с террористами. Словом, с теми, кто ему платил.
Припрятанный в рукаве козырь представлял собой некий электронный адрес, который Паулю удалось раздобыть не совсем корректным путем в самом начале сотрудничества с... ну да, если угодно, с террористами. Словом, с теми, кто ему платил.
Насколько этот козырь важен, можно было только догадываться. А если это уже давным-давно никакой не козырь, а просто бессмысленный набор никому не нужных символов – остывший след, который никуда не ведет? О том, что случится, если это действительно так, Пауль думать не хотел. Он предпочитал верить, что этот адрес по-прежнему существует и что за ним стоит конкретный человек, не подозревающий о том, что Пауль знает, как его найти.
Если так, у него было два пути. Можно было сообщить адрес полиции, Интерполу или этому бешеному иностранцу в темных очках. Это был бы весьма похвальный поступок, достойный законопослушного гражданина свободной и единой Европы. Но что за этим последует?
А вот что. Воспользовавшись электронным адресом, полиция, Интерпол или этот сумасшедший в темных очках, может быть, разыщут таинственного террориста или группу террористов. Кто-то будет убит, кто-то арестован, кто-то из полицейских чинов получит повышение по службе, а Пауля Шнайдера неминуемо притянут к суду – если не в качестве обвиняемого, то уж главным свидетелем обвинения наверняка. По закону он виновен в пособничестве террористам, а значит, ему грозит продолжительный срок тюремного заключения. В тюрьме ему не выжить – не выжить уже хотя бы потому, что в той же тюрьме, вероятнее всего, будут содержаться люди, которых он выдал, или их коллеги, которые не упустят случая разделаться с предателем.
Но даже если он выступит в суде как свидетель, ничего хорошего его все равно не ждет. Свою теперешнюю работу он потеряет, новой не найдет – кто же возьмет на работу человека, уличенного в связи с террористами? Да это и неважно, потому что на свободе, как и в тюрьме, его очень быстро отыщут и лишат жизни приятели тех, кого он выдал.
И все это – вместо аккуратного белого домика под черепичной крышей, с дубовой дверью, с вечнозеленым плющом...
"Да, – подумал Пауль Шнайдер, – чем так использовать свой единственный козырь, лучше его вообще не иметь!"
Но существовал и другой способ – рискованный, дерзкий, сулящий в случае успеха большие деньги, а в случае неудачи... Что ж, с Паулем не случится ничего такого, о чем бы он уже не подумал. Тюрьма или смерть – вот и все, что грозит ему в случае провала. Но ведь есть надежда и на успех!
"Надо решаться", – понял он.
Решиться на активные, рискованные действия было тяжело. Куда легче и безопаснее казалось все-таки обратиться в полицию и переложить ответственность за свою судьбу на плечи тех, кто обязан заниматься такими делами по долгу службы. Пауль еще раз обдумал, к чему приведет сотрудничество с властями, и не нашел ни одного аргумента за. Попытка вывести своих анонимных работодателей на чистую воду для него была равносильна самоубийству. Умирать Пауль Шнайдер не хотел – он хотел жить, и жить хорошо. А главное, у него в руках был относительно верный способ достичь цели, не нанеся при этом вреда никому, кроме все тех же анонимных отправителей электронных посланий. А поскольку они являлись террористами, любой вред, нанесенный им, можно было смело отнести к разряду в высшей степени похвальных, едва ли не героических поступков...
Такой взгляд на собственную безумную затею немного развеселил Шнайдера, и он удивился, обнаружив, что еще не утратил способности улыбаться.
Спиртное придало ему храбрости. Продолжая глупо ухмыляться, Пауль наполнил стакан, закурил новую сигарету, подсел к стоявшему в углу комнаты рабочему столу и включил компьютер.
Он набирал текст быстро, не останавливаясь, будто боялся, что решимость покинет его. По экрану ползли, возникая из ничего, ровные черные строки.
"Дорогой друг! – писал Пауль Шнайдер. – Сотрудничество с Вами было приятным и в высшей степени плодотворным, однако в силу некоторых не зависящих от меня обстоятельств оно подошло к концу. В результате одной встречи, которую я никак не могу назвать приятной для себя, мне стала ясна истинная подоплека деятельности, которой я занимался по Вашей просьбе. Вы должны понимать, что я имею в виду. Вы должны понимать также, что я не стал бы продолжать с Вами сотрудничать, даже если бы мне не угрожала реальная опасность ареста, а быть может, и смерти. Тем не менее я счел небесполезным сохранить в секрете некоторые детали наших взаимоотношений – в частности, электронный адрес, по которому намерен отправить данное послание. Полагаю, дальнейшее сохранение конфиденциальности отвечает Вашим интересам. Полагаю также, что Вы не откажетесь открыть на мое имя счет в оффшорном банке и поместить на этот счет 2000000 (два миллиона) евро, после чего поможете мне покинуть Европу и перебраться в страну, не выдающую таких людей, как мы с Вами. Такова, дорогой незнакомый друг, цена моего молчания, и я уверен, что, поразмыслив, Вы согласитесь с моими условиями.
Остаюсь искренне Ваш
Пауль".
Закончив, Шнайдер перечитал получившееся послание и остался им доволен. Немного подумав, он исправил два миллиона евро на четыре, хотел накинуть еще миллион для ровного счета, но воздержался, решив, что четырех ему хватит вполне, а больше могут просто не дать. Причин откладывать дело в долгий ящик у него не было, и, выйдя в Интернет, Пауль отправил свою депешу по адресу, который помнил наизусть. После этого он подлил себе виски, закурил новую сигарету и, перемежая глотки с затяжками, стал думать, что же он только что натворил, во что ввязался и чем все это закончится.
Знакомая, милая сердцу, хотя и успевшая изрядно надоесть обстановка холостяцкой квартиры внушала уверенность, что все будет хорошо. Пока он был дома, с ним не могло случиться ничего дурного, за исключением мелких неприятностей вроде прохудившейся прокладки в кране или визита фрау Мюллер, в очередной раз по пьяной лавочке испортившей замок входной двери. Пауль Шнайдер был не из тех, кто готов в любой момент пуститься в одиночное плавание без руля и ветрил. Совершив решительный, пусть даже глупый, поступок, он немедленно спрятался в свою раковину, как улитка, и затаился там, лелея надежду, что все как-нибудь обойдется, утрясется само собой и вскоре забудется. А если даже и нет, то останется в памяти как смешной курьез, вроде того случая, когда Алекс Циммер по ошибке надел трусики своей любовницы и в таком виде вернулся домой, к жене.
Докурив сигарету и сделав глоток виски, он посмотрел на часы. Стрелки показывали без четверти одиннадцать. Пауль был уверен, что ждать ответа на свое послание ему придется, как минимум, до завтрашнего утра, но он ошибся: едва он протянул руку, чтобы выключить компьютер, как на экране появилась надпись, извещавшая о необходимости проверить почтовый ящик.
Послание было совсем коротким. "Мы согласны, – гласило оно. – Никуда не отлучайтесь, ждите дальнейших инструкций".
– Майн готт! – воскликнул Пауль.
Он никуда не собирался выходить, поскольку воспоминания о встрече с человеком в темных очках были еще слишком свежи. Что до инструкций, то Шнайдер был готов ждать их хоть до утра, поскольку чувствовал, что заснуть ему все равно не удастся. Оставив компьютер включенным, он сварил себе кофе, вернулся с ним в гостиную и расположился в кресле перед телевизором.
Пауль вдруг понял, что ему, ничем не выдающемуся мелкому конторскому служащему тридцати лет, удалось натянуть нос всем: и террористам, и полиции, и даже тому жуткому иностранцу в темных очках, который так напутал его в кабинете торговца недвижимостью. И Шнайдер обнажил все тридцать два зуба в широкой, торжествующей улыбке.
...На противоположной стороне улицы, в припаркованном у обочины прокатном автомобиле, Глеб Сиверов удалил с экрана ноутбука сообщение, вызвавшее у Пауля Шнайдера такой прилив положительных эмоций. Он уже третьи сутки прослушивал телефонные разговоры Шнайдера и просматривал его электронную почту, и сегодня наконец его старания начали приносить плоды. Агент по кличке Слепой тоже улыбался, хотя не так широко и торжествующе, как его подопечный, – в отличие от Шнайдера, Глеб точно знал, что ничего веселого и приятного им обоим не предстоит. В особенности это касалось австрийца, но каждый получает именно то, чего заслуживает, и не более того...
Он переставил ноутбук на соседнее сиденье, поудобнее устроился за рулем, скрестил руки на груди, закрыл глаза и приготовился ждать.
Глава 5
Когда первый шок миновал, возгласы удивления и испуга смолкли, а присутствующие вспомнили наконец, что все они взрослые, цивилизованные, образованные люди, давно уже переставшие верить во всякую чертовщину, до кого-то с изрядным опозданием дошло, что в стенном шкафу лежит вовсе не монстр, забравшийся сюда переждать светлое время суток, а человек в резиновой маске вампира, какую можно купить в любой сувенирной лавке или магазине игрушек за совершенно пустячную сумму.