Грамотный менеджер может организовать труд персонала любой квалификации. Со времён Генри Форда и Фредерика Уинслоу Тейлора работе на конвейере обучают кого угодно за считанные дни (а если это не удаётся, операцию делят на несколько, попроще). Но есть для менеджера не менее важное дело: выявить хороших профессионалов, найти им достойные задачи — и ни в коем случае не мешать им действовать по собственному разумению.
Окончательное обрезание
За случайной оговоркой могут скрываться обширные знания
11 ноября 2002 года на пресс-конференции по случаю окончания встречи глав государств Европейского Союза и России один из журналистов заявил, что Россия подавляет свободу в Чечне. Президент Путин ответил эмоционально. Особое внимание пресса всего мира обратила ка слова: «Если же вы готовы стать самым радикальным исламистом и готовы сделать себе обрезание, приглашаю вас в Москву. Я порекомендую сделать операцию таким образом, чтобы у вас уже ничего не выросло».
Президентскую рекомендацию сочли угрозой хирургически изъять у журналиста мужское достоинство или, по меньшей мере, семенные железы. Жутко стало не только его коллегам, но и едва ли не каждому, кто видел или слышал сказанное нашим тогдашним руководителем.
Между тем грозный пассаж имеет и совершенно иную интерпретацию. Чтобы её вычислить, надо уйти в глубину истории Средиземноморья, откуда родом почти все основы нашей нынешней цивилизации.
Примерно с V века до нашей эры практически всё Средиземноморье попало под обаяние культуры эллинов (мы их чаще называем по-латыни греками). Даже когда царь Македонии Филипп II Аминтович покорил практически все эллинские государства, завоеватели усвоили культуру побеждённых. Затем Александр Филиппович Македонский создал державу, охватывающую не только весь средиземноморский восток, но и земли до самой Индии. После его смерти государство распалось, но едва ли не все его осколки оказались в значительной мере эллинизированы.
Сильнейшее эллинское влияние испытал в числе прочих и народ, живший в ту пору от Средиземного моря до Междуречья — евреи. Многие из них даже отказывались от изрядной части древних обычаев, строго регламентированных в каноне своей исконной — иудейской — религии.
Из этих обычаев заметнее всего со стороны обрезание. Обряд издавна популярен в Африке. И ради важной в тех краях гигиены, и как одно из звеньев инициации — испытания юноши на стойкость и выносливость, необходимые во взрослой жизни. Почему иудейская религия, сформировавшаяся ещё в Египте, перенесла процедуру на восьмой день после рождения — отдельная тема.
Результат операции очевиден невооружённому глазу. Особенно во время спортивных состязаний, весьма популярных у эллинов и полюбившихся практически всем эллинизированным народам. Эллины обычно для занятий физкультурой и спортом раздевались донага: в тамошней жаре при тогдашних тканях трудно было избежать опасного перегрева при физической нагрузке.
Вообще в большинстве эллинских государств нагота не вызывала чрезмерных эмоций. Да и почти во всём древнем мире она считалась естественной. Даже многие весьма развитые и утончённые народы — например, японцы — относятся к ней куда спокойнее нас.
Наша нынешняя боязнь наготы идёт как раз от иудейской традиции. Насколько я могу судить, иудеи позаимствовали её от народов Междуречья. Откуда там возникла эта культурная аномалия, даже гадать не берусь. Скажу только по личному опыту пребывания на нудистских пляжах: массированная нагота не вызывает сексуального напряжения.
Единственное, что греческие спортсмены оставляли закрытым, — как раз то место, которое при обрезании открывается раз и навсегда. У них даже были специальные зажимы, фиксирующие крайнюю плоть. Соображения тут скорее всего гигиенические: соревновались в основном на песчаных площадках (эта традиция сохранилась и позже: латинское «арена» означает «песок»).
Значительная часть евреев сочла эллинскую культуру куда более привлекательной, нежели обычаи отцов и дедов, привычные и потому не соблазнительные. Некоторые евреи вовсе отреклись не только от бытовых норм, но и от иудаизма, полностью ассимилировались: с тех пор одно из жутчайших еврейских ругательств — апикойрес, то есть эпикуреец. Но чаще всего люди соблюдали собственно религиозную часть обрядов и отказывались от бытовой их части.
В частности, чтобы эллинские атлеты не смеялись над еврейскими, была разработана пластическая операция. Довольно сложная технически. А в те времена — без анестезии — ещё и весьма мучительная. Но позволяющая хотя бы частично восстановить обрезанное.
Иудейские священноучители, конечно, не радовались уменьшению своей паствы. Они выработали обширную систему антиэллинистической пропаганды. В обоих народах едва ли не каждый взрослый мужчина был привычен к спору. Несколько веков острых дискуссий двух народов сформировали противопоставление, отразившееся в словах апостола Павла: «Нет ни эллина, ни иудея».
Вошли в антиэллинский комплекс не только слова. В частности, удалось выработать новую технику обрезания. При ней не только материала для пластической операции не остаётся, но и место, где её можно было бы провести, заживает в виде столь грубого рубца, что кожный лоскут туда не приживётся
С тех пор и по сей день в медицинской практике бытуют два метода обрезания: гигиенический, весьма популярный сейчас в Америке, и религиозный, гарантирующий необратимость результата.
Не знаю, преподают ли сотрудникам внешней разведки подобные тонкости. Владимир Владимирович был резидентом в Дрездене, а не Хайфе. Но он вполне мог узнать всё это по собственной инициативе. И посоветовать журналисту обратиться не к обычным хирургам, а именно к религиозным резникам. Нельзя недооценивать профессиональную любознательность разведчика.
Двуликая фантастика
Мифологический взгляд на науку
Несколько слов о науке и магии.
История искусств в значительной степени представляет собой смену художественных методов постижения действительности. Классицизм построен на сверке реальных событий с явно выраженным устами особого персонажа — резонёра — идеалом автора, опирающимся на его представление о древней истории. Романтизм выделяет крайности поведения: от предельной гнусности до возвышенного самопожертвования. Реализм — отбор типичнейших событий...
По мере исчерпания художественных открытий метод забывается. Классицизм ныне бытует разве что в виде нравоучений для младших школьников. От романтизма отпочковались два жанра — детектив и дамский роман, остальное забыто. Уже просматриваются пределы возможностей реализма.
На смену исчерпанному методу творческое сознание создаёт новый. Добрых полтора века назад из традиций мифа и потребностей обучения сложилась фантастика — мысленное создание заведомо невозможных в данный момент обстоятельств с последующим исследованием поведения людей в таких обстоятельствах.
В фантастике выделены две технологии создания невозможных обстоятельств. Они названы английскими терминами fantasy (фантазия) — где нужный эффект создаётся обращением к неким сверхъестественным силам — и science fiction (научная фантазия) — создание предлагаемых обстоятельств средствами развитой науки и техники.
Но так ли важно, творится невозможное силой заковыристых слов на неведомом языке или столь же непонятных формул на языке математики, изученном ещё в детстве и с тех пор прочно забытом?
Даже самый могущественный маг редко действует в одиночку. Куда чаще главный чудотворец окружён подручными, исполняющими рутинную работу и — ради художественного контраста — оттеняющими своей неуклюжестью искусство героя. Порою основное содержание — развитие и совершенствование подручных: читать о внутренних изменениях зачастую увлекательнее, нежели о внешних событиях, ибо почти каждый читатель располагает немалым опытом собственных изменений, а потому может соотнести прочитанное с пережитым.
Обучение чародейству вылилось в отдельный жанр, сходный с романами воспитания, популярными в рамках большинства художественных методов. Созданная фантазией Джоан Питёр-Джэймсовны Роулинг школа Хогвартс — лишь одно из множества магических училищ. Чем они отличаются от школ и вузов, описанных поколениями реалистов? И заметна ли читателю разница между магом во главе обширного клана и академиком во главе большого исследовательского института?
Многие фэнтэзи отличаются от сайнс фикшн только внешним антуражем. Внутреннее же самоощущение мага, вникающего в тончайшие взаимоотношения призываемых им сверхъестественных сил, дабы из их противодействия извлечь нужный эффект, по описанию таково же, как у физика, выстраивающего очередную версию единой теории поля и на её основании разрабатывающего технологии преобразования материи.
Так что же, неужели между главными разновидностями фантастического метода различие только стилистическое?
Нет. Личностное.
Ключевой элемент фэнтэзи — личный магический дар. Человеку, не наделённому врождёнными способностями к чудотворчеству, не принесут пользы никакие тренировки, примеры других магов, древние фолианты... Та же Роулинг строит значительную часть интриги своего семитомника вокруг взаимоотношений волшебников с магглами — обычными людьми, начисто лишёнными способности колдовать. Причём чаще всего — в том числе и у Роулинг — эта способность наследственная. Она лишь в порядке редчайшего чуда может появиться у человека, не состоящего в родстве с признанными кудесниками (и то всегда остаётся возможность сослаться на давние внебрачные связи).
Наука же опирается не на чьи-то личные возможности, а на коллективный взаимосвязанный труд. Гений может определить направление прорыва (иной раз на десятилетия вперёд), но только на почве, подготовленной всем научным сообществом. Оно же и пойдёт в этот прорыв.
В этом сообществе далеко не все равно талантливы. Рутинную же работу — вроде расчётов по готовым формулам — и подавно могут исполнять люди, не отличающиеся ничем, кроме усидчивости.
Даже гениальность в науке, похоже, поддаётся воспитанию. Судя по деятельности Загорского интерната для слепоглухих (и её подробному исследованию выдающимся философом Эвальдом Васильевичем Ильенковым), врождённых интеллектуальных способностей у человека нет. Даже основная масса рефлексов, традиционно считающихся врождёнными, воспитывается — просто в столь раннем детстве и такими простыми средствами, что из этого этапа нашей жизни мы ничего не помним. Если же изучить творческий путь любого учёного, не обнаружится ничего сверхъестественного. Разве что любознательность да трудолюбие — но уж эти-то качества несомненно можно натренировать. И с посторонней помощью, и по собственной воле.
Вершины науки — в отличие от любых, даже наи- низших, ступеней магии — доступны любому. Её достижения рано или поздно становятся всеобщим достоянием. Не говоря уж о том, что на протяжении многих веков явлениям, кажущимся сверхъестественными, рано или поздно находилось естественное объяснение — и не видно причин, способных оборвать эту традицию.
Реальный мир — мир науки, а не магии. Мир science fiction, а не fantasy.
Фантастика — творческий метод
Познать реальность можно взглядом через нереальное
Несколько слов о творческом методе фантастики. Этот монолог я начал готовить, когда мне попался на глаза рекламный буклет американского истребителя Ф-22 «Раптор», то есть «Хищник». Многое в его описании ещё недавно казалось фантастикой. Впрочем, он и сейчас в изрядной степени — фантастика. Он ещё дорабатывается. Достигнутые технические характеристики, мягко говоря, далеки от заявленных. Но всё же он в какой-то мере уже реален.
Сходным образом воплотились в жизнь многие рассказы фантастов прошлого. Скажем, список осуществлённых идей Жюля Верна занимает десятки страниц. Это даёт многим основания полагать, что и из нынешней фантастики многое рано или поздно сбудется.
Но фантасты прогнозируют веерным залпом. Их много, говорят они о разном. Кто-то куда-то да попадёт.
Поэтому я читаю фантастику вовсе не в поисках удачных прогнозов. А ради познания мира и общества в целом.
У нас принято говорить, что фантастика — специальный жанр в литературе и в производном от неё кинематографе. В производном — поскольку львиная доля фантастических фильмов так или иначе опирается на фантастические же книги, и многие писатели-фантасты подрабатывают сценаристами.
Жанр — понятие сравнительно узкое. Каждый конкретный жанр кому-то нравится, кого-то не интересует. Дамскими романами многие зачитываются — а я читаю только те из них, что по нынешней моде объединены с детективами.
Я же полагаю, что фантастика — творческий метод. Например, в советское время высшим считался творческий метод реализм: автор старается как можно точнее отразить явления, наблюдаемые им в жизни. Конечно, из всего наблюдаемого он выбирает то, что отражает интересующую его концепцию — но иллюстрирует её по возможности реальными, а не вымышленными примерами.
Творческий метод романтизм в начале XIX века был ведущим во всём европокультурном мире. Он не просто выбирает явления, а преувеличивает их — показывает в особо возвышенной или, наоборот, отталкивающей форме. Пожалуй, последний великий романтик — Чарлз Диккенс. Его принято относить по ведомству реализма — но такие типы, как Феджин или Урия Хип, в природе в свободном состоянии не выживают. Нынче романтизм почти забыт — остались только порождённые им жанры вроде помянутых мною дамских романов и детективов, где герои и страсти преувеличены.
До романтизма был популярен творческий метод классицизм. Для новых явлений искусственно выстраивалась рамка из форм, опробованных ещё в глубокой древности. Привычные читателю формы не отвлекали от исследуемого содержания, зато давали ориентир для сравнения.
Творческий метод фантастики — искусственное конструирование обстоятельств, позволяющих автору ярче выразить ключевые черты интересующих его явлений. В наших быстро меняющихся обстоятельствах фантастика, на мой взгляд, куда эффективнее реализма постигает реальность. Потому что позволяет сосредоточиться на ключевых чертах явления, выделить их и таким образом облегчить их анализ.
Примерно таким же образом эксперимент в контролируемых условиях значительно облегчает анализ явления по сравнению с его наблюдением в природе. Скажем, разряд молнии в природе наблюдали с незапамятных времён, но сущность его поняли, только когда смогли воспроизвести разряд — пусть слабенький — в лабораторных условиях. А шаровую молнию пока не удалось воспроизвести лабораторно во всех значимых подробностях — и мы до сих пор ничего не знаем о её внутренней сущности.
Фантастика — нечто вроде лаборатории, позволяющей контролируемо изучать нужное явление. Но само явление берётся из реальности. Соответственно фантастика — такой же метод художественного исследования реальности, как классицизм, романтизм или реализм.
Путаница между жанром и методом сослужила фантастике дурную службу — вытеснила её на периферию массового читательского сознания. В центре всеобщего внимания оказываются лишь немногие образцы, что изрядно умаляет познавательную мощь общества.
Правда, в советскую эпоху путаница оказалась даже полезной. Ещё в начале 1930-х — в период становления Союза Писателей СССР — серьёзно обсуждалась возможность признания допустимости двух творческих методов — социалистического реализма и революционного романтизма. Возобладала точка зрения, что романтизм не соответствует требованиям регулярного социалистического строительства. Всё многообразие советского художественного творчества было подвёрстано под одну гребёнку — социалистического реализма. Если бы в ту пору фантастику признали творческим методом, её скорее всего тоже запретили бы. А так она — хотя и на птичьих правах — существовала в советское время.
И не просто существовала, а успешно развивалась. На мой взгляд, многие произведения советских фантастов — на уровне лучших мировых шедевров.
Сейчас официальное единомыслие формально отменено (хотя фактически осталось и у нас, и — в заметно большей степени — в странах, обычно именуемых развитыми). Думаю, пора фантастам и их почитателям признать фантастику самостоятельным творческим методам. И тогда станет ясно: в рамках фантастики могут существовать всё те же жанры, что в любом другом творческом методе. А может быть, и новые жанры родятся. Правильно построенная карта — весьма желательная отправная точка открытий.
Чудо и оружие
Кто сломал меч империи
Несколько слов о технической фантастике.
Из всей художественной литературы я особо ценю жанр «альтернативная история». А в этом жанре изрядное внимание уделяется развитию военной техники. Естественно, меня спросили: сколь серьёзно можно воспринимать публицистику вроде «Битвы за небеса» и «Сломанного меча Империи»?
Книги Владимира Александровича Кучеренко, избравшего себе выразительный псевдоним Максим Калашников, я полностью не читал. Ибо уже при беглом просмотре обнаружил в них одну методическую неточность. Её уже не раз доводилось встречать во многих аналогичных книгах. Например, в трудах, посвящённых оружию — прежде всего авиации — Третьей Германской империи.
Во второй половине Второй мировой войны стало ясно: Германия не может её выиграть стандартными средствами — в пределах общеизвестных тогда возможностей науки, техники, военного дела. Тогда начался усиленный поиск средств нестандартных. Были разработаны многие сотни проектов. Причём основная их часть — разумна и технически интересна. Достаточно сказать, что советское и американское авиастроение добрый десяток лет питалось идеями, почерпнутыми из трофейной германской документации.