— Хотел бы, но не могу, — признался Олег.
— Ты весь в смутных видениях, пророчествах, а у нас — точное знание! Но погоди, разве не этого ты добивался? От нас, новых членов Совета, тщательно скрывается прошлое, но есть слухи, что якобы именно ты в глубокой древности восстал против засилья магов и магии, отстаивал ведарство, ведунство... словом, исследования, то, что теперь все чаще называется просто наукой... Так ли было?
Томас все слышал, но почти ничего не понимал — в голове гудело. Чтобы не быть послушным дураком в руках проклятого чернокнижника, он отступил вдоль стены на пару шагов от стола, где стояла высокая хрустальная чаша. Олег оглянулся на железный стук его шагов, в задумчивости почесал нос. Сверху послышался легкий стук, Олег быстро взглянул наверх:
— Там кто-то есть?
— Они не войдут, — отмахнулся Барук. — Ученики.
Томас поспешно отступил еще на шаг, ошеломленный тем, что калика в самом деле почесал нос и посмотрел в потолок, как предрек злой колдун. В левую пятку кольнуло, он пошатнулся на одеревеневших ногах, оступился, грохнулся, споткнувшись о собственный меч, что лежал на полу с момента, как он обессиленно влез в комнату. В ярости поднялся, слыша злой смех, угрожающе сжал рукоять меча и надменно оглянулся.
К ногам подкатилось крупное красное яблоко. Томас повернул голову к столику. Тот лежал на боку, два манускрипта распластались на мозаичном полу, яблоки раскатились во всех направлениях, а между ними ярко блестели мелкие осколки чаши.
— Все точно? — спросил Барук с торжествующим хохотом. — Чем больше вас вижу, тем больше данных, чтобы предсказать любое ваше слово, движение, поступок. Уже на неделю, на месяц, на полгода...
Олег быстро кивнул Томасу:
— Сэр Томас, нам пора уходить. Этот человек безнадежен. А ты, Барук, крупно ошибаешься! В человеке кроме мощного интеллекта есть еще и душа. А у нее, непредсказуемой, есть очень глубокие пещеры, в которые заглянуть непросто.
Он повернулся к выходу, Барук закричал с яростью:
— Ничтожество! Раскрой глаза, теперь уже никто на свете не спасет тебя от страшной гибели!.. Это видишь даже ты!
Олег с темным как у грозовой тучи лицом шагнул к раскрытым дверям, бросил глухим голосом, не поворачиваясь:
— Авось ты еще узнаешь... какие запасы сил есть у души.
Он шагнул мимо Томаса, а Томас шагнул к человеку в кресле, вскинул огромный меч. Руки были еще тяжелые, а меч весил как рыцарский конь в боевых латах для атаки. Барук в изумлении вытаращил глаза, дернулся, вжимаясь в мягкую спинку кресла, в ужасе вскинул дрожащие руки, словно мог ими остановить тяжелую полосу высокосортной стали, отточенной, как острейшая бритва.
Меч со свистом прорезал воздух, послышался глухой удар, затем стук упавшего дерева, бульканье, мягкий шлепок.
Олег с отвращением оглянулся на кровавое месиво: рыцарь перерубил Барука вместе с креслом, с изумлением всмотрелся в безмятежное усталое лицо Томаса. Тот поднял с пола вязаный колпак, тщательно вытер им
окровавленное лезвие, спросил деловито:
— Пойдем?.. Или все-таки захватим что-нибудь?
Олег в удивлении покачал головой:
— Нет, мой невинный младенец. Здесь нам ничто не пригодится. Пойдем отсюда.
Они пошли вниз по проклятой винтовой лестнице, но спускаться — не подниматься, и оживший Томас заговорил с подъемом, краска вернулась на его только что бледные, как у мертвеца, щеки:
— Наконец-то я правильно разгадал твое загадочное «авось»!
О чем вы говорили, ни черта не понял, но вижу: чернокнижник оплел тебя чарами! Страшно стало, но вспомнил, что в рукояти вделан гвоздь от креста, на котором Спасителя распяли... Призвал Пречистую Деву на помощь, чтобы выстоять перед демоном, слугой Сатаны! Ты ведь язычник, почти что в родстве с демонами, тебе неловко сшибаться с родней, даже я не подниму руку на своих, иначе я бы тех дядей давно размазал по стенам, а Крижина не лила бы горячие слезы...
Он на ходу перекинул суму со спины на живот, нежно погладил выпуклость чаши, и Олег инстинктивно отшатнулся и напрягся ожидая то ли вспышки, то ли грохота, который поразит наивного рыцаря, только что убившего калеку. Чистое лицо рыцаря было спокойно, честные глаза сияли. Он сокрушил исчадие ада: из ада вышло, туда и ушло. Грешно убивать человека, а демона — заслуга...
Олег вздохнул, принимая новую реальность новой культуры, ускорил шаг.
Глава 5
Они покинули Константинополь ранним утром, заплатив двойную пошлину
за выезд. Томас долго не понимал: платили же за въезд в столицу, почему платить, когда покидаешь? Стражники на воротах, видя его громадную фигуру и длинный меч, не задрались сразу, объяснили: на нем дорогой доспех, вдруг да продаст варварским вождям, противникам стольного града? Томас рассвирепел, заорал, что чего-чего, а оружия в так называемых варварских королевствах Севера хватает, — этот доспех ковали англы, в их же поганом Константинополе куют сырое железо, а хорошую сталь привозят сюда с Востока!
— И с Запада, — добавил Олег любезно. — Из Киева, где куют добрые харалужские мечи. Да и каролингские мечи, как и меровингские, ценят больше, чем здешние железки...
Он сам уплатил пошлину разозленным стражникам, что уже созвали на помощь легионеров из соседних постов и окружили Томаса. Рыцарь порывался драться, напоминал о задетой рыцарской чести, о гордости благородных англов с реки Дон, наконец спросил раздраженно:
— Сэр калика, но ведь нас же оскорбляют?
Уже выехали за ворота, но Томас не убирал ладони с рукояти меча. Олег равнодушно ответил, углубленный в потаенные думы:
— Ну и что? Они оскорбляют, а мы не оскорбляемся.
Томас вопросительно косился на невозмутимое лицо, наконец сердито сплюнул в придорожную пыль:
— Не понимаю вас, русичей.
— Авось со временем поймешь...
— Опять это таинственное «авось»!
Олег рассеянно улыбался. Томас заметил, что впервые за последние дни калика не хватался то и дело за обереги. Купол неба от горизонта и до горизонта был голубым, дорога шла по зеленой равнине, не виляла, не раскидывала петли, как удирающий от лисы заяц. По обе стороны тянулись ухоженные поля, белели аккуратные домики, на краю далекого леса паслись, лениво переползая вдоль опушки, тучные стада. Воздух был чистый, просто сладкий, особенно после смрада загаженного нечистотами Константинополя.
Кони резво вбежали в широкий ручей, подняли тучу серебристых брызг. Томас посматривал на необремененного доспехами калику с завистью: тот по-скифски свешивался с седла на полном скаку, зачерпывал ладонями чистую воду, брызгал в лицо, сладко жмурился.
Дорогу перебегали зайцы, в зарослях пшеницы вспархивали перепела, дважды видели на обочине дороги стада диких кабанов. Томас непроизвольно хватался за бесполезный меч, искательно оглядывался на калику. Тот ехал ровный как свеча, а лицо было словно вырезано из камня. Перед выездом накупили еды на неделю вперед!
— Как хорошо, — проговорил Томас с наслаждением. — Дорога укорачивается с каждым днем, а я все ближе к снежноликой Крижине... Успею, если не будет задержек. За два-три дня до срока!
Олег указал на пламенеющие в багровом огне заката высокие башни, те показались почти на краю видимости:
— Золочев. Там расстанемся.
Томас помрачнел, сказал робко:
— Сэр калика... О лучшем напарнике я не мечтаю! Почему не проехать еще хоть недельку бок-о-бок?
— Если бы не Константинополь, который невозможно было миновать, мы бы расстались еще раньше, сэр Томас. Но теперь перед нами вся ширь огромной Европы! Твоя дорога лежит на северо-запад, моя — на северо-восток.
— Как твоя страна, говоришь, зовется? — спросил Томас убито. — Буду рассказывать о Великой Скифии... э-э... Скифской Руси...
— Просто Русь, — повторил Олег в несчетный раз. — Киевская Русь! Червонная Русь. Эх, все равно забудешь или перепутаешь!
Отдохнувшие в Константинополе кони пытались перейти на рысь, Олег придерживал. Конь Томаса несет шесть пудов самого рыцаря, два пуда стальных доспехов, пуд в седельном мешке, где кроме Святого Грааля разная походная мелочь, еще попону, седло, потнички, стремена, подпруги, уздечки, а усталому коню и ухо тяжелое!
До Золочева к ночи не успели, темнота настигла их в убогой деревушке. Там и заночевали, а утром напоили коней, проверили подковы и выехали на дорогу. Томас сдержанно улыбался: за неполный день прошли больше двадцати миль. Потом конь малость притомится, но даже по пятнадцать миль в сутки — вернется на берег Дона с запасом в пять-шесть дней.
Олег с удовольствием посматривал на красивое мужественное лицо рыцаря. В какой-то момент вдруг нахмурился, ухватился за обереги. Томас спросил насмешливо:
— Не моя ли улыбка во все сто зубов тебя напугала?
— Она, — ответил Олег коротко.
— Почему? — насторожился Томас.
Олег с удовольствием посматривал на красивое мужественное лицо рыцаря. В какой-то момент вдруг нахмурился, ухватился за обереги. Томас спросил насмешливо:
— Не моя ли улыбка во все сто зубов тебя напугала?
— Она, — ответил Олег коротко.
— Почему? — насторожился Томас.
— Ты чересчур весел, а беда приходит неожиданно. Всегда почему-то в разгар веселья. А зубов, кстати сказать, всего тридцать два.
— Только-то? — удивился Томас. — Никогда бы не подумал!.. Впрочем, я рыцарь. Мое дело вышибать их на турнирах, а не считать, а считают пусть другие.
Он с легким сердцем пустил коня впереди калики. В Константинополе сразил порождение ада, адепт Зла, одного из рыцарей Сатаны — кто решится помешать победоносному возвращению?
Олег ехал позади. Томас оглядывался, пока шея не заболела: калика мрачнел на глазах, обереги не выпускал из пальцев. Томас наконец ощутил знакомый холодок, встревожился:
— Сэр калика, в Константинополе еще не все?.. Мы ж такого могучего помощника Дьявола побили, что на небесах прыгают, осанны поют! Что еще?
— Не знаю, — ответил Олег неохотно. — Опасность чую, большую опасность, но не могу понять... даже не соображу, откуда придет.
Томас с христианским негодованием посматривал на языческие обереги. Правда, не однажды спасали их души, вовремя предупреждая об опасности, но все-таки поганские, нечестивые! Если бы научиться гадать на чаше или на гвозде, что в рукояти его меча, то наверняка Пречистая Дева посылала бы знамения куда более верные, а главное — христианские.
— У тебя ж почти одно зверье, — заметил он, ревниво посматривая на обереги. — Волки, медведи, даже драконы. А люди уродливые... Зачем-то жабы, птицы, рыбы... А меч только один! И стремя одно, а так не бывает...
Олег вдруг вздрогнул, будто просыпаясь от тяжелого сна, дико огляделся вокруг. Глаза расширились в страхе, словно увидел внезапно выросшее перед ним чудовище:
— Сэр Томас! Сэр Томас, надо успеть проскакать между вон теми каменными холмами.
Не дожидаясь ответа, он сам взвизгнул, хлестнул коня и понесся галопом. Томас озабоченно смерил глазом путь до холмов, ткнул коня шпорами в бока. Рыцарский конь в состоянии пробежать галопом не больше трехсот-четырехсот шагов. Атака тяжелой рыцарской конницы лишь раскалывает войско противника, для гонки за ним не годится. Разламывает передние ряды, всадив длинные копья во врага, дальше вязнет, начинается тяжелая рубка мечами и топорами, а взмыленные кони пытаются устоять на дрожащих от усталости ногах.
Этот конь мог нести тяжеловооруженного всадника почти версту, а до холмов, на которые указал калика, чуть меньше версты... но если там опасность, хорош будет в бою на полудохлом коне!
Конь все набирал и набирал скорость, превращаясь в страшного закованного в прочный панцирь зверя. Томас еще не видел противника, но сердце стучало как молот, кровь резво шумела в жилах. Разогрелся, ощутил приступ священной боевой ярости, роднящей воина с древними героями и богами: неистовым Вотаном, сиречь бешенным, с исступленными в схватках Беовульфом, Русланом, Тором, Боромиром, Арагорном...
Далеко впереди калика пронесся как стрела между приземистыми холмами — каменными, из серых глыб гранита, рассыпающимися от старости. Молодые зеленые елочки тянулись к небу, довершая разрушение холмов крепкими корнями. Калика лишь однажды оглянулся: проверил, скачет ли рыцарь, которого маг упорно звал меднолобым, хотя со времен меднолобых прошли три-четыре тысячи лет, и у Томаса лоб закрывал настоящий булат, а не жалкая медь троянцев или древних эллинов. Томас несется как выпущенная из катапульты громадная глыба — теперь сам Сатана не остановит отважного рыцаря на полном скаку!
Когда конь Томаса пронесся между холмами — сотня шагов между ними! — земля под копытами дрогнула, из глубины докатился тяжелый рокот. Конь на скаку пошатнулся, потерял землю под копытами, и Томас напрягся в смертельном страхе, живо представив, как в полном доспехе летит через голову. Но конь устоял, выровнялся, пронеслись мимо холма. Томас успел понять, что холм — не холм, а остатки древнейшей башни или крепости... Боковым зрением ухватил жуткую картину расползающихся в дыме и грохоте огромных каменных плит — трещали корни елочек, а в клубах сизого с черным дыма из разверзающейся земли вздымалось нечто нечеловеческое, чудовищное!
В спину внезапно пахнуло жаром. Конь захрипел в ужасе. Далеко впереди калика остановил коня, призывно махал рукой. Конь вставал на дыбы, норовил умчаться от страшного места.
— Быстрее! — донесся до Томаса горестный крик. — Еще успеешь!
Томас припал к луке, конь уже хрипел, уши прижал, как заяц. Калика повернул жеребца, выворачивая уздой нижнюю челюсть, Томас пронесся мимо, успев увидеть бледное лицо и вытаращенные в отчаянии глаза. Дорога мелькала под копытами ровная — хорошие дороги проложили римляне! — но конь уже хрипел, глаза налились кровью, а серая полоса земли раздробилась на камешки, траву и утоптанную глину.
— Не отставай, не отставай! — прокричал Олег как заклинание. Он снова обогнал Томаса, будто впереди ждала беда еще страшнее, и он спешил увидеть первым, отвести ее, закрыть собой друга. Лук, стрелы и меч у него оставались за спиной, что вселило еще больший страх в Томаса: калика даже не хватался за оружие!
Сзади тяжело грохнуло, словно обвалилась гора. Под ногами снова дернулась взад-вперед земля, раздался страшный рев, у Томаса кровь застыла в жилах. Кричал не зверь, кричало нечто страшное, нечеловеческое и незвериное, как могла бы закричать от боли и ярости ожившая осадная башня Давида, когда по ее стенам хлынули потоки кипящей смолы!
Томас рискнул оглянуться, ахнул, похолодел, а пальцы едва не выронили поводья. Холм развалился как кротовая кучка, глыбы скатились на дорогу. Из огромной воронки выползали грязно-зеленые чудовища: ростом со всадника с конем, но втрое длиннее, массивнее, укрытые костяными щитками, больше похожими на каменные плиты. Их массивные головы напоминали наковальни, если те бывают с бочки размером, сверху рога, шипы, из пасти черный дым, выстреливаются язычки багрового огня, а глаз не видно в узкой щели.
Конь зашатался, начал спотыкаться. Томас в страхе оглянулся. Первое чудовище сползло с развороченного холма на дорогу, шумно понюхало след и огромными прыжками бросилось в погоню. Следом сбегали другие звери: ярко-зеленые, словно вынырнули из подземного болота, с головы до ног облепленные ряской, у каждого топорщился острый костяной гребень на спине, а распахнутые пасти походили на горящие печи. Земля застонала, когда помчались за всадниками: тяжелыми прыжками, похожие на огромных вытянутых в прыжке жаб.
Томас крикнул отчаянно:
— Сэр калика! С великой скорбью должен сообщить, что вам придется рассчитывать только на себя!.. я не смогу быть полезен, мой конь падает через сорок восемь шагов...
— А сто не вытянет? — заорал калика, резко притормозив коня.
— Я знаю свой вес, доспехи...
— Тогда остальные пятьдесят два — на своих двоих!
Конь зашатался на бегу, рухнул. Томас уже вытащил тяжелые сапоги из кованых стремян, тяжело спрыгнул. Ноги от усталости подкосились, он упал лицом в дорожную грязь и пыль, сильная рука рванула за плечо, едва не вывихнув, страшный голос проревел в ухо:
— Бегом во-о-он до того дуба!
Томас заставил себя бежать во всю мочь. Прав или не прав калика, но он барахтается, а не ждет покорно гибели, Томас несся как олень, прыгал через камни и валежины, начал было удивляться своей мощи, когда оказалось, что рядом скачет конь калики, а сам калика крепко держит рыцаря сзади за плащ, помогая бежать, прыгать. Сзади нарастал рев, грохот, пахнуло жаром и гарью. Томас пытался на ходу вытащить меч, но та же рука больно ударила по локтю, и Томас уже не спорил, лишь старался не умереть на бегу, что было бы позором для рыцаря, несколько лет бегавшего вокруг замка с тяжеленным обломком скалы на плечах, как положено в упражнениях для юного англа.
Дуб приближался, но в глазах качалось, расплывалось. Колени подламывались, однако упасть Томас не мог, сильная рука волокла дальше. Внезапно обдало леденящим холодом, Томас завяз как муха в янтаре, но калика орал и дергал вперед, Томас в смутном удивлении обнаружил себя по горло в воде. Рядом разгоряченный конь калики фыркал, бил копытами, захлестывая Томаса. Ему показалось, что раскаленные от бешеного бега доспехи шипят в воде, поднимается белесый пар.
Олег выволок Томаса на берег, бросил хрипло, задыхаясь от усилий:
— На косогор!.. Вода задержит.
Он соскочил с коня, тот остался на дрожащих ногах, растопырив все четыре, а они побежали вдвоем... Точнее, побежал калика, тут же вернулся, ухватил Томаса, у которого изо всех щелей в доспехах хлестали тугие струи воды, потащил, заставил двигаться, тяжелого как гору. Томас часто падал в изнеможении, на мокрые доспехи налипла земля, сухие листья, щепки, в открытое забрало влетела разъяренная оса и сразу впилась в губу.