Часть II
Снятие колоды
Август
Августовские газеты были просто ужасны. В отсутствие политических деятелей и политических корреспондентов дублирующие корреспонденты лобби всячески изворачивались, стараясь заполнить вакуум и протолкнуть на первую полосу газеты какой-нибудь материал за своей подписью. Естественно, что при этом мертвой хваткой вцеплялись в слухи и толки. Стоило, скажем, появиться во вторник на пятой полосе газеты «Гардиан» краткому сообщению, содержавшей то ли намек, то ли догадку, как в пятницу это сообщение превращалось уже в интригующую статью на первой полосе газеты «Дейли мейл». Второразрядные корреспонденты ловили время, чтобы показать, на что они способны, и чаще всего демонстрировали это, изгаляясь над репутацией Генри Коллинриджа. Старались быть замеченными и ничем не проявившие себя до сих пор заднескамеечники, уважительно именуемые в газетах «видными деятелями партии». Теперь они бойко критиковали правительство, которое, по их мнению, проводило неправильную политику, и делились своими соображениями о том, как именно можно заставить правительство осознать необходимость смены ориентиров и приоритетов. Газеты изобиловали слухами, что премьер-министр якобы недоволен своими коллегами по кабинету и не доверяет им, а поскольку не было никого, кто мог бы авторитетно эти слухи опровергнуть, то само молчание было истолковано как авторитетное их подтверждение. Питаясь самими собой, домыслы невозможно разрастались. Распространившиеся в начале августа слухи об «официальном расследовании обстоятельств утечки секретной информации в кабинете министров» в конце августа подавались как утверждения о неизбежности серьезных перестановок в составе правительства этой же осенью. В вестминстерских кругах поговаривали, что у Генри Коллинриджа портится характер, что он становится все более раздражительным, несмотря на отдых на своей вилле под Каннами.
Мутная лавина статей, главным образом в колонках светской хроники, обрушилась и на брата премьер-министра, и в отдел прессы на Даунинг-стрит посыпались телефонные звонки с просьбой прокомментировать толки, будто премьер-министр помогал «дорогуше Чарли» избавляться от слишком пристального внимания к нему со стороны кредиторов, включая такого, как Налоговое управление. Но Даунинг-стрит не стал ничего объяснять, поскольку речь шла о личных, а не официальных делах премьер-министра. Как правило, на все самые невообразимые предположения в его адрес Даунинг-стрит отвечал обычным формальным заявлением: «Нам нечего сказать по этому поводу», что, однако, тут же препарировалось и появлялось в газетах в самом невыгодном свете.
Урхарт позволял в разговорах по телефону лишь самые прозрачные намеки, тем не менее этого было достаточно, чтобы с каждым новым августовским днем пресса все чаще и теснее связывала имя премьер-министра с именем его брата-голодранца. Не то чтобы Чарли болтал какие-нибудь глупости — у него хватало простой сообразительности, чтобы нигде не высовываться. Но вот однажды анонимный телефонный звонок в редакцию одной из бульварных воскресных газет позволил проследить за ним вплоть до того момента, когда он вошел в двери дешевенькой гостиницы в местечке Бордо. Туда немедленно направили репортера с наказом влить в него столько вина, сколько нужно, чтобы получить от него несколько классических «чарлизмов», но репортер добился лишь того, что совершенно упившемуся Чарльзу стало плохо, его стошнило прямо на репортера и его блокнот, после чего он полностью отключился. Прыткий репортер, однако, не растерялся. Он сунул подвернувшейся девице с крупным бюстом и глубоким декольте пятидесятифунтовую бумажку и, когда она склонилась над обмякшей фигурой, поймал в кадре волнующий момент касания, зафиксировав его на пленке фотоаппарата для будущих поколений и 11 миллионов читателей этой газеты. На следующей неделе она вышла со статьей под кричащим заголовком: «Я разорен и подавлен, говорит Чарли». В ней в сотый раз сообщалось, что брат премьер-министра беден, психологически сломан своим неудачным браком и событиями, касающимися его знаменитого брата. Очередное стандартное заявление Даунинг-стрит, что им «нечего сказать по этому поводу», в этих условиях было еще неосмотрительнее, чем до сих пор.
В следующее воскресенье эта фотография снова появилась в той же газете, однако на этот раз рядом с ней красовалась фотография премьер-министра, удобно отдыхающего на юге Франции и, судя по его виду, совсем не расположенного покинуть свой шезлонг возле бассейна, чтобы протянуть руну помощи бедному и несчастному брату. Редакция газеты, видимо, как-то запамятовала, что лишь неделей раньше поведала своим читателям, как заботливо и усердно Генри помогает своему брату разделаться с многочисленными финансовыми трудностями. Пресс-отдел Даунинг-стрит не упустил случая напомнить об этом.
— А что вы хотите? — невозмутимо ответил редактор. — В данном случае мы поступаем совершенно справедливо, поскольку освещаем вопрос не с одной, а с обеих сторон. Несмотря на все его недостатки, мы выступали в поддержку Коллинриджа с самого начала предвыборной кампании. Теперь пришло время немного подправить баланс.
Да, августовские газеты были просто ужасны!
Сентябрь — октябрь
Сентябрь оказался еще хуже августа. В самом его начале лидер оппозиции объявил о своем уходе в отставку, чтобы уступить место «более крепкой руке, которая могла бы еще выше держать наше знамя». Он всегда славился своим красноречием.
Как это бывает со многими политическими деятелями, его подтолкнули к этому молодые соратники, у которых было больше энергии и амбиций и которые подготовили все так тихо и осторожно, что он почти ничего не замечал, а когда заметил, было уже слишком поздно. Поздно вечером он созвал корреспондентов и выступил перед ними с эмоциональным заявлением, объявив об уходе в отставку. Был перед этим момент, когда под влиянием своей амбициозной супруги он заколебался и чуть было не передумал, но, поразмыслив, пришел к выводу, что вряд ли можно всерьез рассчитывать на единственный голос в его теневом кабинете. Прощаясь с павшим лидером, никто не скупился на самые теплые слова. Как это часто бывает, политическая смерть вызвала более пылкое единение сподвижников, нежели его деятельность в качестве их вождя.
Эта новость сразу подстегнула средства массовой информации. Матти срочно отозвали из отпуска, который она проводила на пляже в Закинтосе, и в глубине души она была даже рада этому. Восемь дней она жарилась на ионийском солнце, глядя на то, как парочки вокруг нее с каждым днем становятся все нежнее и раскованнее. Эти сцены, нагоняя тоску, делали ее просто несчастной. Матти была совершенно одинока, и влюбленные пары бередили ее рану. Когда ей позвонили и попросили вернуться, чтобы подготовить материал по поводу события чрезвычайной важности, она тут же собрала вещи и заказала билет на ближайший рейс до Лондона.
Вернувшись, она быстро поняла, что теперь предстоит иметь дело с новой, гальванизированной оппозиционной партией, в которой приутихли прежние внутренние споры и дрязги. Партия развивала широкое наступление на серое, невыразительное, не заявившее о себе никакими яркими делами или идеями правительство, к тому же еще не вернувшееся после летних отпусков. Реальная возможность победы на следующих выборах, хотя до них оставалось целых четыре года, содействовала слиянию помыслов оппозиции в едином направлении и сплочению ее рядов.
В общем, к тому времени, когда в начале октября, за неделю до ежегодной конференции партии, был избран новый лидер, оппозиция уже несколько недель доминировала во всех новостях, а сама конференция превратилась в демонстрацию верности новому лидеру. В зале был вывешен огромный лозунг с единственным словом «ПОБЕДА!», отражавший общий настрой ее участников. Кто бы мог ожидать этого от партии, проигравшей парламентские выборы всего несколько месяцев назад.
Зато на конференции правящей партии царила тревога и неуверенность. Конгресс-центр в Борнмуте, который вмещал до 4000 оптимистично и бурно настроенных сторонников партии, в этот раз своими голыми кирпичными стенами и хромированной арматурой отделки лишь подчеркивал угрюмость участников конференции.
В обязанности О'Нейла как директора отдела рекламы и пропаганды входила презентация конференции и работа с представителями средств массовой информации — конференцию нужно было представить в наиболее выгодном для нее свете. Со все возрастающим жаром О'Нейл беседовал с журналистами — расхваливая, оправдывая, разъясняя и обвиняя. Последнее чаще всего относилось к лорду Уильямсу. Председатель не схватывает суть происходящих событий, говорил он. Опаздывает с принятием решений и к тому же срезал расходы на пропаганду. В штаб-квартире партии ходили слухи, будто он постарался, чтобы конференция прошла как можно незаметнее, без широкого освещения ее работы в органах массовой информации, поскольку боялся, что премьер-министру на этот раз крепко достанется от его приверженцев. И первой статье о ней, опубликованной газетой «Гардиан», дали заголовок «Партия сомневается в лидерстве Коллинриджа». Статья была написана корреспондентом газеты в Борнмуте.
Прения на конференции проходили в соответствии с заранее разработанным жестким распорядком. На сцене над столом президиума висел огромный транспарант: «В ПОИСКАХ ВЕРНОГО ПУТИ». В духе этого лозунга были выдержаны и речи, произносившиеся с трибуны при ослепительном сиянии телевизионных прожекторов и на фоне доносившегося из зала гудения, с которым не могли совладать дежурные распорядители. По краям зала, вдоль боковых стен, расположились различные представители, политики и журналисты. Сбиваясь в группы, они обменивались впечатлениями и мнениями. Аналогичные места для приглашенных лиц и наблюдателей обычно выделяются на всех политических мероприятиях подобного рода. Как правило, они-то и становятся очагами распространения самых немыслимых слухов.
Главной причиной «гудения» в зале было недовольство. Где бы ни находились представители средств массовой информации, куда бы ни обращали они свой взор, отовсюду доносились до них слова критики. Потерявшие недавно на выборах свои места бывшие члены парламента были весьма критичны, но просили не упоминать их фамилий. Надеясь, что на следующих выборах партия выставит их кандидатуры в более надежных округах и они смогут снова пройти в парламент, они опасались лишиться этого шанса. Зато председатели партийных организаций их округов не были столь сдержанны. Терять им было нечего. Теперь своих людей в парламенте у них не было, в течение нескольких лет уже не они, а оппозиция будет управлять в их округах местными советами, назначать мэров и председателей комиссий и распределять связанные с этим блага.
Высказывались все более тревожные предположения относительно исхода назначенных на четверг дополнительных выборов. За четыре дня до них член парламента от Восточного Дорсета сэр Энтони Дженкинс пережил сердечный приступ. Его кандидатура набрала необходимое количество голосов, хотя в день выборов он еще лежал в реанимационной палате. К сожалению, через три недели после выборов он скончался.
Его округ находился всего в нескольких милях от Борнмута, партия располагала там вполне безопасным большинством в 20 000 голосов, и премьер-министр принял решение провести там дополнительные выборы во время конференции. Его попытались отговорить от такого рискованного шага, но он настоял на своем, заявив, что все хорошо продумал и в данном случае некоторый риск вполне оправдан. Объясняя свое решение, он указал на то, что материалы конференции могут быть эффективно использованы в предвыборной агитационной работе и партия может рассчитывать на большое количество голосов, отданных ей в знак сочувствия и симпатии к умершему. Сами участники конференции тоже могли бы поспособствовать успеху дела, выделив по несколько часов для агитационной работы с избирателями. А каким выгодным в пропагандистском плане будет то место в его выступлении на конференции, когда он поприветствует нового члена парламента и поздравит его с победой!
После утреннего хождения по домам избирателей делегаты единодушно засвидетельствовали всякое отсутствие энтузиазма. Место безусловно будет сохранено — после войны оно ни разу не переходило к оппозиции, — но, судя по докладам возвращавшихся с мест делегатов, победа с подавляющим большинством голосов, на которую надеялся Коллинридж, с каждым днем становилась все более сомнительной.
Предстоящая неделя обещала быть трудной и совсем не похожей на праздник, как это представлялось партийному руководству.
Среда, 13 октября
Рано утром Матти проснулась от ужасной головной боли. Было еще темно, с моря дул холодный, влажный ветер. Представляя на конференции одну из крупнейших общенациональных газет, Матти оказалась среди тех журналистов, кому посчастливилось проживать в гостинице, арендованной руководством партии. С этим было связано одно существенное удобство — здесь она могла свободно общаться с важными политическими деятелями и должностными лицами партии. Прошедшим вечером она, видимо, общалась слишком свободно, потому что утреннюю ритмическую гимнастику начала с отяжелевшими ногами и руками и без всякого энтузиазма. Все тело протестовало против такого способа избавиться от похмелья. Прислушавшись к нему, она прекратила упражнения и вместо этого открыла окно. Тут же пришлось признать, что это было уже второе за утро неверное решение. Маленькая гостиница восседала на самой верхушке прибрежных скал, ничто не заслоняло ее от летних солнечных лучей, но в такие пасмурные дни она была открыта всем ветрам и холодам. В считанные секунды теплый номер превратился в холодильник, подтолкнув ее к выводу, что будет лучше, если она сначала немного позавтракает, а уж потом снова попробует принять решение.
В коридоре глухо ухнула об пол тяжелая пачка бумаг, и, натянув на плечи одеяло, Матти прошлепала к двери. В коридоре лежала гора утренних газет. Подобрав, она небрежно бросила их на кровать. Газеты рассыпались по смятой простыне, из одной выскользнул и спланировал на коврик лист бумаги, С усталым ворчанием она нагнулась, чтобы поднять его, и сквозь утреннюю пелену перед глазами, охватившую и голову, прочла; «Анализ опроса мнений. № 40. Секретно.»
Матти как следует протерла глаза, Вряд ли они начали вот так, запросто, рассылать эту информацию всем подписчикам газеты «Миррор», подумала она. Матти было известно, что партия проводила опросы и составляла еженедельные обзоры общественного мнения по различным политическим проблемам, но эти материалы получали по списку только члены кабинета министров и несколько высших партийных должностных лиц. Ей удавалось взглянуть на такие обзоры лишь тогда, когда там была благоприятная для партии информация, когда ей было выгодно, чтобы эти сведения широко разошлись. В противном случае такие материалы держались подальше от посторонних глаз и строго охранялись. Интересно, какие добрые для партии вести могли быть в ее последнем обзоре, удивилась она, и почему вдруг понадобилось распространять его, упаковывая, как порцию жареной рыбы с картошкой?
То, что она прочитала, заставило ее протереть глаза еще раз. Партия, победившая на парламентских выборах, получив 41 процент голосов, располагала теперь, по данным анализа, лишь 31 процентом, или на 14 процентов меньше, чем партия оппозиции. Еще тревожнее выглядели данные популярности премьер-министра: за него высказался лишь каждый четвертый, в то время как за лидера оппозиции — больше половины опрошенных. Ни у кого из премьер-министров не было столь низкого рейтинга, как у Коллинриджа.
Матти присела на кровать. Ее не интересовало, с какой целью кто-то прислал ей эту информацию. Это был динамит, Матти почти чувствовала, как бумага жжет ее ладонь. «Катастрофическое падение рейтинга правительства по данным опросов», — казалось, увидела она первые строчки складывающейся в голове статьи. Кому-то явно хотелось, чтобы она швырнула эту взрывную новость прямо в сердце партийной конференции. Ясно, это был продуманный акт саботажа, который мог бы послужить основой для отличной статьи, и не чьей-либо, а ее статьи, если она, конечно, будет первой, кто ее напишет.
Она схватила телефонную трубку.
— Алло, миссис Престон? Это Матти Сторин. Нельзя ли позвать Грева?
Наступила короткая пауза, прежде чем редактор подошел к аппарату. Судя по хриплому голосу, его только что разбудили.
— Кто там умер?
— Что?
— Кто, черт побери, умер? По какому другому поводу ты можешь звонить в столь дурацкий ранний час?
— Да нет, никто. Я хочу сказать!.. Извините! Я совсем забыла, какой сейчас час.
— А, ладно! Хрен с ним!
— Извините, Грев!
— Ну, хорошо, но, Боже мой, что-то же должно было случиться!
— Да. Я получила это с утренними газетами.
— Ну вот, уже легче. Итак, мы опаздываем с этой новостью от остальных всего лишь на одни сутки.
— Да нет, Грев. Ты можешь меня выслушать? Я заимела самые последние данные проводимых партией опросов населения. Они сенсационны!
— Как ты их достала?
— Их мне подбросили к двери.
— И они были в подарочной упаковке, не так ли? — предположил редактор с нескрываемым сарказмом.
— Но, Грев, они действительно сенсационны!
— А кто их оставил за дверью? Дед Мороз?
— Гм… Не знаю. — Впервые за весь разговор в голосе молодой журналистки почувствовалось сомнение. К ней быстро возвращалась рассудительность.
— Так что же? Не думаю, чтобы это был Генри Коллинридж. Как думаешь, кто бы хотел, чтобы эта утечка оказалась у тебя?
Молчание Матти не могло скрыть ее смущения.
— Ты вчера вечером не уезжала за город с кем-нибудь из твоих коллег?
— Грев, какого дьявола! Какое отношение это может иметь к данной бумаге?
— Тебе что, разве не приходилось слышать о том, что подстроить ловушку могут и твои собственные так называемые друзья? — В голосе редактора уже сквозило отчаяние.