— А он действительно виновен?
— Этого я просто не знаю. — В тоне, как им это было сказано, слышалось сомнение и почти готовность признать такую возможность. — После того телефонного звонка сотрудники моего офиса проверили их утверждение насчет компании «Ренокс». Несколько месяцев назад мы действительно приняли решение о выдаче лицензии на производство их нового лекарства, после чего стоимость их акций резко возросла, Любой, у кого они имелись, мог крупно заработать, Но у Чарльза нет денег, чтобы швырять их на покупку каких-то акций. И откуда мог он что-либо знать о «Реноксе»?
— Давайте поговорим об этом позже, а пока займемся Чарльзом, — решительно прервал его Урхарт. — Его надо отправить в такое место, где его не достанут журналисты. Хочет он или не хочет, но ему нужна помощь, да и вам необходима передышка. Надо тщательно продумать, как вы будете отвечать на вопросы и как реагировать на случившееся.
Урхарт сделал короткую, но многозначительную паузу, после чего медленно, выделяя каждое слово, сказал:
— Вы не можете позволить себе допустить здесь какую-либо оплошность.
Коллинридж устало пробормотал свое согласие. Его Главный Кнут как никогда был уверен и беспрекословен. У Коллинриджа не было ни сил, ни желания сопротивляться. Фамильная гордость, служебное высокомерие — все разом исчезло. Отрешенно смотрел он в окно через окружающие Чекерз поля на дальнюю березовую рощу, пытаясь почерпнуть силу и уверенность в золотистых отсветах вечернего осеннего солнца на стволах величественных деревьев. Их вид всегда вдохновлял его, напоминая собой, что все проходит, но не в этот вечер. Как он ни пытался, чувство опустошенности и одиночества оказалось сильнее всего.
— Что еще я должен сделать?
— Ничего. Посмотрим сначала, о чем говорится в «Обсервер», чтобы лучше сориентироваться. А пока занимаемся вашим братом, распорядитесь, чтобы ваш пресс-офис хранил молчание.
— Спасибо, Френсис. Я позвоню после того, как увижу, что они там написали. Я буду признателен, если вы свяжетесь с доктором Кристианом. Если жена выедет сразу, через два часа она будет уже там. Я сейчас же проинструктирую ее.
Коллинридж намеренно принял официальный тон, стараясь подавить внутреннее напряжение, но Урхарт легко улавливал дрожь в его голосе.
— Не беспокойся, Генри. Все будет в порядке. Верь мне.
Чарльз Коллинридж не стал возражать, когда его двоюродная сестра своим ключом открыла его дверь и вошла в комнату. Да он и не знал о ее приходе, так как, развалившись в кресле, громко храпел во сне. Вокруг были разбросаны свидетельства недавней попойки. Он начал возражать, когда она, потратив зря пять минут на попытки разбудить его, тряся за плечи, обратилась к помощи завернутого в чайную салфетку куска льда. Его возражения еще более усилились, когда он услышал уговоры «уехать на несколько дней». Тут он понимал, о чем она ему говорила, но их диалог стал совершенно бессвязным, когда речь пошла об акциях. Она не добилась от него никакого толкового ответа. Правда, и двинуться с места она тоже не могла его уговорить.
Некоторый прогресс наметился после того, как часом позже подъехали доктор Кристиан и один из Младших Кнутов. В дорожную сумку побросали кое-какие вещи и совместными усилиями всех троих все еще протестовавшего брата премьер-министра утвердили на заднем сиденье автомашины доктора Кристиана, запаркованной за домом, подальше от посторонних глаз. К счастью, потеряв координацию движений, Чарльз не мог выразить свой протест в более убедительной форме.
К сожалению, все это заняло достаточно много времени, и, когда докторская «гранада» со своими пассажирами выскочила из-за здания на Хай-стрит, эту сцену отсняли операторы телевизионной компании Ай-ти-эн, первыми прибывшие на место события.
Видеопленку бегства Чарльза, прятавшегося на заднем сиденье машины вместе с супругой премьер-министра, прокрутили в позднем вечернем выпуске телевизионных новостей, подробно рассказав о статье в «Обсервер». Перед тем как поставить пленку, дежурный редактор ночной смены позвонил административному редактору. В таких случаях он не брал на себя ответственность, а решил прикрыть свою задницу соответствующими указаниями начальства.
— Дело в том, — объяснил он, оправдывая свой звонок, — что, после того как мы ее покажем, премьер-министр уже ничем не докажет, что он не увяз в этом по самые уши.
Воскресенье, 17 октября
Сцену побега Чарльза все еще показывали в воскресенье днем по телевизору, когда в эфир вышла программа «События недели». Готовилась она в страшной спешке, на ходу, отработать ее не успели. Когда началась передача, в студии, где было душно и пахло потом, царила напряженная и нервозная обстановка. Ведущий уже обратился со словами приветствия, а текст телесуфлера для последних частей передачи еще не был отпечатан.
Ни один из приглашенных министров не посчитал возможным или желательным участвовать в программе, да и из ученых мужей в студию прибыли не все. Институт Геллэпа ночью организовал специальный опрос населения. О его результатах телезрителям лично рассказывал главный управляющий компании Гордон Хилд. Все утро он не отходил от своего компьютера и сейчас раскраснелся под яркими лучами студийных ламп. Компьютерные данные не были окончательными, по сведениям проводивших опрос агентов разочарование премьер-министром за прошедшее время еще усилилось.
Да, согласился Хилд, падение его престижа весьма значительное. Нет, подтвердил он, еще ни один премьер-министр не побеждал на выборах после того, как его популярность скатывалась до так ого низкого уровня. Мрачные прогнозы поддержали два известных газетных обозревателя и экономист, успевшие предсказать заварушку на финансовом рынке прежде, чем телекамеры были переключены на Питера Бирстеда. Если бы все шло как всегда, то этого словоохотливого члена парламента отсняли на видеопленку заранее, но сейчас на канитель с записью не было времени. Щуплого почтенного члена парламента от Северного Лейчестера проинтервьюировали в прямом эфире. Режиссер-постановщик отвел ему в сценарии лишь две минуты и пятьдесят секунд, но, как вскоре убедился ведущий программы, этот политик опрокинул установленные для него рамки эфирного времени.
— Да, господин Бирстед, но, по вашему мнению, насколько серьезны переживаемые партией трудности?
— Это зависит…
— От чего?
— От того, как долго еще придется иметь дело с нынешним премьер-министром.
— Значит, вы продолжаете считать, что премьер-министру следует подумать о передаче своего поста другому? Вы ведь уже заявляли это несколько дней назад.
— Не совсем так. Я говорю, что премьер-министр должен уйти в отставку. Его нынешняя непопулярность наносит вред всей партии, а тут он оказался замешанным в чем-то, похожем на семейный скандал. Так не может больше продолжаться. Так больше не должно продолжаться!
— Но возможно ли, что премьер-министр уйдет в отставку? Ведь до следующих выборов почти пять лет, так что у него достаточно времени, чтобы вернуть утерянные позиции.
— С этим премьер-министром еще пять лет мы пережить не сможем! — Бирстед, явно возбужденный, двигал взад-вперед свое кресло. — Пришло время, когда нам нужны ясные головы, а не олицетворение малодушия, и я твердо считаю, что партий должна наконец принять соответствующее решение. Если он не уйдет в отставку, то я выставлю свою кандидатуру на выборах лидера партии.
— Вы намерены бороться с ним за право возглавлять партию? — изумленно воскликнул ведущий, которого нервировала сложившаяся ситуация. С одной стороны, он пытался не утерять нить беседы с разоткровенничавшимся членом парламента, с другой стороны, пытался вникнуть в суть наставлений, все громче и громче раздававшихся в его наушнике.
— Но вы же не сможете его победить!
— Нет, смогу. Руководству партии пора взять инициативу и вплотную заняться этой проблемой. Все они там постоянно жалуются и ворчат, но ни у кого не хватает пороху что-то предпринять. Если они не заявят открыто о создавшемся положении и не начнут действовать, то начну действовать я. Надо вскрыть этот нарыв.
— Мне хотелось бы убедиться, мистер Бирстед, что я все правильно понял. Вы требуете, чтобы премьер-министр подал в отставку, в противном случае вы выступите против него, предложив свою кандидатуру на пост лидера партии?…
— Согласно уставу партии, после парламентских выборов каждый раз, не позже Рождества, должны проводиться выборы лидера партии. Я добьюсь того, что в этот раз они не будут простой формальностью, Они будут по-настоящему состязательными, и моим коллегам придется отбросить колебания.
Лицо ведущего изменилось от боли — в наушнике громыхал ожесточенный спор. Режиссер требовал продолжать драматическое интервью, не ограничивая его никакими временными рамками («И к чертовой матери все сценарии!»), в то время как редактор вопил, что надо срочно закругляться, прежде чем этот дуралей передумает и все испортит. Было от чего прийти в смятение.
— А сейчас, — объявил ведущий, — небольшая рекламная пауза.
Понедельник, 18 октября — пятница, 22 октября
Когда в Токио утром открылась биржа, в Лондоне, где было уже около полуночи, начал резко падать обменный курс фунта стерлингов. Наутро все газеты как главную новость дня подали сообщение об открытом вызове руководству Коллинриджа, и уже к девяти часам индекс акций опустился на 63 пункта. А к часу дня, когда стало ясно, что Бирстед не намерен отказываться от своего решения, еще на 44 пункта. Финансисты не любят сюрпризов.
Премьер-министр не спал и почти ни с кем не разговаривал с самого субботнего вечера. Супруга уговорила его не ехать на Даунинг-стрит, а остаться в Чекерзе и вызвала врача. Многоопытный терапевт и давний друг Коллинриджа доктор Уинн-Джоунс обнаружил у него признаки стрессового состояния и назначил лекарство и покой. Лекарство помогло сразу же — впервые за всю неделю премьер-министр заснул долгим и глубоким сном, хотя внимательные глаза супруги подметили некоторые признаки напряженности, проявлявшейся в подергивании век и в том, что пальцы его так и не разжались.
Во второй половине дня в понедельник, когда действие лекарства кончилось и он проснулся, Коллинридж позвонил на Даунинг-стрит в осажденный журналистами пресс-офис: несомненно, он примет участие в предстоящих состязательных выборах лидера партии и уверен в своей победе. В настоящий момент он слишком занят неотложными государственными делами и не имеет возможности встретиться с прессой, но обязательно выскажется по интересующим его вопросам чуть позже, на этой же неделе. Этим заявлением ему удалось продемонстрировать премьер-министерское достоинство и способность твердо контролировать положение. К сожалению, до сих пор не удалось добиться никакого толка от Чарльза, и Коллинриджу нечего сказать по поводу обвинений в незаконных махинациях с акциями.
В то время как на Даунинг-стрит пытались делать вид, что, собственно говоря, не произошло ничего особенного и все идет как всегда, в штаб-квартире партии лорд Уильямс распорядился срочно провести дополнительный опрос — он хотел знать, что на самом деле думают люди.
Остальная часть партийного аппарата реагировала не столь оперативно. В течение последующих 48 часов она как бы потеряла дар речи, оглушенная столь внезапным поворотом в развитии событий. В штаб-квартире партии и в редакциях органов массовой информации стряхнули пыль с инструкции о порядке проведения состязательных выборов лидера партии. Многие с удивлением обнаружили забытый пункт: если дату выборов назначает лидер партии, то сами они должны проходить под непосредственным контролем председателя комитета заднескамеечников парламентской партии сэра Хамфри Ньюландса. Это положение инструкции в данном случае оказалось как нельзя кстати, поскольку сэр Хамфри, проявив чрезвычайно слабое понятие о своевременности, на предыдущей неделе отбыл в десятидневный отпуск на какой-то частный островок в Вест-Индии и связаться с ним было чрезвычайно трудно. Кое-кто высказывал предположение, что он попросту спрятался, чтобы дать время мощным, но невидимым силам партийной иерархии поработать с Бирстедом и уговорить его отказаться от заявления. В самом ближайшем времени, утверждали они, Бирстеда назначат членом совета директоров какой-нибудь компании или заставят замолчать каким-то иным заманчивым предложением.
Однако уже в среду корреспондент газеты «Сан» обнаружил сэра Хамфри на серебристой полоске пляжа недалеко от острова Сент-Люсия в компании нескольких друзей и трех полуодетых девиц, явно на полвека моложе него. Было сразу же объявлено, что он немедленно вылетает в Лондон для консультаций с премьер-министром по вопросам, связанным с предстоящими выборами. Остановка только за авиацией.
Коллинридж вернулся на Даунинг-стрит, но пребывал в подавленном состоянии. Каждый день газеты пестрели кричащими заголовками статей о передрягах в партии, освещая их с новых углов. Начали поговаривать об усиливающемся похолодании в отношениях между Даунинг-стрит и штаб-квартирой партии, и Коллинридж вскоре почувствовал себя оторванным от информации и советов умудренного опытом и хитрого председателя партии.
Конечно, у него не было особых причин не доверять Уильямсу, но постоянные разговоры о расширяющейся между ними пропасти превращали в психологическую реальность то, что до этого было лишь безответственной болтовней. Недоверие — продукт умонастроения, а не трезвого анализа фактов. Восприятие их прессой оказалось достаточно заразительным. В их свете стареющий и гордый председатель партии вполне естественно подумал, что, пожалуй, не следует лезть со своими советами, когда их не спрашивают, а Коллинридж воспринял его сдержанность как возможное подтверждение нелояльности председателя. Ведь штаб-квартира партии, рассудил Коллинридж, не воспрепятствовала его столь низкому падению, а кто еще несет ответственность за это?
Супруга премьер-министра после свидания с Чарльзом вернулась поздно и в расстроенных чувствах. Только когда они уже легли спать, смогла она рассказать о своих впечатлениях.
— Он выглядит ужасно, Генри. Я даже не представляла, что можно так губить свое здоровье! Похоже, в эти несколько дней выявилось все, что копилось годами. Врачи никак не могут вывести из него алкоголь. Они говорят: еще немного, и он бы убил себя. — И она зарылась головой в его руках.
— Я тоже виноват. Мог бы остановить его, если бы только не был все время так занят… Он сказал что-нибудь об акциях?
— Он еще мало что соображает и не очень связно говорит. Он просто все время спрашивал: «50 000 фунтов? Какие 50 000 фунтов?» Он поклялся, что никогда даже близко не подходил к Турецкому банку.
Выпрямившись, она села в кровати и посмотрела мужу прямо в глаза.
— Он виновен?
— Я этого просто не знаю, дорогая. Но разве у меня есть какой-нибудь выбор? Он должен быть невиновен. Если он действительно купил эти акции, кто же тогда поверит, что это не я дал ему идею покупки? Если Чарльз окажется виновным, то и меня осудят вместе с ним как виновного.
Она в тревоге схватила его за руну. Коллинридж ободряюще улыбнулся ей.
— Не беспокойся, дорогая, я уверен, что до этого никогда не дойдет. — Но голос у него был усталым, неубедительным.
— А ты не мог бы им сказать, что Чарльз был болен и не знал, что делал? Что ему совершенно случайно попалась эта информация… и ты ничего не знал об этом… — Голос ее затих. Она сама понимала, сколь призрачны такие надежды.
Он ласково обнял ее, мягко обхватив руками, как бы закрывая от тревог и невзгод завесой своего сердечного тепла. Поцеловал ее в лоб и почувствовал, как упала ему на грудь слеза. Он и сам мог заплакать, но стыдно ему не было.
— Нет, я не собираюсь добивать Чарли. Бог свидетель, он сам усердствовал, чтобы дойти до этого, но я все еще его брат. Мы или выплывем, или утонем, но как одна семья. Вместе.
Первоначально Матти намеревалась взять целую неделю отпуска за свой счет, чтобы опомниться после шестинедельных разъездов и пребывания в различных, не самых лучших в стране барах и пансионатах, где проходили ежегодные конференции разных политических партий. Работа так ее измотала, что она твердо решила весь предстоящий уик-энд посвятить дегустированию экзотических чилийских вин и отмоканию в ванне. Но расслабиться не смогла. Глубокое возмущение тем, как Престон не только растоптал ее статью, но и оскорбил журналистское достоинство, так овладело ее чувствами, что вина показались ей кислыми, а вода в ванне холодной.
Она попыталась использовать для забвения тяжелый физический труд, но после трех дней уборки своей старомодной викторианской квартиры, возни с абразивной бумагой и краской поняла, что терпеть раздражение ей не под силу. В 9.30 утра понедельника она плотно уселась в кожаное кресло перед столом редактора, исполненная решимости не двинуться с места, пока не переговорит с Престоном. На этот раз ему не удастся бросить трубку, не закончив разговора.
Она пробыла там почти час, когда его секретарша сконфуженно заглянула в дверь кабинета.
— Извините, Матти! Он только что позвонил, чтобы сообщить: он будет в офисе только после обеда, где-то в городе у него деловая встреча.
Матти почувствовала, что против нее ополчился весь мир. Хотелось кричать, или что-нибудь разбить, или пристроить прожеванную жвачку к его расческе — словом, как-то разрядиться. Джон Краевский выбрал не самое удачное время, когда в этот момент заглянул в кабинет, чтобы узнать, не пришел ли редактор. Вместо него он обнаружил там Матти, разозленную так, что, казалось, от нее, как от раскаленной стальной болванки, вот-вот посыпятся искры.
— Я не знал, что ты здесь!
— А меня здесь и нет, — сказала она сквозь стиснутые зубы. — По крайней мере, я здесь не задержусь. — Матти встала, собираясь уйти.