Он откашлялся, прочищая горло.
— Вообще говоря, я продолжаю придерживаться этой точки зрения, В газете «Телеграф» подняты, однако, некоторые важные вопросы, требующие их тщательного обдумывания. Надеюсь, вы мне простите, если я не смогу тут же, на тротуаре, ответить на интересующий вас вопрос. Мне нужно посоветоваться с коллегами, узнать их мнение, а также серьезно и обстоятельно поговорить с супругой, и то, что она мне скажет, для меня особенно важно. С этим я и лягу спать, а завтра утром дам вам знать о принятом решении. Пока же позвольте провести несколько часов с семьей и спокойно все обговорить. Больше мне пока нечего сказать, так что прощаюсь с вами до завтра.
Он еще раз махнул рукой с газетой и, задержавшись на несколько секунд, чтобы удовлетворить вопящих фотокорреспондентов, вошел в дом и плотно закрыл за собой дверь.
К вечеру понедельника Матти пришлось задуматься, не слишком ли она поспешила с уходом из редакции. Выскочив из кабинета Престона, Матти убедила себя в том, что тем самым разрешила все свои личные и профессиональные проблемы: теперь у нее не было ни Краевского, ни Престона, и она могла полностью сконцентрировать свое внимание на работе со статьей. Но теперь уверенность ее поколебалась. Она провела в одиночестве выходные дни, пытаясь определить, в какой из газет ей хотелось бы работать, и, занимаясь этим, быстро поняла, что ни в одной из них не было того, на что она, собственно, надеялась — вакансии в отделе внутренней политики, которую она могла бы заполнить. Для газетного мира характерна высокая степень конкуренции, и хотя Матти обладала молодой энергией и немалым талантом, но она только что выбросила свой послужной список, которому большинство редакторов при найме новых работников придают важнейшее значение.
Она сделала много телефонных звонков, но ее не торопились приглашать на беседу. Через некоторое время Матти поняла, что кто-то активно распространяет слух, будто она расплакалась и выбежала из кабинета, когда Престон выразил сомнение в точности оценок, содержавшихся в ее очередной статье, а дамская истеричность никогда не ценилась в редакторском, в подавляющем большинстве своем мужском, кругу. Ее настроение отнюдь не улучшило сообщение, что Английский банк резко повысил процентные ставки, чтобы защитить, пока не избран новый премьер-министр, фунт стерлингов от спекулятивных махинаций. В свою очередь, строительные фирмы пригрозили поднять ставки процентов по закладным, и она осознала, что, собственно, не сможет расплатиться по ним. Ей приходилось с трудом выкручиваться даже при регулярном жалованье. Без него это просто невозможно.
И она была одинока. Ее постель вновь стала холодной, как Антарктика, где хорошо только пингвинам. Но расследование продолжало владеть ее мыслями, спасая от смятения и отчаяния. Последняя редакционная статья в «Телеграф» дала этой работе новый поворот. Все утро она смотрела телевизионные программы новостей, одну за другой. Главное внимание все они уделяли обсуждению того, будет ли баллотироваться Урхарт, и все с разной степенью подробностей рассказывали аудитории, чем занимается Главный Кнут и кто, собственно, такой Урхарт.
Ей было необходимо поделиться с кем-то своими соображениями, разобраться в новой ситуации. Вскоре уже стояла на деревянной платформе, покачивавшейся на приливных волнах Темзы, у вокзала «Чаринг кросс». Спустя несколько минут она увидела служебное речное такси, перевозившее сотрудников газеты «Телеграф» между расположенной ниже по течению ее типографией и центральной частью столицы.
Как она и надеялась, с катера сошел Краевский. Увидев ее стоявшей на пирсе, он молча принял молчаливое предложение пройтись.
Был сухой и безоблачный ноябрьский вечер. Застегнувшись на все пуговицы и подняв воротники, они молча побрели по набережной, вместе с ней огибая те места, где речной берег делал свои резкие повороты, и направляясь к залитым электрическим светом Залу фестивалей и видневшимся за ним зданиям парламента с его башней Биг Бена. Прошло некоторое время, прежде чем он нарушил молчание. Никаких вопросов по поводу той ночи, решил он. Он догадывался, что у нее сейчас на уме.
— Так как тебе это нравится? Что ты об этом думаешь? — спросил он.
Она смущенно улыбнулась, оценив его чуткость и то, что он не потребовал никаких объяснений, которые она не хотела — или не могла? — ему дать.
— Это удивительно. Как они стараются создать ему имидж мессии, который мчится галопом на коне, спеша спасти страну. Зачем это понадобилось Греву?
— Не знаю. Вчера поздно вечером он влетел в офис, вывернул наизнанку газету и вынул из кармана новую передовую редакционную статью. Ни предупреждений, ни объяснений. А сколько шума она наделала. Может быть, это и правильно?
Матти покачала головой.
— Это не он. Надо иметь шарики в голове и волю, чтобы вот так, резко, развернуть газету в другом направлении. Это не его решение. Его могли принять лишь в одном месте — за столом нашего… вашего любимого владельца газеты — мистера Лэндлесса. До этого он тоже решительно вмешался, чтобы сбросить Коллинриджа, а теперь старается вручить его корону кому-то другому.
Они шли по изгибающейся в этом месте дугой набережной реки, подкидывая ногами опавшие листья деревьев. Позади осталось массивное здание министерства обороны.
— Но почему Урхарт? Почему именно он?
— Понятия не имею, — созналась Матти. — Урхарта мало кто знает, несмотря на то что он провел в палате общин уже много лет. Он производит впечатление немного аристократичного, патрицианского деятеля старой школы. Держится обособленно, не в куче с другими своими коллегами, не окружен всеобщей любовью, друзей у него немного, но и ненависти он не вызывает, чтобы травить его так, как они поступили с Самюэлем. Никто толком не знает, каковы его действительные взгляды; будучи Главным Кнутом, он и не обязан был их высказывать.
Она повернулась к нему.
— А знаешь, он может проскользнуть мимо других, как тот, кого не любят меньше, чем других. Вполне возможно, что Лэндлесс поставил на победителя.
— Значит, ты думаешь, он выставит свою кандидатуру?
— Уверена в этом. Он уже давно, в июне, сказал мне, что будут перевыборы лидера партии и не исключил возможности своего участия в качестве одного из претендентов. Несомненно, он хочет стать лидером партии, и несомненно поэтому, что будет баллотироваться.
— Знаешь, у меня сложился сенсационный заголовок твоей статьи о нем: «Человек, который предвидел, что это будет.»
— Если бы только была газета, для которой я могла бы написать эту статью. — Матти печально улыбнулась.
Он остановился и посмотрел на нее, удивленный той ноткой сожаления и печали, которая послышалась ему в ее голосе.
— Любопытно, Грев отказывается печатать твою статью и тут же объявляет о поддержке его газетой Урхарта. Обезвреживает, так сказать, одну бомбу и тут же закладывает другую. Можно ли это расценивать как случайное совпадение?
— Я весь день думала об этом, — сказала она. — Простые объяснения усваиваются легче всего, и простейший факт в данном случае состоит в том, что Грев Престон — жалкая карикатура на редактора, ибо он постоянно дрожит, боясь сделать неверный шаг. Зная, что Лэндлесс собирается бросить на ринг шляпу Урхарта, он просто не посмел расстроить планы своего хозяина. Думаю, моя статья была слишком горяча, чтобы он мог ее использовать.
— Так ты думаешь, что за всем этим стоит Лэндлесс?
— Вполне возможно. Он, конечно, обрадовался, когда объявили о предстоящих выборах лидера партии, но не он один — этому порадовались и многие другие. Примерно через неделю после парламентских выборов Урхарт рассказывал о соперничестве и общем недовольстве среди членов правительства. Кто бы ни раздувал этот пожар, его очень трудно вычислить, поскольку выбирать приходится среди всех членов кабинета плюс Лэндлесс. И все же я его найду.
— Но как это сделать, не работая в газете?
— Престон проявил глупость, настояв на том, что по контракту я еще три месяца должна быть сотрудником редакции «Телеграф». О'кей! Они могут не печатать мою статью, но я продолжаю оставаться журналистом, следовательно, продолжаю иметь право задавать вопросы. Если правда хотя бы наполовину такова, какой я ее вижу, то статья о ней все равно будет стоить того, чтобы ее напечатали и через три месяца, и через три года. Они не могут запереть правду навсегда. Я, Джонни, может быть, и потеряла свою работу, но не утратила любознательности.
А как насчет твоего чувства долга? — спросил он ее мысленно.
— Ты не согласился бы побыть моим шпионом в редакции, чтобы я могла знать о том, что будет затевать этот ублюдок Лэндлесс?
Он кивнул, невольно возмущаясь той бесцеремонностью, с которой она им пользовалась.
Он кивнул, невольно возмущаясь той бесцеремонностью, с которой она им пользовалась.
— Спасибо, Джонни! — прошептала она, крепко пожала ему руку и скрылась в ночи.
Вторник, 16 ноября
В новостях следующего дня главное место по-прежнему отводилось пересудам и предположениям в связи с одним и тем же вопросом — будет ли баллотироваться Урхарт. Средства массовой информации так себя взвинтили, что, если бы он отказался от обещания, они почувствовали бы себя жестоко обманутыми. Было уже три часа дня, а Урхарт все еще не принял никакого решения. К тому времени и Матти порядком устала от долгого ожидания. Ждала она, однако, не Урхарта, а О'Нейла. Уже целые полчаса сидела она в его офисе, и с каждой следующей минутой ожидания нетерпение ее усиливалось и росло раздражение.
Когда накануне она позвонила в штаб-квартиру партии, с тем чтобы узнать официальную точку зрения на историю с компьютером, подпиской на партийную литературу и разночтением в данных файлов подписки и ее оплаты, а также на отношение ко всему этому лично Чарльза Коллинриджа, она тут же убедилась, что Спенс был абсолютно прав, предупреждая ее, что на всю предвыборную кампанию работникам аппарата штаб-квартиры запрещены какие-либо контакты с представителями средств массовой информации. Как ей сразу объяснили, она могла беседовать только с работниками отдела прессы, но похоже было, что во всем отделе не нашлось никого, кто мог или хотел говорить с ней о компьютерах и бухгалтерских делах.
— Вы что, расследуете состояние наших финансов? — полушутя спросили ее, стоило ей заикнуться о файле регистрации денежных поступлений.
Она решила поговорить с директором отдела рекламы и пропаганды, и ее соединили с Пенни Гай. Отметив, что неоднократно встречалась с О'Нейлом на приемах, Матти попросила принять ее у него в офисе утром следующего дня.
— Я сожалею, мисс Сторин, но мистер О'Нейл предпочитает резервировать утренние часы для своей работы с бумагами, а также для различных служебных контактов и совещаний. — Этой ложью в последнее время ей приходилось пользоваться все чаще, поскольку порядок дня О'Нейла и раньше непостоянный, теперь был совершенно непредсказуемым. В любом случае, он редко появлялся теперь в своем офисе раньше часу дня.
— Как насчет 14.30? — предложила Пенни, решив для верности оттянуть еще немного время приема.
Но она не учитывала, насколько разрушительно влияет на работу мозга кокаин, действие которого на О'Нейла и было первопричиной продолжавшихся до ранних утренних часов бдений и гиперактивности. Ему не удавалось заснуть до тех пор, пока уйма успокоительных средств не брала верх над кокаином, после чего он впадал в забытье, из которого выходил лишь в полдень, а то и позже. Всего этого она не знала, но от этого ей не было легче.
Чем больше ждала Матти О'Нейла, тем в большее замешательство приводило это Пенни. Он твердо ей обещал, что будет точно в назначенное время, но стенные часы неумолимо отсчитывали новые минуты, а его все не было. Наступил наконец момент, когда она уже не могла придумывать возможные причины его задержки. Ее вера в О'Нейла с его бравадой на людях и угрызениями совести наедине с собой, странным поведением и необъяснимыми выходками медленно и болезненно увядала.
Она принесла Матти еще одну чашечку кофе.
— Позвоню ему, пожалуй, домой. Может быть, пришлось туда за чем-нибудь вернуться. Не исключено, что он мог там что-нибудь забыть или плохо себя почувствовал…
Она присела на уголок его стола, подняла трубку прямого телефона и потыкала пальцем кнопки, набирая номер. С некоторым смущением поздоровалась с Роджером и сказала, что решила позвонить ему домой, потому что Матти ждет его уже больше получаса и… Ее лицо постепенно принимало все более обеспокоенное выражение, потом страдальчески исказилось, напомнив маску немого ужаса. Швырнув на стол трубку, она выбежала из кабинета, словно ее преследовали демоны.
Матти наблюдала за всем этим в полном изумлении, застыв в неподвижности с чашкой в руках, будучи не в состоянии ни говорить, ни двигаться. Когда за секретаршей с грохотом захлопнулась дверь, Матти встала из кресла, подошла к столу, подняла свалившуюся с него и висевшую на шнуре трубку и приложила ее к уху.
В голосе, который она услышала, невозможно было узнать не только О'Нейла, но вообще человека, Слова были неразборчивы, невнятны и тягучи, казалось, что это говорила кукла, у которой почти полностью сели батарейки. Она слышала вздохи, стоны, потом, после долгой паузы, рыдания и какой-то шум падения. Она осторожно положила трубку на аппарат.
Решив поискать секретаршу, Матти вышла из кабинета. Она нашла ее в туалете у открытого крана с холодной водой. У нее были покрасневшие, вспухшие глаза. Матти подошла и, утешая, положила ей руку на плечи.
— Давно он такой?
— Я ничего не знаю! — выкрикнула Пенни и снова залилась слезами.
— Послушай, Пенни, совершенно очевидно, что он в очень плачевном состоянии. Ради Бога, не бойся, я не собираюсь ничего об этом писать. Наоборот, мне хотелось бы помочь тебе.
Девушка повернулась к Матти, упала в ее объятия и выплакала на ее плече всю боль и тревоги последних месяцев. Она рыдала до тех пор, пока у нее не осталось слез.
Когда она немного пришла в себя, Матти мягко взяла ее под руну, и они вышли прогуляться в расположенный неподалеку парк, под холодный, пронизывающий ветер с Темзы, где могли поговорить без помех. Пенни рассказала, как тяжело переживал О'Нейл отставку премьер-министра. Он всегда был, как она выразилась, «эмоционально экстравагантным», внутрипартийные распри и уход премьер-министра чуть было не привели его к нервному срыву.
— Но почему, Пенни? Они же не были так близки друг другу?
— Ему хотелось думать, что он, близок всей семье Коллинриджей. Ему нравилось при случае оказывать небольшие знаки внимания миссис Коллинридж, он часто посылал ей букеты цветов и те фотографии из официальной хроники, которые могли представить для нее интерес. Он делал это с удовольствием.
Матти передернула плечами, словно отбрасывая представление, которое у нее сложилось об О'Нейле.
— Очень жаль, конечно, что он оказался таким слабым и сломался именно тогда, когда так нужен партии. Мы обе слышали его сегодня, Пенни. С ним явно что-то происходит. Что-то мучает его, грызет его изнутри.
Сказав это, Матти вызывала Пенни на откровенность. Конечно, она поступала не совсем честно, ибо рассчитывала, что Пенни не будет отмалчиваться, глядя, как О'Нейла обвиняют в слабости. Она ринется на защиту своего босса, и для этого ей не потребуется прибегать ко лжи.
— Я… не совсем уверена, что дело именно в этом, но, по-моему, он очень переживал из-за акций.
— Из-за акций? Ты имеешь в виду акции компании «Ренокс»? — насторожилась Матти.
— Чарльз Коллинридж попросил абонировать для него подставной адрес, по которому он мог бы получать свою личную почту. Мы с Роджером отправились в такси в Паддингтон, и там он послал меня оформить абонирование. Я чувствовала, ему тогда было не по себе. Думаю, он подозревал, что с этой затеей не все чисто. И вот когда он потом понял, как его использовали и для чего и какие это вызвало неприятности, он стал терять самообладание.
— Но почему господин Коллинридж не абонировал этот адрес сам, а попросил об этом Роджера?
— Понятия не имею, честно. Может быть, он себя неловко чувствовал, потому что знал, для какой цели ему понадобился этот адрес. Как-то летом Роджер влетел в офис и сказал мне, что должен сделать одолжение Чарльзу Коллинриджу, что дело это ужасно конфиденциальное и что я должна о нем не проронить ни слова.
Последняя фраза напомнила ей об обещании молчать, и она снова заплакала, но Матти удалось ее успокоить, и они продолжили прогулку.
— Так ты, значит, сама Чарльза Коллинриджа не видела?
— Нет. Я его вообще никогда не видела. Роджер предпочитает сам иметь дело с важными людьми. Насколько мне известно, мистер Коллинридж никогда не бывал в нашем офисе.
— А ты уверена, что это был Чарльз Коллинридж?
— Конечно, ведь Роджер сказал, что это был он! А кто еще мог быть? — Уголки ее глаз снова повлажнели. Порыв холодного ноябрьского ветра, дохнувший с реки, осыпал их каскадом осенних листьев. Она вздрогнула. — О Господи! Какой-то кошмар!
— Не переживай, Пенни, расслабься! Все будет хорошо. Почему бы тебе не отдохнуть несколько дней? И пусть Роджер позаботится сам о себе. Думаю, несколько-то дней он сможет пережить без тебя. Между прочим, умеет он пользоваться офисным компьютером?
— Если меня нет поблизости, он и сам может произвести на нем простейшие операции. В общем, у него это получается неплохо, но до компьютерщика-волшебника ему, конечно, далеко. Нет, это меня не волнует.