Я подумала и набрала своего клиента: так, мол и так, сказала я. Кавказцы.
– Ну… и что? – легкомысленно отреагировал клиент.
– Вы бы не возражали? – удивилась я. – Обычно все возражают.
– Я бы возражал, если бы они без денег пришли на сделку. А вы же говорили, что с этой точки зрения я защищен. Депозитарий, банк, все такое.
– Да, да. Все продумано, но… – сомневалась я.
– У нас же вообще нет других покупателей, – добавил клиент, развязывая мне руки.
Вечером того же дня кавказец был послан на просмотр квартиры, и она, видимо, его полностью устроила. Он, как предполагалось, именно такую и искал. С грибком на стене, с отваливающимися стенами и пьющими соседями. Такое чудо по цене хорошего джипа – что может быть лучше. Мечта! Через два дня кавказец сидел у меня в офисе на Рождественском бульваре со своей мамой, женщиной лет шестидесяти пяти, а также, на всякий случай, с двумя своими братьями.
– Можно ваш паспорт? – спросила я у мамы, так как именно она официально являлась моей покупательницей.
– Она па-русски не гаварыт, – пояснил кавказец. – Я буду ей пэрэвадить, – и добавил что-то сумбурное, после чего мама, Яза Джамилевна Багаева, протянула мне паспорт.
– Вы знаете условия сделки? – спросила я, приступая к заполнению авансового соглашения.
– Зинаем, – заверил меня кавказец.
Я же с ужасом изучала паспорт Язы Джамилевны. Судя по этому документу, она была гражданкой Российской Федерации, зарегистрирована по постоянному месту жительства была в Чечне. Замужем не состояла, но имела восьмерых детей, из которых трое сидели в моей тесной каморке.
– Мы принимаем аванс, но это еще ничего не значит, – сказала я угрожающим голосом. Мне было страшно, я прямо так и видела, что лезу во что-то несусветное. Однако клиент ничего против этой сделки не имел, и я просто не знала, как от этого всего отказаться. Да, чеченцы, да, уже тогда от этого слова многие приходили в ужас. Но ведь они же такие же граждане, что я могу им сказать? Я не придумала ничего и, таким образом, где-то третьего сентября девяносто девятого года приняла этот аванс. По бумагам, я могла его вернуть в любой момент. Так делали все и всегда, во всех риелторских агентствах. Риелтор не может отвечать за действия продавцов. Если клиенты передумают, мы обязаны вернуть деньги. В однократном размере. Да, это не совсем нормально. Ведь если передумают покупатели, они с авансом прощаются навсегда. Да, наш закон предусматривает двустороннюю ответственность, и если делать полностью по закону, то ЗАДАТОК должен принимать сам продавец и, в случае, если он передумает, возвращать его в двойном размере. Но на деле АВАНС принимает риелтор и возвращает его в том же объеме, что и принял. Это называется «обычай делового оборота».
И вот в соответствии с обычаем делового оборота я приняла аванс в размере, кажется, трех тысяч долларов. Как я уже сказала, где-то третьего сентября. А восьмого сентября в 23 часа 59 минут в жилом доме номер 19 по улице Гурьянова прогремел взрыв. Это был первый теракт, столь крупный и столь беспредельно шокирующий, что на несколько дней вся нормальная жизнь в Москве была полностью парализована. Вся страна припала к телевизору. Мы следили за раскопками так, словно это нас самих засыпало и раздавило обломками стен многострадального дома. Паника серой пылью от разрушенного бетона пропитала все умы, сердца и души, и ни один житель города больше не мог чувствовать себя в безопасности.
– Чеченский след, – раздавалось на улицах тут и там. Люди ходили хмурые и подавленные, никто не знал, как жить дальше. Как вообще можно такое пережить! А я, сидя в офисе, обхватив голову ладонями, с леденящим душу ужасом вдруг осознала, что прямо сейчас продаю квартиру в том же районе, практически в том же квадрате и кому – людям, которые, возможно, отвечают за то, что произошло со всеми нами. Возможно, что и нет, но сочетание обстоятельств пугало меня до невозможности. Ведь они покупали по дешевке квартиру в панельном доме, на первом этаже, в середине дома. А что, если! Эта мысль не давала мне уснуть.
– Таня, мы не можем продать им квартиру, – позвонил мне клиент. Голос его дрожал от возмущения и ужаса.
– Это правильно. Это правильно, – кивнула я, думая, что, по крайней мере, теперь принимать греха на душу мне не придется. Хорошие люди или нет были рождены Язой Багаевой – я выяснять на практике не собиралась. Мне хотелось одного: выйти из этого дела поскорее и забыть о нем. Я допускала, что моя покупательница – прекрасная женщина и дети ее – порядочные люди. И, возможно, что они просто хотели купить дешевую квартиру, чтобы закрепиться в большом городе. Откуда у простой чеченской семьи такие деньги, когда кругом кризис неплатежей, разорение и нищета, – я не знала. И не хотела думать. Я просто набрала номер кавказца и, когда он ответил, сказала:
– Мне очень неудобно перед вами, но клиенты – собственники квартиры на Шоссейной – по семейным обстоятельствам решили квартиру не продавать.
– А? Я нэ поняль? – услышала в ответ я.
– Сделка не состоится. Клиенты передумали. Приезжайте, забирайте деньги, которые вы внесли, – пояснила я. Последовала некоторая пауза, и дальше я услышала в ответ следующее.
– Ты мнэ ее продашь! – стихийно перешел на «ты» кавказец. – Думаешь, са мной можна играть в игры? Хочэшь жить – угавары хазаина!
– Что? – онемела я.
Тон моего кавказца совершенно изменился, он стал каким-то грубым, голос – низким и угрожающим. Он тяжело дышал, а я почувствовала, как спина покрывается маленькими капельками пота. До этого момента самая криминальная ситуация в моей практике завершилась в кабинете начальника ЖЭКа почти два года назад, и общаться с русскими бандитами, честно говоря, было не так страшно, как сейчас. Кавказец был другим. От него можно было ожидать чего угодно. Мысли в голове принялись скакать. Воображение бесконтрольно рисовало то ужасные картины кражи детей, то взрывы домов.
– Я тут сэрьезно гавару! Мнэ эта квартыра нужна. Ты мнэ ее продашь!
– Не продам, – с усилием выдавила я. – Это не в моих полномочиях.
– Я тэбэ пэрезвоню, – бросил кавказец зло и отключил связь.
Я сидела оторопевшая и напуганная и не знала, что вообще предпринять. Паника заполнила меня доверху, сердце ушло в пятки и осталось там же. Я долго еще тупо смотрела в одну точку, пытаясь собраться с мыслями, а потом вздохнула и позвонила Игорю. Кому же еще?
– У меня проблемы, – коротко сказала я и разрыдалась.
Сцилла и Харибда
Итак, лишь только в Первопрестольной чуть осела пыль от террористического взрыва в Печатниках, я сама стала объектом угроз и шантажа. Работая риелтором, вы можете в любую минуту оказаться втянутым в неприятности. Это – поправка на риск, коэффициент опасности для жизни. Все риелторы так или иначе напарывались на что-нибудь подобное. Я напоролась на кавказцев.
– Ты хоть понимаешь, что это такое? – кричал на меня Игорь.
– Ни черта не понимаю.
– Ты звонила ему или он тебе? – спросил он, присев на диван. – Только этого нам сейчас не хватает.
– Я ему звонила.
– Откуда? Отсюда? А ты слышала в трубке перед началом разговора какие-нибудь щелчки? Посторонний шум? Сколько ты с ним говорила по времени? – Игорь задавал мне вопросы, которые ставили меня в тупик.
– Я звонила из офиса.
– Только из офиса? Точно? – прищурился он.
– Точно. Совершенно точно, – заверила я его. Это было правдой, хотя обычно я совершенно беспечно относилась к собственным звонкам. Домашние телефоны риелтора указываются часто в рекламе, даются как вторые номера. Мобильность и телефонная доступность риелтора – залог его успешной работы. Но именно в этот раз, именно в тот момент вся реклама шла лишь на офисный телефон. Мой домашний номер тогда уже был «забанен» газетой «Из рук в руки», они блокировали рекламу на номера, которые появлялись в газете слишком часто. Так что в тот раз действительно мой домашний номер не появлялся в поле зрения моего кавказца.
– Хорошо, – чуть успокоился Игорь. – Это хорошо. Теперь ты звони ему только из уличных автоматов.
– Он сказал, что сам перезвонит, – нахмурилась я. – В офис. Я ждала два часа, он не перезвонил.
– Он играет. Он будет тебя выматывать. Ты не должна ему это позволить. Позвони, скажи, что тебя в офисе не будет и ты сама ему перезвонишь. Я дам тебе диктофон. Запишешь ваш разговор.
– Игорь! Откуда ты… все это знаешь, – вытаращилась я на него.
Игорь сидел на диване, напряженный и собранный, бормотал что-то, просчитывая ходы.
– Имел я дела с этим братом.
– С кавказцами?
– С чеченцами в моем случае. Как и в твоем, – кивнул он.
Выяснилось, что на заре девяностых, когда он был совсем еще юным молодым специалистом в крайне востребованной и редкой области современных технологий, одним из клиентов его фирмы также стало одно ООО – компания, которую возглавляли лица этой самой национальности. Игорь тогда был молод и не пуган (прям как я), и, когда ему и его партнеру предложили в обмен на поставку, наладку и установку крупного полиграфического комплекса на юге России расплатиться автомобилями «Жигули» в количестве двадцати штук, он согласился. Тогда, знаете, денег не было ни у кого, зато были ресурсы, так что бартер осуществлялся повсеместно. Вагон ртути меняли на две баржи металла, здание казино – на четыре фуры с пивом «Хайнекен». Махнемся не глядя? В общем, техника была оплачена деньгами, а остальные комиссионные, как и договаривались, были выплачены автомобилями. После оформления документов на транзит и доставку автомобилей на стоянку партнеры неожиданно потребовали мзду за «безопасность» в размере половины стоимости автомобилей.
– Вы спятили? – закричали в один голос Игорь и компаньон. – Мы уже выполнили ваш контракт.
– Вы не поняли, – пояснили партнеры. – Речь идет о безопасности груза и о вашей личной безопасности.
– Что-о? – ахнул Игорь, а компаньон просто послал заказчиков подальше.
В ту же ночь уже принадлежавшие им автомобили были взорваны на той самой «охраняемой стоянке». Преступление освещалось прессой, телевидением, тоже звучала фраза «кавказский след», но на этом дело и кончилось. В конце концов, никто же не погиб, верно? Чего ж рыдать и тратить правоохранительный ресурс.
– А ты пробовал с ними разобраться? – спросила я, открыв рот.
– Пробовал, – грустно кивнул Игорь, и я сразу поняла, откуда у него такой богатый опыт ведения переговоров.
– И как?
– Денег вернуть не смогли, но живы остались, – хмыкнул он. – Но это было давно и неправда. А в твоем случае мы будем действовать иначе.
– Как?
– Мы пойдем в РУБОП.
О том, что существуют такие органы правопорядка, как УБЭП, РУБОП и всякие прочие службы собственной безопасности, наивная чукотская риелторша Таня, конечно же, не знала. Не имела о них ни малейшего представления. До этого если мне и приходилось сталкиваться с представителями правоохранительных органов, то только в паспортных столах, где нужно было дать денег, чтобы побыстрее вернули-взяли паспорт с прописки. Когда-то вся ответственность за процедуру перерегистрации с места на место лежала на людях. Сейчас все проще – приходишь на новое место прописки, сдаешь документы в паспортный стол, и все, свободен. Все-таки что-то меняется к лучшему.
Так вот, когда Игорь сказал мне, что нужно идти в какой-то страшный РУБОП, я сначала хотела было отказаться. Возникло желание забраться под одеяло и никогда оттуда больше не вылезать. Однако, после некоторого размышления, я подумала, что, уподобляясь страусу, могу попасть в крайне затруднительное и уязвимое положение. Поэтому я, во-первых, согласилась идти на улицу и звонить кавказцу, а уже после этого, со всей душой, была готова идти куда угодно.
– Здравствуйте, это Татьяна, – сказала я кавказцу, включив диктофон. Это было ужасно неудобно, стоять под дождем возле метро «Медведково», в продуваемой ветрами телефонной будке, и придерживать трубку аппарата одной рукой, а диктофон – другой.
– Ты гдэ живешь? – тут же, без предисловий рявкнул кавказец. – Я к тэбэ приэду сейчас.
– Нет! – вскрикнула я. – Ко мне вы не приедете.
– Ты мнэ дэнэг должна, – заметил он.
– Я вам предложила отдать аванс, – напомнила я. – Ради этого и звоню.
– Нэ аванс. Дэнги! – пояснил кавказец. – Дэсять тысяч долларов ты мнэ должна.
– Что?! – воскликнула я и тут же покосилась на диктофон. Теперь мне уже не казалось такой плохой идеей записывать разговор на эту машинку. Холодок ужаса снова пополз по спине.
– Ты мэня кинула, ты мнэ дэнэг должна.
– Но договор. Вы читали договор? – пискнула я.
– Плэвать мнэ на договор. Жить хочэшь? Мама-папа жить хочэшь? Отдашь.
– Вы… вы…
– Дай адрэс, я приеду, мы все обсудэм. Поговорым, – снова настойчиво затребовал он адрес.
Тут уже я, посмотрев на бледного Игоря, стоявшего под дождем рядом со мной, выдала именно то, чему он меня настойчиво учил:
– Я отдам тебе только то, что должна по договору. – Я старалась говорить твердо. – Мы встретимся в офисе. Своего номера телефона я тебе не дам. Позвоню завтра и скажу, когда будет назначена встреча. У меня мало времени. Не ищи меня, я тебя сама найду.
– Ну? Как ты? – спросил Игорь после того, как я повесила трубку.
Сказать, как я себя чувствовала, – это ничего не сказать. Чувствовала я себя ужасно. Мне только что реально угрожали смертью, требовали денег, которых у меня не было и быть не могло. Десять тысяч долларов! Да моя комиссия за большую сделку по расселению не превышала тогда двух тысяч долларов, а зарабатывала я их за полгода. Десять тысяч – да даже если бы я захотела, таких денег не смогла бы достать. Сумма аванса, полученного мною от кавказцев, составляла полторы тысячи, всю мою потенциальную комиссию. Выбора у меня не было никакого, хоть я и была готова на все.
– Едем? – спросила я и жалобно улыбнулась.
– Ты пойми, Танюшка, если даже им начать платить, они прицепятся как пиявки и это все равно кончится плохо. Вспомни дом на Гурьянова. Эти люди реально способны на все. И на то, что ты мать-одиночка, – им плевать. Ты для них – неверная. Они тебя убьют, и еще за это им памятник поставят.
– Хватит! Ты меня пугаешь, – расстроилась я.
В РУБОП мы поехали с самого утра. На Шаболовке мы встретились с некоей Ольгой, адвокатом, которую к моему делу подключили клиенты. Они испытывали чувство вины – ведь я их предупреждала, что с такими покупателями лучше не связываться, – и попросили эту Ольгу помочь мне в РУБОПе.
– Вы, Таня, главное, успокойтесь. Все будет хорошо, – заверила меня она.
Я нервничала так, что это было видно невооруженным глазом. Дергалась, грызла ногти, крутила волосы и вращала глазами без остановки. Бабка-ёжка при Ватерлоо.
– Вам чего? – неприветливо встретил нас охранник на проходной, но, услышав, что мне угрожают, сменил гнев на милость, а выражение лица с каменного на оживленное. Он указал нам на кресла в холле и велел подождать. Тишина и покой здания приемной РУБОПа на Шаболовке обманчиво убаюкивали меня. Перейдя линию проходной, я расслабилась и попыталась привести мысли в порядок. В сумке у меня лежал договор аванса с гражданкой Багаевой, ксерокопии всех долларовых купюр, полученных мною от нее (мы практиковали тогда это во избежание вопросов при возврате зеленой наличности) и маленькая кассета с записью моего «милого» диалога с кавказцем. Слышимость на кассете была ужасная, но все же, хвала небесам, разобрать голос было можно.
– Пройдемте за мной, – подошел к нам с Ольгой приятного вида молодой человек лет двадцати пяти, у которого была холодная улыбка и крайне неприятный, острый, ощупывающий взгляд.
Мы встали и двинулись за ним. Он нахмурился и посмотрел на Ольгу:
– А вы кто?
– Я – адвокат, – сказала она и тоже нахмурилась и подобралась, словно принимая боевую позицию.
– Ну-у… – протянул он и, не закончив, пошел вперед.
Мы проследовали за ним по каким-то путаным коридорам и зашли в большой, разделенный несколькими столами кабинет. Метров сорок-пятьдесят, не меньше, где за столами сидели и что-то делали, уткнувшись в бумаги, какие-то люди.
– Татьяна Евгеньевна? – еще раз обратился ко мне тот, что нас привел.
– Да, – кивнула я, непроизвольно сглотнув.
– Вы что же, хотите написать заявление? – строго спросил он, присев за один из столов.
– Я? Не знаю. Да, наверное. Нет, не знаю. Мне угрожают, – путано забормотала я.
– Мы бы хотели сначала посоветоваться. Пока речи о заявлении нет, – подала спокойный голос Ольга.
Наш провожатый нахмурился и посмотрел на Ольгу так, словно она была надоевшим до ужаса комаром. Потом он повернулся ко мне и спросил:
– Вам нужна наша помощь?
– Да, да, – кивнула я с полной готовностью.
– Тогда зачем же вы пришли к нам с адвокатом? Это же ваш адвокат?
– Я… мы…
– У вас есть ордер? – еще злее спросил он Ольгу.
Та хмыкнула так, что, мол, все ясно, ребята. Опять за старое. И недобро процедила:
– Я тут присутствую в качестве сопровождающего.
– Ну, сопровождающие нам не нужны. Верно, Татьяна Евгеньевна?
– Но… я…
– Вы поймите, мы с вами так не договоримся, – обратился он напрямую ко мне. – Хотите – просите помощи у вашего адвоката. Хотите – у нас. Вы же сами к нам приехали. Решайте. У нас нет времени на разговоры.
– У вас, – прошептала я, после чего Ольгу, невзирая на ее бурные протесты и цитаты каких-то статей Конституции, выставили вон. Последнее, что она крикнула перед тем, как за ней закрылась дверь, было «ничего не пиши». И вот буквально через десять минут я делала ровно обратное – писала заявление. И вообще, я делала все, что было мне велено людьми, сидевшими в этом огромном кабинете. Было их там, как я потом подсчитала, пять человек. Тот, что меня привел, едва закрылась дверь, улыбнулся, подошел ко мне и представился:
– Павел Евгеньевич.
– Очень приятно, – кивнула я.
Оставшиеся четверо потихоньку оставили свои столы и подошли к нам.
– Андрей Евгеньевич.
– Татьяна.
– Алексей Евгеньевич.
– Татьяна.
– Олег Евгеньевич.
– Татьяна, – в панике продолжала я кивать.
Последний тоже оказался Евгеньевичем, только Петром, из чего я сделала вывод, что ни одного настоящего имени тут не прозвучало.
– Без заявления, Татьяна, у нас с вами ничего вообще не получится, – сказал мне Павел Евгеньевич (я буду продолжать его звать так, потому что другого его имени не знаю). – Вы, Татьяна, дайте-ка мне ваш паспорт. И пишите.
– Что писать?
– А все как есть, – пояснил он. – У вас что, фирма? ООО?
– ПБОЮЛ, – пробормотала я, меньше всего желая в РУБОПе разговаривать о своих делах. Все дела в те годы были, мягко говоря, законодательно несовершенны. Я нервничала.