— Вы просто ходячее несчастье, Шарлотта Уэллес, — вслух проговорила она, бросая на пол в холле целую кучу пластиковых сумок. По дороге домой она, для поднятия настроения, прошлась по магазинам; в «Браунсе» была распродажа, и она купила себе там два официальных костюма, чтобы ходить в них на работу, а к ним, чтобы оживить их слишком строгий вид, несколько пар очень легкомысленных туфель от Мод Фризон. Зря старалась: никогда ей не занять такого высокого места, где нужны будут подобные костюмы. Она снова вышла на улицу и купила себе на ужин большущую пиццу: ну и пусть она опять растолстеет и уедет в деревню, так ей и надо.
Три дня спустя она пришла на работу очень рано. И в дверях столкнулась с выходившим из конторы Гэсом Бутом. Он прошел мимо нее так, словно она была пустым местом. Поднявшись наверх, Шарлотта вначале зашла к себе, а потом заглянула в кабинет к Гэсу, располагавшийся по соседству. Неимоверная гора бумаг, которая всегда лежала у него на столе, теперь исчезла, в комнате было чисто и прибрано. Шарлотта удивленно смотрела на эти перемены. Пока она так стояла, сзади подошел Малыш. Он обнял ее одной рукой и дружески потискал.
— А ты молодец, девочка, — проговорил он. — Я должен перед тобой крепко извиниться.
Он был бледен, но улыбался, впрочем, довольно грустно.
— Ни фига себе! — выпалила Шарлотта, непроизвольно переходя на школьный жаргон, как всегда, когда была чем-то особенно взволнована или расстроена. — Что стряслось?
— Гэс только что… ушел от нас. Пойдем ко мне, выпьем кофе, и я тебе все расскажу. Мне очень жаль, что я тогда накричал на тебя, дорогая. Очень жаль, честное слово.
— Малыш, я не восприняла это так, будто ты на меня накричал. Тебе бы стоило послушать собственного отца, если ты хочешь узнать, что значит накричать.
— Мне приходилось, и часто, — ответил Малыш.
Гэс Бут на протяжении нескольких месяцев занимался тем, что переправлял клиентов к «Рутледжу». Разумеется, не всех подряд, а только тех, которых он считал наиболее престижными. Он входил к ним в доверие, а потом, где-нибудь в неофициальной обстановке, говорил им, что, конечно, хотя в Нью-Йорке «Прэгерс» и считается одним из сильных банков, но тут, в Лондоне, у него нет ни опыта, ни влияния. «Посмотрите на банк моего тестя, — добавлял он в таких случаях. — Вот это действительно банк».
Естественно, в большинстве случаев клиенты соглашались с ним и переводили свои счета туда. Но и те, которые этого не делали, тоже, разумеется, не торопились обращаться к услугам банка, в потенциале которого сомневался один из его высших руководителей. И слухи о том, что «Прэгерс» — это просто карточный домик, очень скоро стали наносить банку ощутимый ущерб.
— Но зачем он это делал? — спросила Шарлотта. — Я не понимаю.
— Он полагал, что если станет поставлять им достаточно много клиентов, то в «Рутледже» изменят внутренние правила и сделают его партнером. Разумеется, они бы этого не сделали. Никогда. Но он живет этой надеждой. Он просто дурак. А против меня он был настроен именно потому, что я обладаю тем, чего у него нет и никогда не будет. Возможностью получить привилегированное положение по наследству.
— Господи, он же больной, — ахнула Шарлотта. — А как ты все это узнал?
— Я просто сказал Гэсу, что у меня был долгий и подробный разговор с Томом Филлипсом. И с Джерри Миллсом. Он немного посидел молча, а потом спросил меня, что я собираюсь делать. Я ответил, что не знаю, и тогда он разговорился.
— Хитрый ход, — заметила Шарлотта. — А если бы он ответил, что ты просто блефуешь? Или даже спросил бы их самих?
— Ну и пусть бы спрашивал, — с несколько удивленным видом ответил Малыш. — У меня действительно были с ними очень подробные разговоры. С обоими.
— А если бы я ошиблась?
— Но, дорогая, с тобой эти разговоры были никак не связаны. Не воображай, пожалуйста. Меня пригласили войти в состав одного благотворительного комитета. И я просто решил узнать, не захочет ли кто-нибудь из них ко мне присоединиться.
— Ах вот как, — сказала Шарлотта. — Значит, никакую ловушку Гэсу ты вовсе и не расставлял?
— Разумеется, нет, — ответил Малыш. — Я и на секунду не допускал, что ты можешь оказаться права. У тебя явно чутье гораздо лучше моего. К счастью. Я теперь у тебя, как говорится, в долгу. И еще раз извини, что я отнесся к твоему предупреждению так… скептически. Ну что ж, за Большой бум! — Он поднял в тосте кружку с кофе и на какое-то мгновение показался Шарлотте прежним Малышом: молодым, красивым, беззаботным, кошмар болезни словно отступился от него на это мгновение.
— За Большой бум, — откликнулась Шарлотта.
Она задумчиво посмотрела на дядю, спрашивая себя, неужели он и вправду такой наивный, каким притворяется. «Наверное, я никогда этого не узнаю», — подумала Шарлотта.
Глава 43
Энджи, 1985
Пока что, признавалась себе Энджи, их жизнь как-то мало походила на то, что обычно описывают в книгах. Будь они героями какого-нибудь романа, неизлечимо больной Малыш стремился бы в эти остающиеся ему дни взять от жизни максимум возможного; сама же она постоянно была бы с ним рядом, ласковая, безмятежно спокойная, утешала бы и ободряла его, старалась бы облегчить его существование и помогала бы всем остальным, прежде всего членам семьи, вести себя по отношению к Малышу таким же образом. На практике же с Малышом было трудно, он постоянно брюзжал, был всем недоволен, часто и легко раздражался, отказывался выполнять абсолютно все, что рекомендовали ему врачи, настаивал на том, чтобы продолжать жить так, как он привык, — работать, много ходить пешком, принимать гостей, а значит, изматывать себя (и из-за этого становиться все более раздражительным) и, вполне вероятно, — о чем его не раз предупреждали — подстегивать тем самым прогрессирование болезни; вдобавок ко всему Малыш категорически возражал против того, чтобы Энджи рассказала кому бы то ни было из членов его семьи о том, что он болен и чем именно. Складывалось впечатление, что, поведав обо всем ей, он хотел тем самым целиком и полностью переложить связанное с болезнью бремя на ее плечи и каким-то образом избавить от этого бремени себя самого.
Поначалу Энджи хотела было передать ведение всех дел в своей компании настолько, насколько это оказалось бы необходимо, в руки своего очень толкового заместителя; впервые в жизни она сумела посмотреть на собственную работу как на прихоть, отнюдь не обязательную для нее с практической точки зрения. Но по мере того как время шло и Малыш становился все более трудным и капризным, она начала думать иначе; возможность продолжать работать была теперь для нее спасательным кругом, средством хотя бы ненадолго забыть обо всем этом кошмаре, из которого иначе ей вообще некуда и невозможно было бы вырваться. Поэтому она не оставила работу совсем, но несколько сократила продолжительность своего рабочего дня, предупредила сотрудников, что в ближайшее время ей придется очень часто отсутствовать, и на время отложила всякие планы дальнейшего расширения своего дела; в результате каждый вечер она возвращалась домой к Малышу отдохнувшая, восстановив за день свои душевные силы. Малыш был этим очень доволен, сам он тоже с головой ушел в работу; у него словно открылось второе дыхание, и он трудился теперь с энергией и целеустремленностью, которых его сотрудники никогда в нем и не подозревали. Отделение «Прэгерса» понемногу начинало процветать: за лето им удалось заполучить троих очень крупных клиентов; на освободившееся место Гэса Бута пришел Тим Аткинсон, выпускник Итона; его услуги обходились гораздо дороже, но затраты стоили того: он как будто прошелся неводом среди потенциальных клиентов, и оказалось, что на рынке еще очень много тех, кто способен и готов открыть в их банке солидные счета; сотрудники отделения, вдохновленные этим столь непривычным для них и столь явным успехом, заработали энергичнее, с большей отдачей и быстро превратились из группы очень разных, в общем-то случайно оказавшихся вместе людей в единую, слаженную команду.
— Кажется, наконец-то пошло, — сказал как-то за ужином Малыш Энджи. — «Прэгерс» ожил. Успел раньше, чем мне отправляться в противоположном направлении. — Говоря это, Малыш впервые за долгое время улыбался и был в хорошем настроении.
Энджи улыбнулась ему в ответ и подумала, что готова отдать что угодно, лишь бы только он всегда оставался таким здоровым и счастливым, каким выглядел в тот момент.
— По-моему, нам надо съездить в Нью-Йорк, — заявила она Малышу несколько недель спустя после своего разговора с доктором Куртисом. — Мы должны рассказать все твоим родителям, а мне кажется, это не та тема, которую можно обсуждать по телефону. И твоим сыновьям тоже надо сказать. Да и Мелиссе.
— Кажется, наконец-то пошло, — сказал как-то за ужином Малыш Энджи. — «Прэгерс» ожил. Успел раньше, чем мне отправляться в противоположном направлении. — Говоря это, Малыш впервые за долгое время улыбался и был в хорошем настроении.
Энджи улыбнулась ему в ответ и подумала, что готова отдать что угодно, лишь бы только он всегда оставался таким здоровым и счастливым, каким выглядел в тот момент.
— По-моему, нам надо съездить в Нью-Йорк, — заявила она Малышу несколько недель спустя после своего разговора с доктором Куртисом. — Мы должны рассказать все твоим родителям, а мне кажется, это не та тема, которую можно обсуждать по телефону. И твоим сыновьям тоже надо сказать. Да и Мелиссе.
Летом должен был приехать Кендрик — повидаться с Георгиной и на каникулы; по окончании каникул он собирался увезти Георгину с собой. Он же должен все узнать, убеждала Энджи, прежде чем принимать такое решение, верно? К тому же Георгина все знает, она наверняка проговорится, да и нечестно по отношению к ней просить ее хранить все это в секрете. А если они собираются поставить об этом в известность Кендрика, то надо будет рассказать и Фредди.
— Не понимаю, для чего, — с подлинно ослиным упрямством повторил Малыш.
— Господи, Малыш, не будь таким глупым. Не говоря уже обо всем остальном, это самым решительным образом повлияет на все будущее Фредди.
— Почему? — опять повторил Малыш. В тот день он явно был настроен создавать Энджи как можно больше трудностей.
— Ну, потому что… когда ты… если ты…
— Умру? — спросил он напрямик, и в глазах у него зажглись воинственные огоньки.
— Да, именно умрешь, — Энджи изо всех сил старалась сохранять спокойствие, — или просто физически не сможешь больше работать, то твое место должен будет занять Фредди. И сделать это ему придется намного раньше, чем он ожидает.
— Интересно, кто из нас отправится на тот свет первым, — мрачно проговорил Малыш. — Отец или я.
Энджи вздохнула и попыталась обнять его. Он мягко оттолкнул от себя ее руки.
В конце концов ей все-таки удалось уговорить Малыша съездить с ней вместе в Нью-Йорк, чтобы повидаться там с Мэри Роуз и с детьми.
— И с родителями, Малыш. Ты просто обязан им сказать.
— Ладно, — он тяжело вздохнул, — ладно, там видно будет.
На встречу с Фредом III в «Прэгерс» они отправились вдвоем; Малыш рассказывал, Энджи сидела молча и смотрела на Фреда; у нее на глазах он мгновенно постарел и как будто бы сжался, стал меньше.
Какое-то время он сидел, не говоря ни слова, только глядел на них; повисшая тишина была такой тяжелой, что Энджи стоило немалого труда не опустить голову и по-прежнему смотреть Фреду прямо в глаза.
— И нет никакой надежды? — спросил он наконец.
— Нет, никакой. Извини, — слабым голосом ответил Малыш. Извинение выскочило у него машинально, просто потому, что он привык всю жизнь за что-то извиняться и оправдываться; с внезапной вспышкой черного юмора Энджи подумала, что Фред может сейчас и отчитать Малыша, и даже накричать на него. Но Фред не стал ничего этого делать.
— Ну что ж, — произнес он. — По крайней мере, я… мы хоть знаем, как обстоят дела.
— Да. Но, папа, все не так плохо… пока. — Малыш выдавил из себя жизнерадостную улыбку. — Врачи говорят, что у меня в запасе еще целые годы. Годы! Эта болезнь прогрессирует очень медленно. Надо благодарить судьбу, что у нас есть время, чтобы… чтобы все спланировать.
Чтобы решить, что будет с банком, с Фредди и… по-видимому, с Шарлоттой.
— Глупая девчонка, — не совсем к месту вставил Фред. — Как она?
— Отлично. Хорошо работает. Большая умница.
— А я тебе сколько лет об этом говорил! — раздраженно буркнул Фред. Ему явно хотелось подольше поговорить о Шарлотте просто для того, чтобы мысленно сосредоточиться на чем-то другом.
Снова повисла тишина.
— Макс получил место в «Мортонсе», — сказал Малыш, стараясь перевести разговор на тему, которая не вызывала бы ни у кого из присутствующих кошмарных ассоциаций. Если Малыш ставил своей целью отвлечь отца от неприятных размышлений, то это ему удалось как нельзя лучше.
Глаза Фреда засверкали, лицо стало пунцовым.
— В «Мортонсе»?! Мой внук работает у какого-то английского маклера? Что за бред, о чем ты говоришь?
— Ну, он ведь хотел работать в «Прэгерсе», — спокойно ответил Малыш. — Если ты помнишь. А ты дал ему от ворот поворот. Он очень сообразительный парень.
— Я тогда был расстроен, — недовольно возразил Фред. — Шарлотта наделала тут всяких глупостей. Поэтому мне казалось неподходящим брать в тот момент на работу еще одного Кейтерхэма. Но если мальчик действительно способный… что ж, полагаю, ему это не повредит. «Мортонс» — очень хорошая фирма. По крайней мере, это отвлечет его от того ужасного образа жизни, который он вел.
— Да, — согласился Малыш. — Будем надеяться.
Фред вздохнул и вернулся к той тяжелой и грустной теме, которую они обсуждали до этого.
— Господи, кто же расскажет обо всем Мэри Роуз? — проговорил он.
— Я ей уже сказала, — отозвалась Энджи.
Фред отвернулся от нее и посмотрел за окно, на улицу. Потом резко обернулся и свирепо нажал на кнопку вызова секретарши:
— Пегги?
— Да, мистер Прэгер?
— Пегги, принесите бутылку «Крюге», пожалуйста. И ни с кем меня не соединяйте. Абсолютно ни с кем.
— Мистер Прэгер, вы не забыли, что в три тридцать должен звонить управляющий Английским банком?
— Помню. Скажите ему, что меня нет. И вызовите мою машину к подъезду через… через сорок пять минут. И соедините меня с женой по телефону, прямо сейчас, пожалуйста.
— Да, мистер Прэгер.
Вошла секретарша с бутылкой «Крюге» и тремя бокалами. Фред III открыл бутылку, разлил и протянул по бокалу вначале Малышу, потом Энджи.
— А вы, оказывается, не из слабых, верно? — обратился он к ней. — Ну что ж, за мужество.
В том разговоре, что состоялся у нее с Мэри Роуз, было больше от черной комедии, нежели от трагедии. Они сидели в «Павлиньей аллее» гостиницы «Уорлдорф», Энджи заказала себе чай со льдом, а Мэри Роуз — черный чай, ароматизированный апельсином; Энджи сказала ей, что Малыш болен, на что Мэри Роуз в достаточно сильных выражениях ответила, что если у него опять что-нибудь с сердцем, то вся вина за это целиком и полностью лежит на самой Энджи, которая не следит должным образом за тем, чтобы он соблюдал диету. Она довольно долго и пространно порассуждала на эту тему, прежде чем Энджи удалось сообщить ей некоторые подробности относительно того, чем на самом деле болен Малыш, и объяснить, что болезнь эта неизлечима и никакого иного исхода быть не может. На что Мэри Роуз, возмущенно уставившись на нее, отчеканила: «Не понимаю, как вы можете являться сюда в этом нелепом красном пальто и в таких ужасных сапогах и говорить мне, будто мой муж умирает!»
После чего принялась укорять Энджи за все недостатки и упущения английских врачей, за то, что те не в состоянии правильно поставить диагноз и вылечить ни одну болезнь, кроме обычного насморка; а под конец встала и заявила, что ей пора идти, она должна быть на работе: «Я не могу тратить столько времени на подобную чепуху». Потом вдруг взглянула на Энджи, выражение ее лица несколько смягчилось, в глазах не было больше того холода, как минуту назад, и она проговорила: «Должна вам сказать, с вашей стороны было очень мужественно и хорошо прийти сюда. Я… я этим восхищена».
Энджи молча сидела, глядя ей вслед, и глаза ее, как ни странно, застилали слезы.
Детям Малыш сказал обо всем сам. Он позвонил им и попросил прийти к нему в гостиницу; Энджи на это время ушла по магазинам; когда она вернулась, он был уже один и крепко выпивши.
— Противное это дело, — только и произнес он.
Лето складывалось у них в целом очень неплохо. Энджи удалось убедить Малыша провести большую часть августа в «Монастырских ключах».
— Не потому, что ты болен, Малыш, нет, а потому, что в это время большинство людей всегда берет себе хотя бы несколько дней отпуска. А еще потому, что мы потратили на этот дом почти миллион фунтов и неплохо было бы пожить в нем хоть пару недель.
Она говорила все это с отчаянием в голосе и действительно чувствовала в тот момент крайнее отчаяние; Малыш широко улыбнулся и взял ее за руку.
— Извини. Со мной очень трудно?
— Очень.
— А ты тоже возьмешь в августе отпуск?
— Возьму.
— Ну ладно. Может быть, и дети смогут к нам присоединиться.
Дети присоединились. По крайней мере, Кендрик и Мелисса. Фредди приехал только на неделю и то большую ее часть провел в Лондоне. С отцом он держался странно, почти холодно; однако Малыш принимал это с удивительной благосклонностью и даже весело: «Он не знает, что делать и как со мной себя вести. Он просто смущается».