— Сеня, ты мне всю рыбу распугаешь, — недовольно заявил Сноровский. — Чего бушуешь?
— Рыбу? — Безносов выкатил глаза. — Теперь-то вся рыба точно вверх брюхом всплывет! От испуга, наверное.
— Начали бомбить? — предположил Иван Павлович.
— Начали, только не мы, а нас!
— То есть?
— Стоило нам взять первые десять ворот — заметь, культурно, без шума, силами спецназа, — келлы тут же рванули химзавод! А еще влепили в землю подряд три самолета. И два состава с рельс долой! Представляешь?! А в городе вдруг начал разрушаться жилой фонд. Восемь многоквартирных домов за четыре часа. Один прямо на проспект завалился и в довесок десятка два машин подмял. Жертвы уже сотнями считают. Там сейчас такой переполох поднялся…
— Ты уверен, что это келлы? — с сомнением спросил Иван Павлович.
— Это Светлый арм, — негромко высказался Кирилл Мефодьевич. — Он специализируется на диверсионной деятельности. План подрывных мероприятий был составлен уже давно. Насколько я помню, следующими шагами будет уничтожение двух плотин ГЭС — нашей и соседней — и диверсия на юго-восточной атомной станции.
— Ну это дело им не по зубам, — заверил Безносов. — Ядерная безопасность — особая статья.
— Возможно, — матронарм пожал плечами. — А еще учтите, что не позднее завтрашнего утра на вас спустит всех собак демократическая пресса.
— Я… извините, я хотел… — в дверях зала мялся Федор.
— По существу? — строго поинтересовался Сноровский.
— Я плохо разбираюсь в электронной войне, но…
— В какой войне?!
На Федора устремились все взоры.
— Все каналы связи забиты помехами, а сеть кишит электронными вирусами. Такое впечатление, что нас атаковали… ну… виртуально.
— Еще не легче, — Безносов покачал головой.
— Чем дальше вы зайдете в своем стремлении уничтожить нас, тем жестче будут и ответные меры, — высказался Кирилл Мефодьевич.
— Вот как?! — Безносов хмуро взглянул на келла. — Разве это мы приперлись без всякого приглашения на чужую планету? О каких еще «ответных мерах» ты мне тут толкуешь, инородец? Да я имею полное право передушить всю вашу братию голыми руками!
Полковник двинул плечом, словно намереваясь вытянуть руку и схватить келла за горло.
Кирилл Мефодьевич невольно отпрянул, но Безносов свое движение не закончил. Он снова повернулся к выходу и рявкнул:
— Бондарь!
Тимофей словно только и ждал, что его позовут. Он отодвинул в сторону замершего в дверном проеме Федора и четко шагнул через порог. — Оставишь Евгению одно отделение, остальных в полной боевой к машинам!
— Есть, — Тимофей кивнул. — Надолго уходим?
— Возможно и надолго. Вещмешки паковать как для глубокого рейда.
— Понял, — Бондарь с сочувствием взглянул сначала на Сноровского, а затем и на Соловьева. — Держитесь тут… Женьку слушайте. Он и стратег и тактик что надо.
— Тимофей! — прикрикнул Безносов. — Делом займись!
— Есть, — повторил «тунгус» и, поставив Федора на прежнее место, исчез.
Безносов с чувством пожал руки Сноровскому и Соловьеву, а Кириллу Мефодьевичу достался тяжелый взгляд и прощальная реплика:
— С тобой, келл, мы потолкуем позже. Если тебя не пристрелят свои же или еще чья-нибудь шальная пуля не зацепит.
«Философ» в ответ кисло улыбнулся и вяло шевельнул рукой, как бы отвечая: «На все божья воля». Соловьев взглянул на келла и слегка коснулся его поверхностных мыслей.
Сознание матронарма трещало, как полный помех эфир. Беспокойство, возмущение, обида, страх и целый вихрь прочего содержимого мозга запутывались в клубок. Продолжить с ним беседу можно было только после дозы успокоительного или сеанса психотерапии. Лекарств под рукой не было, а приемами психологического воздействия Андрей не владел. Все, чем он был способен помочь, — внушить келлу какие-либо приятные картины. Например, величественный пейзаж покрытых лесом гор…
Пронзительно-синее небо с редкими обрывками облаков касалось верхушек зеленых деревьев, а откуда-то из горно-лесной чащи вырывался хрустальный поток чистого ручья. Он срывался с каменного порога и, рухнув на десяток метров, разбивался на миллионы сверкающих брызг. Чуть дальше водопада речушка становилась глубокой и полноводной, но затем снова мелела и убегала куда-то влево, просачиваясь между позеленевшими камнями. Солнце уже миновало зенит и теперь висело вне поля зрения, согревая невидимыми, но жаркими лучами спину и макушку. В целом пейзаж производил такое благоприятное впечатление, что хотелось петь. Или хотя бы восхищенно вздохнуть.
Однако матронарм вздыхать не стал. Вдоволь налюбовавшись предложенной картиной, он добавил к ней всего один штрих, и Соловьев понял, что просто теряет время.
Над верхушками деревьев, между вершиной горы и легкомысленными облачками, образовался серый пыльный фронт. Клубы пыли неслись по склону сквозь хвойный лес, словно шлейф лавины, хотя Андрей отчетливо видел, что никакая лавина с горы не сходит. Это подтверждал и звук — не низкий гул, а нестерпимо громкое шуршание, и то, что лес оставался на месте, только начисто лишался ветвей. Из пыльного моря, клубящегося, разливающегося сверху вниз под углом в шестьдесят градусов, торчали только серые островерхие столбы, минуту назад бывшие полными жизни соснами.
Стометровая в высоту стена пыли пробилась сквозь ближайшие деревья и, поглотив ручей с водопадом, шагнула с речного порога вниз. Вода в заводи буквально вскипела и понеслась навстречу Соловьеву Кириллу Мефодьевичу высокой, смешанной с грязью и ветками волной. Водно-пылевой фронт был уже в десятке шагов, когда его окраска сменилась на иссиня-черную, а звук стал громче, чем рев истребителя.
Андрей невольно зажал уши и попятился…
— Ты чего?
Соловьев вздрогнул и обернулся. За плечо его тормошил Иван Павлович, а под руки поддерживали Федор и Евгений. Видение леса, проглоченного странным явлением природы, исчезло, оставив в памяти отголосок невыносимо громкого рева.
Кирилл Мефодьевич тоже подбежал к Андрею, но прикасаться к нему не решался. Он выглядел испуганным.
— Я не хотел…
— Это была Сущность?
— Я не знаю, — матронарм смущенно развел руками. — У Проклятия так много обличий… Оно может принять вид любого явления, чаще грозного и непонятного, но иногда и мелкой неприятности. Точно известно лишь одно — от этого зла нельзя избавиться. Если оно избрало вас мишенью или — не дай бог, — наоборот, своим помощником… лучше сразу — смерть!
— Вы, однако, до сих пор живы, — оттесняя Кирилла Мефодьевича, пробурчал Сноровский.
— Даже Сущность не может объять необъятное. Она наступает на слабых участках, прорываясь в тыл и постепенно расширяя зоны своего влияния изнутри. Проклятие — грамотный тактик.
— Я так и не понял, это существо человек или что-то еще?
— Этого не знает никто. Это Сущность. Проклятие. А живое оно или нет, мне неизвестно. Но это и непринципиально. Если от него нельзя избавиться, какая разница — явление это или существо?
— Потому и не избавились, что не поняли, с чем его едят, — изрек Евгений. — Надо было его исследовать с научной точки зрения, а не ярлыки навешивать. Проклятие… Метафизика допотопная!
— А вот мы с вами позже поговорим, когда оно до вас доберется.
— Мы перед неизвестным не пасуем уже лет двести.
— И мы не пасовали, более миллиона лет…
— Какая вы древняя раса!
— А объявилось Проклятие, и все наши ученые зашли в тупик.
— Я вмешаюсь? — Сноровский остановил их беседу, повелительно взмахнув рукой. — Давайте оставим метафизические дебаты до лучших времен. Когда разрешится возникший кризис, мы организуем круглый стол по теме «Культы древних культур». Не слишком корявое название?
— Мне нравится, — откликнулся Соловьев, постепенно приходя в себя.
— Вот и отлично! А пока, Кирилл Мефодьевич, будьте любезны, к барьеру. С вас еще пятьдесят три точки проникновения.
— Пятьдесят…
— Пятьдесят три, — твердо возразил Сноровский. — Три мы вам вернем. На сдачу.
— Из оставшихся переходов сорок семь принадлежат моему арму. Багровому. Я вас попрошу…
— А вы отдайте им приказ не сопротивляться, тогда и просить будет не о чем.
— Я уже отдал такой приказ, но его дезавуировал матрогон. Так что…
— Так что теперь вы мелкий князек в изгнании? — Иван Павлович рассмеялся. — Без свиты и фамильного замка? Один оруженосец Феликс у вас остался?
— Я…
— Ладно, матронарм, не волнуйся. Уговор есть уговор. Получишь свои персональные ворота.
— Трое ворот…
— Ну, можно и трое, только зачем тебе столько? Как вы вдвоем-то сразу с тремя переходами управляться будете?
— У нас есть локальный процессор Коро.
— Обломок общей системы Коро?
— У нас есть локальный процессор Коро.
— Обломок общей системы Коро?
— Э-э, примерно так.
— Ну, тогда другое дело… Да шучу, Кирилл Мефодьевич! Расслабьтесь! Давайте, садитесь, рассказывайте. Где там первая точка?..
* * *— Андрей Васильевич!
Глас вопиющего звучал несколько истерично, а стук в дверь был похож на грохот полкового барабана. Соловьев нехотя поднялся с постели и, зевая, добрел до двери. За ней стоял крайне возбужденный Филиппов.
— Надеюсь, головой стучал?
— Рукой… вернее — кулаком.
— Казенного имущества не жалко?
— Нет, то есть да… Андрей Васильевич, извините, что поздно, но я по делу!
— Вижу, что трезвый. Ну, проходи. Что стряслось?
Анатолий прошел и плюхнулся в кресло. На его лице была написана крайняя озабоченность, а мысли роились как пчелы.
— Феликс и Кирилл Мефодьевич…
— Келлы. Дальше.
— Дальше?! — Филиппов даже подпрыгнул. — Этого мало?! Я слышал, как эта парочка обсуждала, надо ли укреплять какую-то базу. Причем защищать ее они собираются не от «тунгусов», а от каких-то «светлых».
— Все верно, «светлые» — это враждебно настроенные келлы.
— Враждебно настроенные? А эти? «Темные» и миролюбивые?
— «Багровые». С ними мы достигли договоренности мирным путем.
— А, понимаю! Они выторговали себе уютную базу в обмен на информацию? В обмен на предательство собственного народа?!
— Только не надо патетики, — Андрей поморщился. — Что тебя не устраивает? На войне хороши любые эффективные средства. Использование пятой колонны — одно из них. Или ты думал, что мы будем поочередно вызывать всех келлов на благородную дуэль?
— Но ведь они предатели! Как вы можете им верить? Как только появится возможность, они не задумываясь предадут и нас. А вы дарите им базы! Да еще, наверное, с оружием?
— Мы просто прячем их в укромном месте. Что-то вроде программы защиты свидетелей.
— Но зачем?! Неужели не понятно, что стоит им получить прощение от своих сопланетников, и они начнут работать против людей! Зачем пригревать на груди гадюк? Раз они келлы, то и разговор с ними должен быть коротким! Вы посмотрите, что творят их боевики! Страну постепенно охватывает настоящий хаос! Взрывы, поджоги, катастрофы! Мы должны поднимать народ, доводить до общества информацию о том, откуда реально исходит угроза, а не сортировать врагов на «красных» и «белых»!
— Во-первых, на «светлых» и «багровых», а во-вторых, категоричность никогда и никого не приводила к верному решению. Ты же взрослый человек, Анатолий, а рассуждаешь, как сопливый национал-комсомолец. Поднимать народ! Как только тебе такое в голову пришло? Ты представляешь, что начнется, когда народ — и так уже взвинченный от затянувшейся войны с международным терроризмом — узнает, что кроме угрозы с востока существует еще и внешняя, инопланетная? То, что происходит сейчас, еще не хаос. Настоящий, первобытный хаос вернется на Землю, если общественность пронюхает, что начавшаяся кампания направлена против пришельцев, а не террористов. Нам и так трудно держать ситуацию под контролем, а ты предлагаешь и вовсе столкнуть все лавины со всех гор?
— Можно же подготовиться. Собрать наиболее ответственных журналистов, растолковать суть проблемы, настроить их на конструктивный лад. Чтобы не паниковали сами и не сеяли панику со страниц своих изданий…
— А как определить, ответственные они или легкомысленные? И потом, после того как произойдет «вбрасывание» информации, кто запретит работать над проблемой нечистоплотным журналюгам? Пока не сделано официального заявления, версии о том, что все вновь возникшие горячие точки объединяет инопланетный след, появляются лишь в бредовых статьях бульварных газет. Но стоит нам только заикнуться о келлах, пресса взорвется, как тысяча бомб. И никакие увещевания этого не предотвратят. Такая сенсация уничтожит все и всех. Тебя и меня в том числе.
— А я бы рискнул! — упрямо заявил Филиппов. — Слишком многое решается кем-то за всех. Вот и вы исходите из подобных установок, а между тем это порочная практика. Дайте народу право самостоятельно решать свои проблемы. Он сделает верный выбор быстрее и грамотнее любых экспертов!
— А тебя-то кто уполномочил быть гласом народа? — насмешливо спросил Андрей. — Я почему-то не помню, чтобы в последнее время проводились какие-нибудь референдумы.
— Все верно, меня не выбирали, но ведь я говорю чистую правду, и вам это известно! Просто вы стоите на позициях начальства и отчаянно не хотите их уступать!
— Отчаянно не хочу, — согласился Соловьев, уже откровенно издеваясь над химиком-патриотом. — Поскольку уступать их некому. И не согласится никто занять мое место. Слишком уж оно неуютное. Вот ты, например, пойдешь?
— У меня другие обязанности, — буркнул Филиппов, пряча взгляд.
— Вот и я о том же. Иди, Толя, исполняй свои обязанности. А о народном фронте лучше забудь. Или придется тебя расстрелять, как говорится, по законам военного времени.
— За что?! — ужаснулся Филиппов.
— За то, что мешаешь работать, — Андрей недобро улыбнулся и указал на дверь.
Анатолий удалился с гордо поднятой головой, но очень торопливо.
Соловьев устало помассировал виски и развернул к себе настольный будильник. Стрелки почти сошлись на двенадцати, но спать больше не хотелось. Промывать мозги подчиненным в общем-то являлось прямой обязанностью руководителя аналитической группы, но он никак не рассчитывал, что придется делать это круглосуточно. Хотя все зависело от персоналий. Если говорить о Вере…
Говорить о Вере было не с кем, разве что с ней самой, но она скорее всего уже спала…
Новый стук в дверь был прямой противоположностью первому: негромким и робким. Андрею даже не потребовалось напрягаться и применять свои исключительные способности. Вера не спала. Соловьев окинул взглядом комнату и, быстро спрятав несколько валявшихся не на месте вещей, прошел к двери.
— Добрый вечер, — пытаясь скрыть смущение, Вера улыбалась.
— Проходи, — Андрей посторонился.
— Я только хотела спросить… — смущенно пролепетала девушка.
— Который час. — Соловьев обнял ее за талию и буквально втянул в комнату. — Полночь.
Оказавшись в объятиях Андрея, девушка прикрыла глаза и невольно задержала дыхание. Ее губы оказались настолько близко, что удержаться от поцелуя Соловьев был просто не в силах. По телу Андрея разлилось сладостное оцепенение. Губы Веры были горячими и нежными, и оторваться от них было очень даже непросто. Спустя несколько минут он все же пересилил себя и чуть отстранился. В свете одинокой, прикрытой плотным абажуром лампочки казенного торшера глаза девушки блестели особенно загадочно, хотя чересчур глубоких мыслей в них не читалось. Впрочем, в такой ситуации и Андрей не смог бы блеснуть ни умом, ни сообразительностью. Да этого от него и не требовалось. Что делать дальше, было понятно и без пространного анализа. Он подхватил Веру на руки и отнес на кровать…
* * *Вера спала крепко и безмятежно, трогательно уткнувшись в его плечо. Андрей повернулся на бок и с сожалением высвободил руку. Девушка, все еще цепляясь за остатки сна, натянула одеяло на подбородок. Будить ее было жаль. Соловьев, конечно, не рассчитывал, что им удастся выспаться, но вставать в пять утра было все-таки рановато. Особенно, если ты угомонился только в три ночи.
«Никто не заставлял», — пришла мысль знакомой эмоциональной окраски.
«Это снова ты? Что за свинство? Еще только пять часов!» — так же мысленно возмутился Андрей.
«У войны, знаешь, какие законы? Кто ее развязал, тот ее и воюет. По полной программе. С ночными бдениями, нервотрепкой, потом и кровью. Разве не справедливо?»
«То есть я — поджигатель войны и я несу за нее ответственность?!»
«А чему ты удивляешься? Поджигатель в чистом виде. Кто тебя просил поднимать шум вокруг келлских ворот? Кто придумал вовлечь в дело военных?»
«Сноровский».
«А он поджигатель номер два. Ничуть не меньший, чем ты. Висеть вам в результате на одной рее».
«Напугал!»
«Я не пугаю, а предупреждаю».
«Знаешь что, Некто, ты начинаешь утомлять. О чем ты меня предупреждаешь? О том, что уже свершилось? Какой смысл в таких предупреждениях?»
«Ты просто не желаешь к ним прислушиваться. Разве я не говорил тебе, что война с келлами обернется катастрофой?»
«Любая война — это катастрофа. Особенно для тех, кто ее проигрывает. Мы войну с пришельцами выиграем, а уж чем это грозит келлам — их личное горе».
«Ты до сих пор витаешь в облаках, а потому не видишь главного. Спустись хотя бы до высоты птичьего полета и взгляни на землю. Неужели так трудно понять, чем обернется поражение келлов?»
«Победой людей».
«Началом нового сражения. Только не с материальным, отчетливо видимым противником, а с тем, кого победить невозможно».