— Как ты проникла сюда?
— Ничего особенного — я пряталась здесь уже несколько часов.
Она пошевелилась, ее колени задвигались под платьем.
— Гвенн, — окликнул ее Ив, как бы пробуя ее имя на вкус.
Она с готовностью положила голову ему на плечо.
— Нет, — он испугался, — не нужно.
— Почему? — Лукавый зеленый глаз был совсем близко, он глядел насмешливо и не моргал.
— Мы в часовне, в священном месте, — попытался объяснить Ив.
— То, что я делаю, тоже священно, — прошептала корриган.
— В твоем действии содержится некий серьезный смысл, но все же оно не настолько священно… Я должен размышлять о своем будущем, о значении символов моего оружия, — сказал Ив, осторожно взяв корриган за плечо и отодвигая ее от себя.
— Будем размышлять вместе! — предложила она. — Растолкуй-ка мне, сир Ив, почему когда вы, люди, нападаете друг на друга с оружием, и рубите, и колите, и тычете стрелами, и пронзаете насквозь, и отсекаете конечности, — почему при этом вы считаете себя духовными существами?
— Потому что у нас есть душа, — сказал сир Ив. — Потому что рыцарь никогда не должен существовать лишь в одном материальном мире, среди вещей и предметов. Потому что любое деяние истинного рыцаря вносит некое возмущение в духовную сферу. Убив врага, рыцарь не просто уничтожает другого человека, разрушает его тело, — нет, он сокрушает зло, и в вышних сферах происходит хоть малое, но все же изменение…
— Это слишком сложно для меня, — сказала Гвенн. — А мы с тобой не могли бы просто обниматься и целоваться?
— Нет, — ответил сир Ив.
— Мы потихоньку, — обещала Гвенн.
— Нет, — повторил сир Ив.
— Хочешь, выберемся отсюда? Если тебе не нравится, что это священное место, мы можем пойти в любое другое.
— Дверь заперта, — сказал сир Ив. — Даже если бы я и согласился потратить эту ночь великого бдения на ласки корриган, мне не удалось бы вывести тебя отсюда.
Она надулась.
— Вот скажи мне, сир Ив, — заговорила Гвенн наконец, когда молчание стало тяготить ее, — отчего так устроены люди? Немногие из вас соглашаются уделить мне любовь, а ведь я искусна на ложе и очень хороша… Я умею любить, сир Ив! Я дарю блаженство мужчинам, а они предпочитают мне земных женщин, таких хрупких, таких недолговечных…
И неожиданно она разрыдалась.
Ив поднялся на ноги, глядя на нее сверху вниз.
На корриган было шелковое зеленое платье, очень простого покроя, с низким круглым вырезом и широкими рукавами. Ни шнурованного лифа, ни даже пояса. Эта одежда выглядела на Гвенн нелепо, неожиданно понял Ив, хотя обычно он считал, что всех следует воспринимать такими, каковы они есть: он редко замечал, во что одеты люди, и уж тем более почти никогда не судил о том, идет ли человеку то или иное платье.
Корриган была худенькой, с острыми плечами и выступающими ключицами; ее шея выглядела неестественно тонкой — казалось удивительным, что голова каким-то образом удерживается на ней и даже не слишком клонится книзу.
По-настоящему хороши были лишь ее рыжие волосы, очень густые и длинные, кое-как убранные в косу, перетянутую простым шнуром; такую прическу носили незамужние девушки в давние времена, а сейчас подобного убора не встретишь даже среди самых бедных простолюдинок.
Ив не любил красного цвета, ни в одежде, ни в волосах, ни на небе: Эсперанс учил его, что красный — цвет врага рода человеческого и цвет смерти.
— Разве кровь не содержит в себе жизнь? — спросил его Ив однажды, на что Эсперанс, по своему обыкновению, сморщился:
— Когда кровь содержит в себе жизнь, она спрятана под кожей; но стоит ей вытечь на землю и явить свой красный цвет миру, как вместе с нею уходит и жизнь…
Возразить на это было нечего.
— Если ты будешь ходить с распущенными волосами под ярким солнцем, то волосы твои выгорят и перестанут быть красными, и тогда ты будешь больше походить на женщину, — сказал сир Ив, сам не понимая, почему произносит это вслух.
Гвенн провела рукой по своим волосам.
— Тебе не нравится моя коса?
— Да, — сказал сир Ив.
Она вынула гребень.
— Расчеши мои волосы. Уж такую-то малость ты можешь ради меня сделать?
Сир Ив сказал:
— Я буду рыцарем, а разве рыцарь станет причесывать волосы незнакомой даме, да еще и корриган? Нет, дорогая Гвенн, ты должна найти себе служанку, либо любовника, который будет от тебя без ума.
Она заплакала еще пуще.
— У меня уже был такой любовник! Ах, что я наделала, что натворила!
Ив опять сел рядом с нею, вытер ей лицо своим рукавом.
— Не плачь, Гвенн. Успокойся. Расскажи мне о нем. Покажи мне его, чтобы я лучше понимал твою потерю.
Она потянула носом, как это делают обиженные дети, и несколько секунд молча сопела, видимо, собираясь с духом. Затем провела по воздуху пальцем, очерчивая некую кривую линию.
Края этой линии вспыхнули бледным пламенем, а в неровном овале, ею ограниченном, показалась картинка, очень далекая, смутная, так что Иву пришлось изрядно напрягать зрение, чтобы рассмотреть ее. В первые мгновения он не понял, что именно видит, а затем перевел глаза на корриган:
— Это поле боя!
— Да, — подтвердила она сквозь слезы. — Именно там я впервые встретила его.
Ив пронесся над смятыми, забрызганными кровью колосьями, и понял, что вошел в тело ворона. Минуя волю и разум, карканье вылетало из распахнутого клюва: он просто не мог не каркать при виде этого изобилия пищи; в этом крике звучало рвущееся из вечно голодной утробы ликование. Ив орал: «Еда! Еда! Еда!»
Затем он спустился ниже.
Зерно высыпалось из спелого колоса, оно было втоптано в грязь, раздавлено. Стебли перетерлись, пропитались кровью. Нехорошо для человека, но безразлично для птицы.
Люди лежали повсюду, безопасные, неподвижные. Их руки сжимали оружие или в бессилии хватались за землю. Ни один из этих жестов не имел смысла.
Затем ворон приметил одного воина, который шевелился, и настороженно уселся поодаль, наблюдая за живым блестящими черными глазками.
Это был молодой человек, одетый плохо и дурно вооруженный; из доспехов на нем имелся только мятый нагрудник. Шлем он потерял. Светлые его волосы слиплись, глаза потускнели, и ворон понял, что скоро и этот человек умрет.
Раненый, по-видимому, знал это и уже дал свое согласие на смерть. Теперь он просто лежал и смотрел на небо, очищенное от облаков.
На краю поля показался еще один человек, усталый бродяга, похожий на мародера, которому не повезло: он пришел слишком поздно, более удачливые грабители успели обобрать трупы. Должно быть, и шлем раненого забрали они, а жизнь ему оставили, не взяв ее за ненадобностью.
И теперь тот бродяга явился подобрать оставленное — в том числе и угасающую жизнь.
Оборванец шел медленно, с трудом волоча ноги, как человек, который проделал долгий путь. Несколько раз он останавливался, но затем, через силу, двигался дальше. Наконец он остановился над раненым и принялся рассматривать его своими сонными глазами.
И тут прямо перед бродягой выскочила корриган.
На ней было все то же зеленое платье, рыжие волосы ее были растрепаны и разметались по плечам; она держала в руке гребень так, словно тот являлся оружием и мог кого-нибудь исцарапать до смерти.
— Когда ты угомонишься, Анку? — крикнула корриган, обращаясь к бродяге.
Он посмотрел на нее устало.
— Никогда, покуда не закончится время.
— Ты всех отсюда забрал — уходи теперь.
— Не всех, — сказал Анку. И наклонился над раненым.
Корриган оттолкнула его.
— Уйди, — возмущенно крикнула она. — Оставь мне хотя бы этого.
— Его время вышло — я должен его забрать.
— А если я попрошу? — спросила корриган вкрадчивым тоном.
— Что это изменит? Мне грустно, корриган. Думаешь, я люблю делать то, что делаю? Я был первым сыном у отца и матери, они родили меня еще до Каина.
— Рассказывай, рассказывай. — Корриган взяла прядку рыжих волос и сунула ее себе в рот. И, пока она жевала свои волосы, Анку говорил монотонно:
— Считается, что первым родился Каин, но ведь это не так! Когда мой отец и моя мать согрешили, они впустили в мир смерть… Так написано в Великой Книге для людей, и это — чистая правда.
— Неинтересно, — сказала корриган, по-прежнему жуя.
Но Анку не обращал внимания на ее очевидное безразличие.
— Что же означают эти слова — «впустили в мир смерть»? Разве не так говорят о рождении ребенка? Сказали бы лучше — «впустили в мир любовь!» Amor, которая звучит одинаково на всех языках… Они родили меня, вот что они сделали! И из-за них я вечно скитаюсь по земле и забираю у людей жизнь, когда приходит надлежащее время…
Выплюнув изжеванную прядь, корриган вдруг обеими руками оттолкнула Анку:
— Убирайся туда, откуда пришел! Ступай хоть во чрево своей согрешившей матери, Анку, но я хочу забрать этого человека себе.
Анку сказал:
— Сейчас будь по-твоему, корриган, но только рано или поздно я все равно приду забрать его.
— Иди, иди, — сказала корриган. — Иди себе.
И, когда Анку повернулся спиной и медленно побрел прочь по исковерканному полю, корриган громко засмеялась.
Затем видение погасло.
Ив моргнул несколько раз, приходя в себя, провел рукой по лицу, точно желая снять с него паутину. Корриган жадно наблюдала за ним.
— Ты понял? — спросила она на всякий случай, потому что ничего не могла прочитать по лицу молодого человека.
— Что я понял? — уточнил Ив.
— Что я полюбила его.
— Этот Анку — кто он? Кто он такой на самом деле?
— Удивительно устроен человек — всегда обращает внимание на самые несущественные детали… — Корриган вздохнула. — Ну уж таковы вы, люди, и ничего с этим не поделаешь. Я отвечу на твой вопрос, сир Ив. Анку — первенец Адама и Евы, он — смерть и родной брат любому человеку. Он ушел, потому что я прогнала его, а существует лишь одно средство отогнать Анку, правда, только на время: истинная любовь. Ясно тебе? Анку ушел, потому что я на самом деле полюбила этого юношу. Иначе мне не удалось бы спасти его.
— Понятно.
— Он стал моим любовником. О, как я любила его! Я забрала его к нам, на Озеро Туманов, и мы по целым дням бродили среди камыша, мы спускались в подводный дворец, любовались играми разных таинственных существ, к нам приплывали большие цветы, умеющие петь, и мы слушали разные арфы. У арфы ведь есть душа, как и у человека, а у корриган нет души, одно только бессмертное тело, которое погибнет вместе с концом мира… Поэтому корриган так ценят владение арфой, понимаешь?
Сир Ив кивнул.
— Нам было хорошо вместе, — со слезами продолжала корриган. — Он не отказался от моих ласк. Он был не такой холодный, как ты, сир Ив.
Ив пожал плечами.
— Если твое сердце принадлежит другому, для чего тебе мои ласки, Гвенн?
Она посмотрела на него с недоумением и наконец ответила:
— Из всех способов проводить время, какие мне известны, этот — наилучший.
Ив поднял ладонь и поставил ее как преграду между собой и корриган.
— Если ты не хочешь, чтобы я этим вот мечом испытал твое бессмертие, корриган, то не приближайся ко мне. — И добавил, смягчаясь: — Расскажи еще что-нибудь о том человеке. Как вышло, что вы расстались?
— О, это было ужасно! — вскричала корриган, разом забыв свою обиду на сира Ива. — Мы поссорились. Он был глуп. Он меня не понимал. Возможно, он старался мне угодить, но… — Она приложила ко рту пальцы. — Я не помню, из-за чего все вышло, но я страшно разозлилась на него. О, я так сердилась! Я кричала, и топала ногами, и махала руками, и рвала на себе волосы, и… Я прогнала его.
— А он? — тихо спросил Ив.
И корриган ответила так же тихо и просто:
— Он ушел…
— Может быть, за пределами Озера Туманов его подстерегал Анку? — предположил Ив.
— Не могу поверить! — Корриган покачала головой. — Нет, он еще жив. Я так хочу снова увидеть его, так хочу его обнять! У меня даже соски горят, когда я об этом думаю.
Она взяла Ива за руку и, прежде чем юноша успел сообразить, что она делает, сунула его ладонь себе за вырез.
— Чувствуешь?
Он отдернул руку так, словно обжегся. Корриган приняла это за подтверждение.
— Даже тебе жарко — так что же говорить обо мне…
— Давно ли вы расстались? — спросил Ив.
— Быть может, месяц назад… Но я знаю, как коротка человеческая память, и потому оделась так, как тогда, в день нашей первой встречи. Я хочу, чтобы он сразу вспомнил меня, понимаешь? Сразу, как только увидит вновь.
— Что ж, это разумно, — согласился Ив. — От души желаю тебе найти потерянное. — И вдруг он насторожился: — Но почему ты пришла сюда?
— А разве он не здесь? — в свою очередь удивилась корриган.
— Что бы он делал здесь?
— Почему нет?
— Почему да?
Разговор зашел в тупик, и оба замолчали, разглядывая друг друга с одинаковым изумлением. Наконец корриган вновь прервала молчание:
— На самом деле Керморван — не первый замок, куда я пришла. Я обошла уже половину замков Бретани, ведь везде, если хорошенько поспрашивать, люди припомнят какое-нибудь таинственное происшествие. Но Керморван, по правде говоря, подходит лучше всего.
— Почему?
— Потому что над вашим родом тяготеет проклятие. Потому что вы связаны с призраками Рюстефана, хотите вы того или нет, а это означает, что любой из рода Керморван обладает также связью с потусторонним миром… Следовательно, и мой любовник должен был появиться здесь. Для него здесь самое место.
— Наш капеллан говорит, что существует истинная логика и логика женщин, — сказал Ив. — Он не учел того, что в мире действует также логика корриган.
Гвенн хмыкнула:
— Он многого не учел, ваш капеллан, как я погляжу.
— В любом случае, ты можешь остаться и познакомиться в замке со всеми. Возможно, ты и найдешь своего красивого любовника… — сказал Ив.
Внезапно он понял, что видит корриган гораздо лучше, чем в начале их разговора. Он поднял голову и заметил в окнах утренний свет. Ночь бдения над оружием закончилась. Вместо того, чтобы всю ночь молиться и просить о ниспослании ему даров высокой рыцарской добродетели, сир Ив занимался глупой болтовней с какой-то красноволосой коррриган!
— Что я наделал! — простонал сир Ив.
Он обхватил голову руками в полном отчаянии.
Корриган поцеловала его в щеку.
— У тебя осталось еще несколько минут, — шепнула она. — Ты успеешь и подумать о важных вещах, и помолиться. Ведь ты человек, а людям, как и корриганам, дано растягивать время по собственному усмотрению. Один из вашего племени тратит на это всю жизнь, а другому достаточно и нескольких мгновений.
Она встала, прошуршав платьем, и скрылась в тени за статуей Девы Марии.
* * *Сир Ив впервые покидал замок Керморван, и сердце у него сжималось — нельзя сказать, чтобы ощущение было неприятным, но очень уж сильным.
Ему и прежде доводилось бродить по окрестностям, но никогда еще он не заходил так далеко, чтобы не вернуться домой на ночлег. Теперь же ему вместе со скучным оруженосцем Эрри предстояло проделать долгий путь — почти до самого Парижа.
Сир Вран, говорил об этом с племянником через две недели после посвящения, когда только-только отгремели праздничные пиры.
— Друг мой, — провозгласил он торжественным голосом, немного, впрочем, заплетающимся от бесконечной болтовни, выкриков, здравиц и яблочного сидра, — друг мой, посвящение в высокий рыцарский орден накладывает на вас совершенно новые обязательства…
Ив слушал радостно, потому что знал: с посвящением, которое он принял из рук дяди, он вступает в удивительную, поистине волшебную область бытия. Ибо новый рыцарь неизбежно входит в чудесное пространство, которое будет отныне разделять с королем Артуром, Тристаном и Роландом. Ив знал, что сейчас речь пойдет о подвигах: любой рыцарь, приняв шпоры, обязан тотчас доказать, что достоин носить их.
И точно: сир Вран заговорил именно об этом.
— Я вспоминаю наш разговор, племянник, — начал он, — тот, когда мы обсуждали с вами бретонского горностая и его будущую участь.
Ив нахмурился: он попытался вспомнить, когда это было и что он сам при этом высказывал.
— Я спрашивал вас, на чьей стороне ваши симпатии в спорах двух знатнейших родов Бретани за герцогство, — напомнил сир Вран, желая облегчить юноше задачу. — Помните? Вы удостоили меня чести и поделились собственными мыслями.
Ив задумался.
— Да, я говорил о горностаях, — сказал он наконец и улыбнулся так ясно и бесхитростно, что сир Вран мысленно поздравил себя: племянник оказался еще большим простаком, нежели предполагалось! — Я не отказываюсь от своих слов. Мне больше по душе Жан де Монфор и английское покровительство, нежели герцог Блуа и покровительство французского короля.
— Возможно, сейчас именно от вас зависит, осуществится ли эта мечта, — молвил сир Вран.
Юноша покачал головой, не переставая улыбаться:
— Я не вполне понимаю вас, дядя.
— Английский король высадился в Нормандии, — сказал сир Вран.
Стало тихо. Улыбка медленно сползла с губ Ива.
— Я не вполне понял, — проговорил он наконец.
— Да, именно таковы полученные мною новости, — подтвердил сир Вран. — английский король Эдуард — в Нормандии. Началось отвоевание земель, которые некогда принадлежали его предкам…
О, это была великолепная эпопея, и сир Вран не поскупился на эпитеты, описывая ее во всем многоцветье!
В начале весны 1346 года, когда сир Ив еще ни о чем подобном даже не помышлял и бродил по лесам вокруг своего родного замка, погруженный в грезы, — именно тогда король Эдуард собрал огромную армию; одних только рыцарей в ней было не менее двух тысяч!