И она пошла, стараясь не бежать, потому что чувствовала, что ей снова тринадцать лет, и Дарик сейчас, взглянув в ее глаза близко-близко, скажет: Сонь, у тебя глаза красивые. И… Что значит это «и», Соня не знала, просто не придумала – или знала слишком хорошо… Ей не тринадцать, слава всем богам, а тридцать три, и сейчас она уже совершенно точно знает, что глаза у нее и правда красивые. Вот только зачем Дарику понадобилось с ней говорить, да еще в дальнем конце парка, если в доме полно комнат, а главное – о чем им говорить после стольких лет, она не подумала. Или подумала? Видимо, да, потому что пошла.
И вот белая беседка, оказавшаяся склепом, мирно стоявшая посреди невесть откуда взявшегося кладбища. Желтоватый туман стелется по земле, закрывая могилы, поднимаясь к ступенькам склепа, и дорожки уже не видно, сейчас туман переползет через порог, и тогда… Что тогда? Соня не знает. Она попала во власть страха, который вырвался на свободу из закоулков ее души, загнанный туда очень давно бабкой Бутейкой. Соня вдруг вспомнила запах трав, которые заваривала бабка, растопив камин осиновыми поленьями – плакун-трава, любисток и полынь. И вкус отвара, горький и приносящий неожиданный покой.
Соня переступила порог, нащупав ногой ступеньку, осторожно спустилась на землю и побрела сквозь клубы тумана. В какой-то момент, находясь почти у цели, она больно ударилась ногой о камень, споткнулась и упала, оказавшись лицом к лицу с надписью на надгробии, высеченной и выкрашенной в черный цвет – Илья Миронов. Соня попыталась встать, но страх, сковавший ее, оказался сильнее. Илья Миронов, как это? Илья, их друг и неизменный участник всех затей, жив-здоров, Соня сегодня видела его вместе с Владькой в бильярдной. Ни года рождения, ни…
– Где она? Куда делась?
Соня вздрогнула, и страх отступил. Это был живой голос, нетерпеливый, хоть и приглушенный.
– Не знаю, только что вроде бы здесь была… или мне показалось?
Второй голос озадаченный, но тоже абсолютно человеческий.
И, кажется, знакомый.
Соня осторожно подползла к кустам и затаилась.
– Да выключи ты этот туман, видишь, нет ее.
– Только что была. Темно, надо было раньше. Вот черт… дай, я сама. Ладно, шутка не удалась, идем.
– Погоди, я загляну в склеп, вдруг она там.
– Ну и пусть сидит, тебе-то что.
Из-за кустов показалась фигура в смокинге. Соня видит Дарика и сжимается. Она узнала его голос, как узнала и второй. Дарик и Козявка зачем-то заманили ее сюда. То, что это был их сговор, уже понятно: записка от Дарика, и ее собственный торопливый бег по дорожкам парка, потом фонтан с Русалочкой, а когда она увидела белую крышу беседки, оказавшейся вовсе не беседкой, то стремглав ринулась туда. Если бы она так не торопилась, то рассмотрела бы и склеп, и кладбище. Но она не рассмотрела…
Они знали.
Соня вдруг поняла, что значит вся эта история. И Дарик, и Козявка были уверены, что она придет и будет торопиться настолько, что не рассмотрит окружающий реквизит, а потом, не найдя никого в склепе, заметит особенности ландшафтного дизайна на обратном пути. Осталось только пустить искусственный туман и посмотреть, как она с визгом побежит, не разбирая дороги. Они отлично знали, что она боится кладбищ. Может, этот бутафорский погост и был построен в расчете на сегодняшний вечер, чтобы она, Соня, стала гвоздем программы. Прошло двадцать лет, а они по-прежнему веселятся за ее счет. Так, словно им в жизни больше не над чем смеяться. Они и пригласили ее только для того, чтобы подшутить над ней, а иначе она бы никогда не получила приглашения в этот дворец – а может, и никого из прежней компании не позвали бы.
Но почему? Прошло столько времени, а им все равно хочется сыграть с ней злую шутку настолько, что они устроили всю эту показуху. Они ждали, когда она вбежит в склеп, поймет, куда попала, и разглядит кладбище, когда из него выскочит. Туман довершит дело, она побежит, крича, не разбирая дороги, падая и поднимаясь, и ворвется в зал, полный нарядных людей – грязная, запыхавшаяся, с безумными глазами.
Она была близка к этому. Но ей уже не тринадцать лет, и со своими страхами за эти годы она научилась справляться. Вот только Дарика из головы не выбросила, а надо было.
Они знали, что не выбросила. И что будет потом, тоже знали. Уверены были в успехе задуманного.
Карета все-таки превратилась в тыкву, а праздничное платье – в лохмотья, бриллиантовая диадема рассыпалась и росой упала на дорожку.
– Нет?
– Нет ее там. – Дарик вышел из склепа и досадливо хлопнул дверью. – Видимо, в чем-то мы с тобой ошиблись.
– Да ладно – ошиблись. – Козявка хихикнула. – Ведь пошла она, вприпрыжку побежала. Но, видимо, рассмотрела все раньше, чем улеглось возбуждение.
– Или мы опоздали.
– Тогда она должна была бежать по дорожке, и мы бы услышали стук каблуков.
«А я и бежала. – Соне вдруг стало досадно и стыдно. – Бежала, как дура, но у этих туфель каблуков нет, так что бежать в них можно бесшумно».
Она притаилась в темноте, радуясь густым кустам и туману, который никак не рассеивался. Выйти и показаться этим двоим немыслимо, большего унижения невозможно представить. Соня вдруг почувствовала, что устала. Ей захотелось домой, в знакомую гостиную старого дома с верандой. Там все просто и понятно, и она может быть сама собой, не стыдясь этого.
– Идем, что ли, холодно же. – Козявка потерла оголенные плечи. – Вот черт… я так надеялась, что ее выступление станет хитом, и вдруг такой облом.
– Наша девочка выросла. – Дарик хмыкнул и засмеялся. – Боже, какая она забавная в этом нелепом платье!
– Наверное, сама сшила.
– Да уж понятно. – Дарик остановился и потянулся всем телом. – Идем, вечер преподнесет нам еще не один сюрприз.
– Я надеюсь. – Козявка недовольно фыркнула. – Вот дьявол, я была уверена, что она…
– Ну что теперь толковать. Идем.
Они пошли по дорожке, их голоса и шаги удалялись, а сверчки стрекотали все громче. Соня осторожно выбралась из зарослей. Горечь, как ни странно, не причинила ей боли. Отчего-то подумалось, что вышло все так, как должно было выйти. Ее позвали на этот праздник жизни, чтобы высмеять, расчет был точен, помешал случай – другие туфли.
Соня подошла к небольшому фонтанчику, посреди которого сидела точная копия статуи датской Русалочки, и зачерпнула воды. Руки, падая, она ссадила, ушибла локоть и коленку, платье, видимо, выглядит плачевно, и сама она имеет жалкий вид. Но сейчас нужно привести себя в порядок, чтобы дойти до центральной аллеи и не привлечь к себе внимание гостей. А это непросто, потому что туфли пришли в негодность, локоны растрепались, макияж потек – не говоря уже об ушибленной коленке и ободранных ладонях.
Соня села на бортик фонтанчика и сняла колготки. Опустив босые ноги в воду, она блаженно застонала – все-таки каблуки – это кошмар похуже кладбища, и ноги не полностью отдохнули даже в новых удобных туфельках. Зато балетки отлично отмылись и снова заблестели.
Открыв сумочку, Соня достала влажные салфетки и тщательно сняла весь макияж. Волосы, висящие беспорядочными прядями, она собрала в узел и закрепила на макушке металлической заколкой в виде гребня. Плечам сразу стало холодно, и это успокоило Соню. Запасные колготки скрыли синяки на ногах, которые нужно было прикрыть, несмотря на длинное платье, а луна и фонарики светили достаточно ярко, чтобы наложить новый макияж. Вытерев насухо туфли, Соня сунула в них остывшие ноги и задумалась. Под это платье она купила длинные, выше локтя, перчатки, но в последний момент, передумав их надевать, спрятала в сумочку. Теперь они пригодились, закрыв ее ссадины.
Соня постояла, прислушиваясь к ощущениям – саднили руки, болела коленка, но обида еще не принялась за нее как следует. Возможно, она придет завтра, когда все до конца осознается, но сейчас Соня думала о произошедшем как бы вскользь, словно и не она бежала недавно по дорожке, стараясь не попасться никому на глаза, потому что где-то там, в дальнем конце этого великолепного парка, ее ждал Дарик.
Но теперь это в прошлом. Сейчас Соня полностью осознала: все, Дарик в прошлом. Все эти годы он приходил в ее сны, и она ждала этих снов, потому что там он целовал ее – так же, как в первый раз. Теперь она будет гнать его из своих снов поганым веником. Потому что того Дарика, что жил в ее воспоминаниях, нет – и никогда не было. Она его придумала сама. Но больше она не отдаст ему ни миллиметра своей жизни.
– Соня?
Это Владька, который и уговорил ее прийти сюда. Соня вдруг подумала о том, что было бы, не споткнись она и не рухни в этот искусственный туман. Вряд ли Дарик и Козявка стали бы ее высмеивать открыто. Дарик, скорее всего, сочинил бы наскоро какую-то небылицу, а потом они вдвоем с Козявкой хохотали бы над самим фактом ее присутствия там, куда ее позвали щелчком пальца через почти два десятка лет – и она побежала. Именно побежала через весь парк. Идиотка.
– Что с тобой?
– Ничего. Устала немного. Я ухожу, Владик.
– Я как раз искал тебя, чтобы спросить, не хочешь ли ты домой. – Влад рассматривал расстроенное лицо Сони, гадая, что такое случилось с ней. – Договорились с ребятами встретиться завтра у нас, хоть у тебя, хоть у меня, решим потом. Я думал, здесь будем только мы, а тут полно каких-то левых граждан, и все такие светские, что скулы сводит от скуки. Идем, что ли?
– Ага, идем.
Взявшись за руки, они пошли по дорожке и, обогнув дом, вышли к воротам, за которыми оставили машину. Они приехали на маленькой юркой машинке Сони, Владу было в салоне тесновато, как и Соне – из-за длинной юбки. Но это неважно, ехать недалеко.
У Сони зазвонил телефон, она выудила его из недр сумочки, удивленно глядя на незнакомый номер. Кто бы это мог быть?
– Софья Николаевна, я вас потерял.
Это давешний старик Афанасьев. Соня почувствовала угрызения совести – человек помог ей, а она совершенно забыла о нем, это нехорошо.
– Дмитрий Владимирович, я прошу прощения! – Соня покосилась на Владьку, сидящего рядом и пытающегося устроить свои длинные ноги. – Я уже домой собралась, мы с приятелем в машине сидим…
– Ну вот. – Афанасьев, похоже, огорчился. – А я думал, мы с вами потанцуем. Ну что ж, Софья Николаевна, раз так, я позвоню вам завтра. И если вы найдете время, буду рад видеть вас у себя.
– Конечно, давайте завтра. – Соня обрадовалась, что неловкий момент сглажен. – Я просто не люблю все эти шумные мероприятия, и…
– Ни слова больше. – Афанасьев засмеялся. – Отдыхайте, Софья Николаевна, завтра созвонимся.
Соня с облегчением бросила телефон назад в сумочку и завела двигатель.
– Это тот старик, что прилип к тебе? – Влад искоса глянул на нее. – Видел, как он пялился на тебя…
– Ага, он. – Соня улыбнулась. – Он меня сегодня просто спас, знаешь?
Она ни за что не стала бы рассказывать историю с туфлями Дарику, например. Но Владька – это Владька, с ним можно посмеяться над собственной неловкостью.
– Ну если так, то ему респект. – Влад засмеялся. – Соня, нельзя быть такой бестолочью. Если ты не терпишь каблуки, зачем ты их напялила?
– Думала, привыкну. Туфли-то были вроде удобные, я в них по комнате ходила, и ничего, а когда пришлось больше пяти шагов сделать, вот тут-то и начался кошмар. До сих пор ноги немного болят, прикинь.
– Сейчас приедешь домой, ступни в таз с прохладной водой окуни.
– Да уж окуну, понятное дело. Во сколько завтра наши соберутся?
– Договорились на пять часов вечера. Кстати, Дариуша и Татьяну я не приглашал.
Соня промолчала. То, что завтра соберутся все, кроме Дарика и Таньки, показалось ей отличной идеей. Пусть сидят в своих хоромах, а они все вместе зажарят шашлык, искупаются в озере и вообще повеселятся. Не оглядываясь всякий раз на Козявку, не думая о том, что любое движение может быть жестоко высмеяно, причем всем будет смешно, кроме того, над кем смеются.
– У тебя или у нас, Соня?
– У меня. – Она осторожно едет по дороге, которая в свете луны кажется так, словно только что здесь образовалась. – У меня же есть озеро, устроимся в беседке. Владь, отчего ночью даже очень знакомая дорога выглядит совершенно чужой?
– Я тоже замечал это. Не знаю, может, из-за теней? Ну, тени падают, что-то видно, чего-то нет, вот и получается, что едешь по дороге, которую тысячу раз пешком исходил, а словно впервые ее видишь. А чего ты такая скучная? Что случилось?
– Ничего, просто случайно набрела на поляну в парке, а там, представляешь, устроено кладбище.
– Я видел. Мы с ребятами немного побродили там в начале вечера, пока ты на балконе отсиживалась. Это не настоящее кладбище, но надписи на камнях меня позабавили. Зачем Дарику понадобилось все это?
– Без понятия. – Соня остановила машину у ворот, за которыми была видна освещенная крыша дачи Оржеховских. – Все, приехали, выходи. Тебе мама даже свет зажгла, смотри.
– А ты поедешь, в пустой двор заведешь машину, по темноте потопаешь в дом и все такое? – Влад нахмурился. – Нет, дорогая, не пойдет. Едем к тебе, а я домой через дыру в заборе потом нырну, дашь мне фонарь.
– Как знаешь.
Соня в душе рада такому повороту событий, потому что после сегодняшнего приключения у нее не слишком уютно на душе. Господи, каким же надо быть извращенцем, чтобы вместо беседки устроить кладбище и склеп, пусть даже ненастоящие? Или это делалось специально ради того, чтобы подшутить над ней? Но это же глупо. Не такая уж она персона, чтобы ради нее устраивать такое сборище, тем более она вполне могла не прийти или не повестись на записку Дариуша.
Но она пришла и повелась. Они точно знали, как она поступит. Соня вздохнула украдкой – она по-прежнему круглая дура, когда дело касается Дариуша.
– Как ты думаешь, зачем ему кладбище в парке? – Влад наблюдал, как Соня, подобрав длинную юбку, поднимается на крыльцо. – Оно не настоящее, но мрамор, похоже, подлинный. Это же куча денег. Зачем? И почему на камнях наши имена?
– Я только имя Ильи видела, остальное не рассмотрела.
– Как ты вообще там оказалась?
Соня испуганно повернулась к нему. Она и не подумала, что Владька спросит об этом, хотя любой бы на его месте спросил.
– Я… ну, гуляла. Парк хотела увидеть. И дед этот напрягал, хоть он спас меня, но уж больно ретиво принялся гусарствовать, а я такого не люблю.
– Понятно. – Влад вздохнул. – Я войду?
Они одновременно вошли на веранду, открыв двустворчатую дверь. Здесь пахло чистым полом и геранью. Соня сняла туфли и застонала:
– Какое блаженство! Туфли – это отстой.
– Ага. – Он нащупал на стене выключатель. – Надо было хоть ночник включенным оставить, темень какая!
– Дай я.
Соня знала этот дом так, что могла на ощупь найти здесь любой предмет. Вот и сейчас ее рука уверенно нашла кнопку выключателя, раздался щелчок, и свет залил гостиную.
– Твою мать!
Влад попятился, схватив Соню за руку.
Посреди гостиной в луже крови лежала Танька-Козявка. В бальном платье, совершенно мертвая. Кровь была повсюду – на полу, на скатерти, на стенах. Соня почувствовала, что ее сердце застучало так сильно, что казалось – вот-вот лопнет корсет, а Влад уже набирал телефон полиции.
Труп пошевелился, Танька села на полу, глядя на приятелей своими темными глазами. Ее улыбающиеся, накрашенные алой помадой губы будто повторялись в ране на шее, такой же красной и тоже словно улыбающейся.
Этого Соня уже не вынесла, воздух стал вязким и горячим, тьма окутала ее, закружила и больно ударила по лицу чем-то шершавым и твердым.
6– Говорил тебе, не надо этого делать.
Голос Дариуша звучит издалека, Соня хочет открыть глаза, но ей это не удается.
– Ты лицо ее видел? Успел заснять?
Это голос Татьяны, холодный и злорадный. Соня открывает глаза – они сняли скатерть с ее стола и засунули в пакет. В дверях стоит Влад со стаканом воды – Соня никогда до этого не падала в обморок, но сегодня последнее перышко, похоже, сломало спину верблюда. Сначала кладбище, пусть даже и ненастоящее, теперь труп Таньки посреди гостиной.
– Соня. – Дариуш улыбнулся, глядя на нее. – Ты же не обиделась, надеюсь? Ну очень смешно вышло, согласись! Видела бы ты свое лицо!
– Вы с дуба рухнули оба? – Влад подошел к Соне и подал ей полотенце, в которое завернул лед. – Приложи, не то скула распухнет, я не успел тебя подхватить, приложилась знатно.
Соня молча смотрит, как в ее гостиной Дарик и Козявка оттирают искусственную кровь.
– Сонь, ну невозможно было удержаться. – Татьяна поворачивает к ней смеющееся лицо. – Давно я так не веселилась. Ты реагируешь очень бурно, а наблюдать крайние проявления человеческой психики так забавно!
Соня молча поднялась с дивана, отложив полотенце со льдом. Она понимала, что если даст сейчас волю бушующей в ней ярости, то доставит Татьяне и Дариушу еще больше удовольствия, но и молча наблюдать, как они хозяйничают в ее доме, тоже нельзя, получается, что она совсем уж тряпка.
– Уходите.
Это слово упало в гостиной и прекратило веселье.
– Соня, ты что, обиделась? – Дарик смотрит на нее проникновенно и удивленно. – Ну, какие глупости, это просто шутка старых друзей.
– Я не то чтобы обиделась, Дарик. – Соня ощущает, что внутри у нее образовался комок колючего льда, и он заморозил ее насквозь. – Но то, что вы ввалились в мой дом, устроили здесь беспорядок и решили, что так оно и должно быть – недопустимо и ненормально, и я удивлена, как вам такое вообще могло прийти в голову. Я настаиваю, чтобы вы немедленно покинули мой дом, иначе я вызову охрану и вас выведут. Время пошло.
Татьяна и Дариуш переглянулись. Они еще не до конца верили в происходящее – ну, не может Соня вот так просто выставить их из дома, когда она должна считать за счастье, что они к ней пришли, но не похоже, что она шутит. Ее холодный взгляд и ледяной голос – все это, возможно, розыгрыш, тоже по-своему смешной, потому что это сейчас не Соня. Не та Соня, которую они знали.