– Она лишила тебя всего. Твоя мать. – Влад с сожалением смотрит на Соню. – Я не знал…
– Маленький был, а все остальные знали. Но никто не вмешивался – дела семейные. И мы тогда сбежали с Дариком, а тебя оставили, потому что я была не уверена, позволит ли тебе твоя мама с нами пойти, а спросить у нее не могла, рядом сидела моя мать, она бы услышала, что я собралась на свободу, и не пустила бы меня либо навязала мне Лизу.
– И я остался?
– Да, ты был хороший мальчик, очень понятливый. – Соня улыбнулась. – Иногда я думаю, что если бы я взяла тогда Лизу с собой, она бы не пропала. Мать до самой смерти винила меня – я сбежала веселиться с друзьями, а Лиза осталась одна и исчезла. Я это слышала каждый день, Владик. Каждый гребаный день в течение семи месяцев, пока мать не поняла, что Лиза никогда не вернется. Тогда она просто напилась таблеток и отправилась дальше искать свою дочь. Со мной, здоровой кобылой и бесчувственной неблагодарной тварью, ей больше нечего было делать.
– Это ты сама так себя сейчас?..
– Нет, она такую записку оставила.
Соня отвернулась, и Влад понял, как ей тяжело это рассказывать. А он словно заполнял пробелы, возникшие за последние двадцать лет, и ужасался тому, что перед ним вдруг открылось. Такая бездна отчаяния была рядом, а он не видел, не понимал по малолетству.
– Я нашла мать и записку нашла. Отец, как всегда, был в отъезде, на какой-то конференции вместе с бабушкой и дедом, а я оставалась с матерью. Я проснулась утром, пошла на кухню приготовить завтрак, потом понесла ей поднос с кофе и тостами…
– Ты что, на правах прислуги была в доме?
– Ну, типа того. Я же была здоровая бесчувственная лошадь. – Соня горько улыбнулась. – Я зашла в ее спальню, а она… там мертвая. И записка эта.
– И ты прочитала.
– Да. – Соня горько улыбнулась. – Сейчас, по прошествии стольких лет, я понимаю, что моя мать была нездорова. Но тогда…
Влад представить себе не мог, что пришлось пережить его подруге. Болезнь сестры, зацикленность матери на старшей дочери, и остальная семья – нет, чтобы пролечить Наталью, или хотя бы посоветоваться с психиатром, предпочла не выносить сор из избы, домочадцы только молча отворачивались, чтобы не замечать, как психопатка превращает жизнь второй дочери в ад. Они были заняты – двигали вперед науку. Как будто это оправдание скотству. Теперь понятно, отчего профессор Шумилов составил завещание в пользу Сони. Он чувствовал свою вину перед ней – видимо, осознание содеянного все-таки пришло.
– И как ты…
– Никак. – Соня с сожалением смотрела на свои сбитые руки. – Болит… Никак я. Позвонила в милицию, потом на работу отцу и деду, они же за границей были, с кафедры им перезвонили туда. В общем, вот так. Ну и Дарику позвонила. Мы тогда много разговаривали, нам телефон оплачивал дедушкин институт. Мать похоронили, отец долго мямлил, что мама, дескать, была не совсем здорова и я не должна принимать близко к сердцу то, что она написала… Но если они знали, что она не совсем здорова, почему оставляли меня с ней? Ответ прост, как ножка стула: им так было удобно. Просто ничего не делали, они же наукой заняты, а это дома – да ну, ерунда, само рассосется. Но, видимо, они понимали, что накосячили, потому что летом привезли меня снова сюда. И здесь снова был Дарик, и вся наша компания, а самое главное – я не смотрела поминутно на часы, не боялась возвращаться домой… я стала свободной, ты понимаешь? Я с рождения сидела в камере, ключи от которой держали мать и Лиза. И тут я обрела свободу. И я… мы с Дариком тогда много времени проводили вместе…
– У вас был роман.
– Да. – Соня покраснела. – Я так думала, по крайней мере. Он же чуть старше меня, а я была просто дикая. И тут первое мое в жизни лето без окриков, запретов и напряжения внутри. Знаешь, когда в животе постоянно холодно от беспокойства. Вот я все годы с этим холодом и жила, а тогда он в один момент вдруг пропал. И тут Дарик… В общем, я ему доверяла, очень доверяла. А он, оказывается, все это придумал с Татьяной.
– Что?
– Ну, наши с ним отношения в то последнее лето. – Соня снова уставилась в окно. – Это была шутка, понимаешь?
– Что было шуткой?
– То, что он сделал. – Соня беспомощно посмотрела на Влада. – Наших они в это не втянули, конечно. Наши бы этого никогда не одобрили. Они воспользовались ребятами из деревни. И когда Дариуш… в общем, когда мы были уже почти раздеты, они все выскочили откуда-то из зарослей, стали выкрикивать… ну, разное. Схватили мою одежду, утащили. И смеялись – Татьяна с Дариушем смеялись тоже, я эти крики слышу до сих пор иногда.
– Не может быть.
– Может. – Соня поднялась и подошла к окну, уткнулась лбом в стекло. – Я никому не сказала. Прибежала домой – благо заросли кругом, влезла на чердак, нашла старое платье. Потом только в дом смогла войти, хотя там никто бы и внимания не обратил, в каком я виде. Дед и бабушка спорили о каком-то синтезе. А я… я то лето провела одна.
– Я помню это, просто не знал, почему. Думал, из-за смерти матери.
– Вот потому. – Соня обернулась к Владу и посмотрела на него в упор. – Все думали, что это из-за матери, но на самом деле – из-за того, что сделали Дарик и Танька. Только имей в виду, я это тебе рассказываю не для того, чтобы ты меня пожалел. И не вздумай. Просто иначе ты бы не понял, что произошло сегодня.
– И потому ты не хотела идти на этот бал?
– Потому. – Соня опустила ресницы. – Я все эти годы думала, что Дарик не виноват, что это Танька его с толку сбила. И пошла, чтобы это понять. И тут мне принесли записку от Дарика – дескать, хочу поговорить, все объяснить, много лет думал о том, что тогда произошло, и корил себя… В общем, в таком духе. И указание – в дальнем конце парка, за фонтаном с Русалочкой – белая беседка.
– А там было устроено бутафорское кладбище.
Влад помнил день, когда они гуляли по кладбищу, и Соня вдруг вскрикнула и бросилась бежать с ужасным воплем. И как Тамара Кузьминична, бабушка Сони, профессор и продвинутая дама, позвала из деревни бабку Агафью Бутейку – «выливать» испуг.
– Танька и Дарик знали, что я приду. – Соня потерла виски. – Они были в этом уверены и не просчитались. Я бежала по дорожке, чтобы снова оказаться рядом с Дариком. Они знали, что я заскочу в этот склеп, толком ничего не рассмотрев, а когда рассмотрю… Они даже туман искусственный пустили. Они все рассчитали правильно. Им было мало просто посмеяться – как тогда, они привлекли аудиторию. Вернее, хотели все заснять и выложить в Интернете. Они просчитали меня, понимаешь?
– Не до конца. – Влад поднялся и взял Соню за руку. – Они забыли, что тебе уже не тринадцать лет и даже не четырнадцать. И ты не бросишься с визгом наутек.
– Я почти бросилась, в тумане просто споткнулась, и тут они. Я их увидела и услышала, а они меня – нет, перемудрили с этим туманом. Влад, неужели эту поляну Дарик построил только с единственной целью – заманить меня туда и напугать до смерти? Я поверить не могу…
– Судя по всему, он больной на всю голову сукин сын. – Влад думал о том, что зря не подрихтовал Дариушу лицо. – Они оба просто психи, учитывая, что они сотворили здесь. Только очень нездоровые люди могут проделывать подобные вещи.
– Или те, кому больше нечего делать.
– А камеры? Нет, Соня, это ненормально, думай что хочешь. Я рад, что Илья отговорил меня приглашать на наше сборище этих двоих.
– Так это Илья тебя отговорил? – Соня удивленно вскинула брови. – И что он тебе сказал? Как это мотивировал?
– Сказал, что видеть их никто рад не будет, достаточно сегодняшнего вечера.
Соня задумалась. Она знала, что Дарик с Танькой сделали Машке – и та всю жизнь доказывает, что она лучше всех. Может, и остальным они тоже насолили?
– Вот вы где.
Влад обернулся – в дверях стояла мать.
– Мам…
– Владик, ну можно ли так меня пугать?! А это что? Кровь? Владик, у тебя рубашка в крови! Соня, ты избита. Что произошло, кто-нибудь мне объяснит?!
Соня и Влад переглянулись.
Да, некоторые вещи не меняются.
7Все-таки они не виделись очень давно.
Влад полил шашлыки пивом и украдкой покосился на присутствующих.
Неловкость прошла сразу, словно они не виделись не двадцать лет, а один учебный год. Они так же весело болтали, просто новостей накопилось больше, и все стали взрослыми.
И эта всеобщая взрослость повергала Влада в состояние веселого недоумения. Конечно, он понимал, что за столько лет все выросли и могут открыто курить, пить пиво и заниматься разными вещами, не противоречащими законодательству. Когда-то он был малышом в их компании, а сейчас – нет. Хотя шашлыки его отправили полить пивом именно потому – ты же самый молодой, тебе и сторожить, чтоб мясо не пригорело! Это была, конечно, шутка, и шутка приятная, необидная. Это в десять лет ему хотелось перестать быть «мелким», а сейчас самый молодой – звучит даже приятно.
Восприятие меняется. Влад украдкой взглянул на Соню. Все эти годы его мать общалась с ней здесь, на даче. Она много раз пыталась ему рассказать разные новости, связанные с Соней, он делал вид, что слушает, иногда действительно слушал, но представить себе взрослую Соню не мог, как никого из его прежней дачной компании.
Влад и сам не знал, как так вышло, что он не виделся ни с кем из них столько лет – ведь дачи здесь остались, никто из его старинных приятелей не продал свой дом новым напористым покупателям, облюбовавшим это место в пяти километрах от Александровска. Он приезжал сюда до выпускного в школе, но после того лета, о котором рассказала Соня, компания распалась, и теперь он понимал почему. Потом ребята совсем уже повзрослели и разъехались по институтам-университетам, а затем уехал и он сам. Так и ушло безвозвратно их общее детство.
Иногда он все-таки приезжал сюда – но вместе с женой, которой здесь не нравилось, она хотела сломать старый дом и построить новомодный дворец, это казалось ему диким и невозможным, да и мать была бы против. Они уезжали, недовольные выходными и друг другом, и увидеться ни с кем не удавалось. А потом и вовсе прошлое забылось, жизнь его завертела – работа, вечные разборки в семье, развод, который просто раздавил его. И вот он здесь, и прежняя его компания тоже здесь. Повзрослевшие, но очень узнаваемые. Вот Мишка – Влад когда-то дружил с его братом, но Ромку в компанию «больших» не принимали, Мишка боялся, что Ромка выболтает матери про их похождения. А за Влада ручалась Соня, и она же запрещала ему даже намекать кому бы то ни было, где они были, что делали и о чем болтали. С Ильей Влад столкнулся сразу – они мгновенно друг друга узнали, как узнаются люди, выросшие вместе. Это Илья предложил собраться сегодня, а Влад подбросил идею встретиться у них или у Сони. Илья очень возмужал, но глаза его остались прежними – синими и внимательными, а лицо, пожалуй, годилось в Голливуд. Его тело, отлично тренированное, даже в одежде рельефное, вызывало зависть и восхищение. Илья тренировался с детства – не для каких-то спортивных достижений, а для себя, просто он так решил.
Мишка Ерофеев и в детстве был коренастым, сейчас его фигура обрела плотность, но плотность накачанных мускулов, а не жира. Мишка все такой же ироничный, со своеобразным юмором, девчонки хихикают, слушая его. Девчонки, да. Ну, с Соней все понятно – пожалуй, слишком понятно. Влад снова оглянулся на нее – сидит в плетеном кресле Тамары Кузьминичны и улыбается, слушая Мишку. Влад в толк взять не может, как человек, который первую половину своей жизни прожил в таком кошмаре, вообще способен улыбаться.
А Машка смеется. Машка, доктор наук, преподаватель прикладной математики. Длинноногая красавица с тонкой талией и высокой грудью. Машка, мать двоих малышей, оставленных ради такого случая с супругом и бабушкой дома. Здесь же, в Научном городке. Оказывается, все приехали семьями. Кроме Сони, у нее семьи нет и, насколько он теперь понимает, никогда и не было.
Ну и он приехал один – к матери. Мать всегда была его опорой, она одна всегда и безусловно поддерживала его и, если необходимо, употребляла свою власть, чтобы вытащить его из очередного тупика. Это случалось всего несколько раз в его жизни, в тот момент, когда все рушилось и все отворачивались от него, и весь мир, кажется, ощетинивался против него – приходила мать и решала проблемы, даже если он не хотел. И потом оказывалось, что она во всем была права, а он – дурак дураком, что ее не слушал.
– Владик, что там с мясом?
Они все до сих пор называют его по-старому – Владик, и он понимал, что поправлять их глупо. Да и не так это плохо – почувствовать, что не все изменилось.
– Маш, посмотри сама, я не очень разбираюсь в мясе.
Танцующей походкой Машка подошла к нему и отодвинула его от мангала.
– Так, мясо готово, все за стол! – Маша потрогала пальцем кусочек, истекающий ароматным соком. – Еще несколько минут, и можно снимать. Доставайте напитки из холодильника.
Маленький переносной холодильник принес Илья. Там остывали кока-кола и пиво. А красное вино не пьют охлажденным – его Соня выдала. Она, оказывается, пьет только сладкие напитки типа ликера, но шашлык предпочитает есть, запивая кока-колой. Этого, конечно, никто понять не смог, все смеялись и подначивали Соню, а она полулежала в старом плетеном кресле, ради такого случая вынесенном на улицу, и улыбалась. Влад вдруг подумал, что она повадками похожа на кошку – милая, обманчиво мягкая, и один бог знает, какие мысли прячутся за этой ленивой улыбкой.
– Девчонки и мальчишки, давайте за встречу. – Илья наполняет стаканы пивом, а Соне Мишка наливает коричневую шипучку. – Девчонки все такие же красавицы, и даже прекраснее, чем были, парни, я вижу, что каждый из вас нашел свое место в жизни. Я страшно рад всех видеть. Нам нужно больше не терять друг друга из виду. Выпьем, не то я сейчас умру от запаха мяса.
– Ага. – Соня отхлебнула шипучки. – Владик рассказывал, что мы вчера застали в моем доме?
– Рассказывал. – Мишка фыркнул. – По ходу, Дарик и Козявка прогрессируют. Но это уже гребаное днище – вломиться в чужой дом, устроить там погром и наставить камер и «жучков».
– В Интернете выкладывают, у Козявки есть сайт, где она размещает видео таких вот шуток. – Маша подняла миску. – Ребята, кому салатик?
– Всем. – Мишка взял у нее миску и принялся всех обходить, накладывая салат в тарелки. – Мясо и овощи – отличное сочетание. Да, я видел этот ее сайт, видео там иногда проскакивают мерзкие. Один раз даже было видео, как женщина от испуга упала в обморок. Это провисело недолго, она его удалила через сутки, когда оказалось, что та женщина была беременной и от испуга ребенка потеряла. Но я успел скопировать, и мое авторитетное мнение таково: эти двое заигрались, они реально очень плохо закончат, оба. Когда-то они подшутят не над тем человеком, и он им эту шутку отсмеет по полной программе.
– За это и выпьем. – Маша наколола кусочек мяса на вилку и откусила. – Божественно. Ну, вы, наверное, в курсе, что они мне когда-то сделали?
– Нет. – Илья нахмурился. – Так, значит, и тебе тоже?
– Что значит – тоже? – Маша уставилась на Илью. – Ах, вот оно как.
– Да. – Илья нахмурился. – Я понимаю, что прошло почти двадцать лет и глупо обижаться до сих пор, я много раз уговаривал себя отпустить это, но не смог. Потому и принял приглашение Дариуша – он писал, что хотел бы помириться, что многое понял за эти годы, но ничего он, как я вижу, не понял.
– Илюш…
– Ничего, Маша, это в прошлом. Я расскажу – и отпущу это наконец. – Илья вздохнул. – Раз уж мы все здесь собрались. Я так понимаю, у каждого из нас есть счет к этим двоим?
– Кроме меня. – Влад подлил себе пива. – До вчерашнего дня я вообще был не в курсе.
– Ты был маленький. – Маша похлопала его по руке. – Ты их не интересовал, потому что был ребенком. К тому же, обидь они тебя, твоя мама разрушила бы их дома, убила бы их собак, подожгла руины и останки и сплясала бы на их костях. Мы же все знаем твою маму, Владик.
– Скажи тете Хане, что Беня знает за облаву. – Мишка засмеялся. – Да, парень, мы все уважаем твою маму, грандиозную даму, которая за своего мальчика порвет любого. Конечно, Дариуш и Татьяна не самоубийцы, чтобы трогать маленького Владика. Да и что они могли тебе сделать, машинки отнять? А мы – другое дело, у нас у всех к тому времени были тайны и слабые места. Да, меня они тоже уцепили за них, и вполне возможно, я еще немного выпью и расскажу вам, что они мне сделали. Давай, Илюха, сними груз с души.
– Груз в самом деле смешной – детская обида. – Илья налил себе пива и отхлебнул. – Быстро пиво греется, жарко. История, в общем, незамысловатая. Я понимаю, что это глупость, а вот поди ж ты. Так и не забыл. Мне Татьяна тогда очень нравилась. Мы учились в одной школе в параллельных классах, и здесь с ней проводили все лето, она нравилась мне очень. Больше, чем нравилась. Мне в школе было не слишком уютно, я вообще сложно с людьми схожусь, а школа есть школа, если ты не такой, как все, заклюют. Ну, по-моему, вы все об этом не понаслышке знаете. Потому я и начал тренироваться. Чтобы ни у кого не возникало желания пнуть меня за то, что я такой, какой есть. Ну а с Татьяной мы дружили – и здесь все лето в одной компании, и в школе. Ей в школе было полегче – из-за красоты, конечно, но она тоже ни с кем не дружила, мы так вот вместе и держались. Я думал, что она… в общем, я доверял ей и многое рассказывал, делился. В тот год, когда все случилось, мы с ней вдвоем пошли на реку. Купались, я ей лилий нарвал в заводи. Потом мы поплыли на камень – она предложила. Ну, камень вы помните.
Он торчал в реке метрах в тридцати от берега. По весне его скрывал паводок, в остальное же время этот невесть откуда взявшийся кусок гранитной скалы торчал из воды, и мы не раз плавали к нему – он был широкий и ровный, как стол. Очень приятно было сидеть на нем и смотреть на воду, а то и прыгать с него, как с мостика. Хотя высота его была невелика.