Рабы притащили из загона пятерых новорожденных ягнят. Овцы жалобно блеяли, требуя своих отпрысков, а те беспомощно бились в руках рабов. Фергал дождался, пока обруч не превратился в сплошное кольцо огня, а затем велел гнать ягнят сквозь пламя. Поднялась суматоха. Ягнята, понятия не имея, что от их послушания зависит плодородие Думнонии, бросились врассыпную — куда угодно, только не к пылающему обручу; детишки Балина, радостно улюлюкая, присоединились к погоне, умножая неразбериху, но наконец одного за другим ягнят словили, подогнали к обручу и заставили-таки всех пятерых перепрыгнуть через огненный круг, но к тому времени от нарочитой торжественности не осталось и следа. Арганте нахмурилась: она, несомненно, привыкла, что в родной Деметии такие церемонии проводятся куда успешнее, но остальные лишь хохотали да чесали языками. Порядок восстановил Фергал, внезапно огласив двор зловещим воплем, от которого у нас кровь застыла в жилах. Друид запрокинул голову, глядя в небо: в правой руке он сжимал широкий кремневый нож, а левой ухватил вырывающегося ягненка.
— Ох, нет, — запротестовала Кайнвин, отворачиваясь. Гвидр поморщился, и я обнял мальчика за плечи.
Фергал взвыл, бросая вызов ночи, и поднял над головою и ягненка, и нож. Завизжал снова — и яростно обрушился на ягненка: он рубил и кромсал крохотное тельце тупым, неуклюжим лезвием, а ягненок бился все слабее и блеял, зовя мать, та безнадежно отзывалась из загона, а кровь между тем стекала с шерстки и заливала запрокинутое лицо Фергала и растрепанную, украшенную костями и лисьим мехом бороду.
— Радуюсь я, что не живу в Деметии, — шепнул мне на ухо Галахад.
Я оглянулся на Артура. Пока совершался этот вопиющий обряд, в глазах его отражалось глубокое отвращение. Но тут Артур заметил, что я за ним наблюдаю, и лицо его окаменело. Арганте, жадно приоткрыв рот, подалась вперед, чтобы лучше видеть. Мордред широко ухмылялся.
Наконец ягненок испустил дух, и Фергал, к вящему нашему ужасу, принялся расхаживать по двору, встряхивая тушкой и выкрикивая молитвы. Капли крови летели во все стороны. Я прикрыл Кайнвин своим плащом, и вовремя: друид, с залитым кровью лицом, приплясывая, прошел мимо нас. Артур явно понятия не имел, что намечается эта варварская бойня. Он, по всей видимости, полагал, что новобрачная предварит пиршество церемонией куда более чинной, а обряд без его ведома превратился в кровавую оргию. Все пятеро ягнят были безжалостно убиты, а когда черное кремневое лезвие полоснуло по глотке в последний раз, Фергал отступил назад и жестом указал на обруч.
— Нантосуэлта ждет вас, — крикнул он нам, — вот она! Придите к ней! — Друид явно ожидал хоть какого-то отклика, но никто из нас не двинулся с места. Саграмор глядел на луну, Кулух ловил вошь в бороде. По краям обруча плясали язычки пламени, и обрывки горящей соломы, кружась на ветру, опускались туда, где на камнях двора валялись искромсанные окровавленные трупики. И никто из нас так и не пошевелился.
— Придите к Нантосуэлте! — хрипло призывал Фергал.
Арганте встала. Сбросила негнущийся золотой плащ, оставшись в простеньком синем шерстяном платьице: в нем она выглядела совсем по-детски. Бедра у нее были узкие, мальчишеские, ручки — маленькие, и нежное личико — белое, как шерсть ягнят до того, как черный нож забрал их маленькие жизни. Теперь Фергал обращался только к ней.
— Приди, — тянул он нараспев, — приди к Нантосуэлте, Нантосуэлта призывает тебя, приди к Нантосуэлте, — мурлыкал он, ведя Арганте к ее богине. Словно в трансе, Арганте медленно шла вперед: каждый шаг давался ей с трудом, так что она то и дело останавливалась, а друид все манил и манил ее дальше. — Приди к Нантосуэлте, — твердил свое Фергал, — Нантосуэлта зовет тебя, приди к Нантосуэлте.
Арганте шла с закрытыми глазами. Для нее, по крайней мере, этот миг был исполнен благоговения, хотя все прочие, как мне кажется, чувствовали себя неловко. Артур потрясенно глядел на жену, и неудивительно, ибо по всему выходило, что он просто-напросто обменял Изиду на Нантосуэлту. А вот Мордред, некогда обещанный в мужья Арганте, так и пожирал глазами бредущую вперед девушку.
— Приди к Нантосуэлте, Нантосуэлта зовет тебя, — подгонял ее Фергал, и теперь его голос звучал пародией на женский визг.
Арганте дошла до обруча, жар догорающего пламени дохнул ей в лицо, она открыла глаза — и словно бы удивилась, оказавшись перед огнем богини. Оглянулась на Фергала, проворно нырнула в дымное кольцо — и просияла победной улыбкой. Фергал зааплодировал ей, приглашая всех прочих присоединиться к ликованию. Мы вежливо похлопали — но вот Арганте опустилась на корточки перед мертвыми ягнятами, и вынужденные рукоплескания стихли. В гробовой тишине она погрузила точеный пальчик в одну из ножевых ран. Вытащила, подняла повыше, дабы все убедились: кончик в крови. Повернулась так, чтобы Артуру было лучше видно. Пристально глядя на мужа, открыла рот, обнажив мелкие белые зубки, медленно вложила палец между зубами, сомкнула губы. И обсосала дочиста. Гвидр, не веря глазам своим, таращился на мачеху. Арганте была немногим старше его. Кайнвин передернулась, крепче сжала мою руку.
Но и это было еще не все. Арганте развернулась, снова омочила палец в крови и ткнула им в горячую золу обруча. Не вставая, задрала подол синего платья и умастила кровью и пеплом бедра — чтобы наверняка стать матерью. Она рассчитывала, воспользовавшись могуществом Нантосуэлты, основать собственную династию, и все мы стали свидетелями ее честолюбивых замыслов. Арганте вновь зажмурилась, словно в экстазе, а в следующий миг обряд закончился. Она встала, извлекла руку из-под платья, поманила Артура. Впервые за весь вечер она улыбалась, и я вдруг увидел: она прекрасна, но это жесткая красота, по-своему столь же непреклонная, как у Гвиневеры, но не смягченная буйством золотых Гвиневериных волос.
Арганте вновь поманила Артура: по всей видимости, ритуал требовал, чтобы и Артур тоже прошел через обруч. Мгновение он колебался, затем оглянулся на Гвидра и, не в силах более выносить этот суеверный фанатизм, встал и покачал головой.
— Пора за стол, — хрипло объявил он и смягчил резкость, улыбнувшись гостям.
Я глянул на Арганте: ее бледное личико исказилось от бешенства. На краткий миг мне померещилось: сейчас она накричит на Артура. Ее хрупкое тельце напряглось, кулачки судорожно сжались, но Фергал — похоже, кроме меня только он один заметил ее ярость — шепнул ей что-то на ухо, Арганте вздрогнула — и совладала с собой. Артур так ничего и не понял.
— Внесите свет, — приказал он страже, и те забрали факелы во дворец, в пиршественный зал. — Пойдемте, — пригласил Артур остальных, и мы с облегчением двинулись к дверям. Арганте замешкалась было, но Фергал вновь шепнул ей что-то, и она, не споря, повиновалась Артурову распоряжению. Сам друид остался у дымящегося обруча.
Мы с Кайнвин уходили со двора последними. Повинуясь некоему побуждению, подсказавшему мне задержаться, я тронул Кайнвин за плечо и потянул ее в тень аркады. Оттуда мы увидели: во дворе замешкался еще кое-кто. Теперь, когда там не осталось никого, кроме блеющих маток да залитого кровью друида, этот человек выступил из полумрака. Я узнал Мордреда. Хромая, он прошел мимо возвышения по каменным плитам и остановился у обруча. Мгновение они с друидом глядели друг на друга, затем Мордред неловко указал рукой, словно прося дозволения пройти сквозь тлеющие остатки огненного круга. Фергал замялся, но тут же резко кивнул. Мордред пригнулся и переступил через обруч. Оказавшись по ту сторону, он нагнулся, омочил палец в крови, но я не стал ждать, что будет дальше. Я увел Кайнвин во дворец, где дымное пламя факелов освещало гигантские фрески с изображением римских богов и сцен охоты.
— Если подадут ягнятину, вообще откажусь есть, — отрезала Кайнвин.
Гостей потчевали лососиной, вепревиной и олениной. Играл арфист. Мордред, чье запоздалое появление прошло незамеченным, занял место во главе стола и сидел там с хитрой улыбочкой на тупой физиономии. Он ни с кем не заговаривал, и никто не заговаривал с ним, но он то и дело оглядывался на бледную, миниатюрную Арганте, что одна во всем зале, похоже, не радовалась пиру. Раз она переглянулась с Мордредом, и оба досадливо пожали плечами, словно давая понять, что всех нас презирают. Но если не считать этого одного-единственного обмена взглядами, она просто-напросто дулась, Артуру было за нее стыдно, а мы все делали вид, что не замечаем ее дурного настроения. Мордред, разумеется, радовался ее угрюмости.
На следующее утро мы выехали на охоту. Нас было человек десять, и все — мужчины. Кайнвин охоту любила, но Артур попросил ее провести утро с Арганте, и Кайнвин неохотно согласилась.
Мы прочесывали западные леса, хотя и без особой надежды: здесь частенько охотился Мордред, и егеря сомневались, что мы обнаружим дичь. Гвиневерины борзые, теперь оказавшиеся на попечении Артура, скачками унеслись за черные стволы и подняли-таки лань; славный был гон, да только егеря отозвали собак, заметив, что самка на сносях. Мы с Артуром ехали, забирая чуть в сторону — рассчитывали перехватить добычу на опушке, но, заслышав рога, сдержали коней. Артур оглянулся по сторонам, словно ожидая увидеть еще кого-нибудь, и, убедившись, что мы одни, хмыкнул.
На следующее утро мы выехали на охоту. Нас было человек десять, и все — мужчины. Кайнвин охоту любила, но Артур попросил ее провести утро с Арганте, и Кайнвин неохотно согласилась.
Мы прочесывали западные леса, хотя и без особой надежды: здесь частенько охотился Мордред, и егеря сомневались, что мы обнаружим дичь. Гвиневерины борзые, теперь оказавшиеся на попечении Артура, скачками унеслись за черные стволы и подняли-таки лань; славный был гон, да только егеря отозвали собак, заметив, что самка на сносях. Мы с Артуром ехали, забирая чуть в сторону — рассчитывали перехватить добычу на опушке, но, заслышав рога, сдержали коней. Артур оглянулся по сторонам, словно ожидая увидеть еще кого-нибудь, и, убедившись, что мы одни, хмыкнул.
— И начудили же давеча вечером, — неловко выговорил Артур. — Ну да женщинам такие штуки по душе, — пожал плечами он.
— Только не Кайнвин, — возразил я.
Артур вскинул глаза. Надо думать, гадал про себя, рассказала ли она мне о его брачном предложении, но в лице моем не отразилось ничего, и он, верно, решил, что Кайнвин промолчала.
— То так, — согласился он. Снова замялся и деланно рассмеялся. — Арганте полагает, мне тоже следовало пройти сквозь пламя, дабы брак вступил в силу, но я сказал ей, что и без дохлых ягнят знаю, что женат.
— У меня не было случая поздравить тебя с женитьбой, — церемонно произнес я, — потому позволь сделать это теперь. Арганте — настоящая красавица.
Это Артура порадовало.
— Еще какая, — промолвил он и покраснел. — Но еще совсем ребенок.
— Кулух говорит, их всех надо брать молоденькими, господин, — небрежно отшутился я.
Артур пропустил скабрезность мимо ушей.
— Я не собирался жениться, — тихо сказал он. Я промолчал. Артур не смотрел на меня: он сосредоточенно разглядывал поля под паром. — Но мужчине нужна жена, — твердо объявил он, словно пытаясь убедить самого себя.
— Верно, — согласился я.
— А Энгус был в полном восторге. Весной, Дерфель, он приведет всю свою армию. А ведь они отменные бойцы, эти его Черные щиты.
— Лучше не бывает, господин, — согласился я, но подумал про себя, что Энгус все равно привел бы своих воинов, не важно, женился бы Артур на Арганте или нет. На самом-то деле Энгус хотел заполучить Артура в союзники против Кунегласа Повисского, чьи земли копейщики Энгуса грабили испокон веков, но, разумеется, хитрюга ирландец намекнул Артуру, что брак этот станет залогом участия Черных щитов в весенней кампании. О женитьбе явно сговорились наспех, и теперь, столь же самоочевидно, Артур о ней жалел.
— Арганте, конечно же, детей хочет, — промолвил Артур, все еще думая о жутких обрядах, обагривших кровью двор Линдиниса.
— А ты разве не хочешь, господин?
— Пока нет, — коротко отрезал он. — Лучше подождать, пока мы разберемся с саксами.
— Говоря о саксах, — промолвил я, — у меня есть к тебе просьба от госпожи Гвиневеры. — Артур снова резко вскинул на меня глаза, но ничего не сказал. — Гвиневера опасается, что, если саксы атакуют с юга, она окажется под ударом, — продолжал я. — Она просит тебя перенести ее тюрьму в более безопасное место.
Артур нагнулся вперед и потрепал кобылу за ушами. Я ждал, что при упоминании Гвиневеры он рассердится, но никаких признаков раздражения он не выказал.
— Возможно, саксы и впрямь нападут с юга, — мягко проговорил он. — По правде сказать, я даже на это надеюсь, ведь тогда силы их окажутся расколоты надвое, и мы сможем расправиться с каждой из армий по очереди. Вот если они атакуют все вместе вдоль реки Темзы, это, Дерфель, куда опаснее, а я строю планы с расчетом на угрозу не меньшую, а большую.
— По мне, так благоразумно будет убрать все ценное из южной Думнонии, нет? — настаивал я.
Артур обернулся ко мне. Насмешливо сощурился, словно презирая меня за сочувствие к Гвиневере.
— А чего в ней ценного? — спросил он. Я промолчал; Артур отвернулся от меня и долго глядел на белесые поля, где дрозды и рябинники рылись в бороздах в поисках червей.
— А не убить ли мне ее? — внезапно спросил он меня.
— Убить Гвиневеру? — переспросил я, до глубины души потрясенный подобным предложением. И тут же решил, что за этими словами, верно, стоит Арганте. Ей небось досадно, что Гвиневера совершила преступление, за которое ее собственная сестра Изольда поплатилась жизнью, — и до сих пор жива-здорова. — Решать не мне, господин, — проговорил я, — но, право же, если она и заслуживала смерти, казнить ее следовало много месяцев назад. А не теперь. Артур досадливо поморщился.
— А как с ней поступят саксы? — полюбопытствовал он.
— Гвиневера думает, ее изнасилуют. А я подозреваю, ее возведут на трон.
Артур хмуро озирал пасмурный пейзаж. Он понимал: я имел в виду трон Ланселота — и живо представил себе своего заклятого врага правителем Думнонии, рядом с ним Гвиневеру, а правят они под эгидой Кердика. И мысль эта была для него нестерпима.
— Если возникнет опасность, что ее захватят, убей ее, — хрипло приказал он.
Я ушам своим не поверил. Поглядел на него в упор — Артур отвел глаза.
— Не проще ли переправить Гвиневеру в безопасное место? — гнул свое я. — Отчего бы ей не перебраться в Глевум?
— У меня и без того забот по горло, — рявкнул он, — еще не хватало о безопасности предателей беспокоиться! — На мгновение лицо его исказилось от бешенства — настолько рассерженным я Артура в жизни не видел. Затем он встряхнул головой и вздохнул. — Знаешь, кому я завидую? — спросил он.
— Кому, господин?
— Тевдрику.
Я расхохотался.
— Тевдрику! Ты хочешь стать монахом и страдать запором?
— Он счастлив, — твердо объявил Артур, — он живет той жизнью, о которой всегда мечтал. Меня не прельщает тонзура, и мне дела нет до его Бога, но я все равно ему завидую. — Он поморщился. — Я из сил выбиваюсь, готовясь к войне, причем никто, кроме меня, не верит, что мы эту войну выиграем, и кому-кому, а мне это не нужно. Не нужно! Королем должен быть Мордред, мы дали клятву возвести его на трон, и если мы разобьем саксов, Дерфель, я передам ему власть, — вызывающе проговорил он. Я ему, впрочем, не поверил. — Я-то сам всегда мечтал о другом, — продолжал между тем Артур. — Мне бы домик, и немного земли, и скотину, и чтобы урожай созревал в свой срок, а в очаге горели дрова, и тут же — кузня, железо ковать, и ручей с чистой водой. Разве это много? — Артур нечасто позволял себе пожаловаться на судьбу, так что я просто дал ему выговориться и выплеснуть гнев. Он нередко рассказывал о своей мечте — о дворе, обнесенном палисадом, сокрытом от мира среди глухих лесов и бескрайних полей, и чтобы жили в том доме его родные и близкие, но теперь, когда Кердик с Эллой собирали войско, Артур наверняка понимал: мечта эта безнадежна. — Я не могу владеть Думнонией вечно, — подвел итог он, — вот разобьем саксов, и тогда пусть Мордреда обуздывает кто другой. Что до меня, я последую примеру Тевдрика: обрету счастье. — Он натянул поводья. — Сейчас мне не до Гвиневеры, — отрывисто бросил он, — но если она окажется в опасности, ты сам с ней разберись. — И с этими словами он ударил кобылу пятками и понесся прочь.
А я остался на месте, до глубины души потрясенный. Однако если бы я превозмог отвращение и поразмыслил над распоряжением как следует, я бы, конечно же, понял, что у Артура на уме. Он знал, что убивать Гвиневеру я ни за что не стану, и потому мог быть уверен: она в безопасности. При этом, отдавая мне жестокий приказ, он ничем не выдал своих чувств к ней. Odiatamo, excrucior .
В то утро мы ничего не добыли.
Вечером в пиршественном зале собрались воины. Был там и Мордред: он сидел, сгорбившись, в кресле, что служило ему троном. В совете он не участвовал: он был король без королевства, однако ж Артур оказывал ему должные почести. Собственно, Артур и начал с того, что объявил: когда придут саксы, Мордред выедет на бой вместе с ним и все воинство станет сражаться под Мордредовым знаменем с красным драконом. Мордред кивнул в знак согласия — а что ему оставалось? На самом-то деле — и все мы об этом знали — Артур не то чтобы давал Мордреду шанс восстановить свою репутацию в битве; напротив, принимал меры, чтобы тот не учинил какой каверзы. Лучшей возможностью для Мордреда вернуть себе власть было заключить союз с нашими врагами, предложив себя на роль короля-марионетки Кердику. Теперь же Мордред окажется под надзором закаленных Артуровых воинов. Затем Артур подтвердил, что король Мэуриг Гвентский сражаться отказывается. Эту новость, хотя сюрпризом она и не явилась, встретили негодующим ропотом. Но Артур заставил недовольных умолкнуть. Мэуриг убежден, что грядущая война Гвент не затронет, поведал Артур, и тем не менее король скрепя сердце дал разрешение Кунегласу провести повисскую армию на юг через гвентские земли, более того — открыл доступ в свое королевство Энгусовым Черным щитам. Артур ни словом не упомянул о честолюбивом желании Мэурига править Думнонией, возможно потому, что знал: такого рода заявление лишь еще больше настроит нас против гвентского короля, а Артур все еще надеялся как-нибудь переубедить Мэурига и потому не хотел разжигать ненависть между нами и Гвентом. Силы Повиса и Деметии, сообщил Артур, воссоединятся в Кориниуме: этот обнесенный стенами римский город Артур выбрал своим плацдармом, именно туда предстояло свозить все наши припасы и снедь.