Жена Володьки, как любая тертая россиянка, даже и не подумала поверить этим россказням и собиралась навсегда уехать к маме, когда к ним в гости заявился тот самый спасенный кореец, во избежание повторения инцидента уже с двумя телохранителями по бокам. Господин Ким на глазах у изумленной жены принес Горбачеву свою благодарность устно – на ломаном русском, а также вещественно – в виде мобильного телефона фирмы «Samsung», которые в то время еще не так часто встречались у рядовых петербуржцев.
Растроганная корейской галантностью, Володькина жена после ухода делегации даже не подумала посмотреть в окно. Если бы она это сделала, то увидела бы, что господин Ким не только не сел в представительскую иномарку, а по-русски попрощался со своими охранниками за руки и «пошел в отель» на своих двоих. Это, в общем-то, было неудивительно, потому что роль самсунговца довольно талантливо сыграл приятель Лукашина, навсегда обрусевший киргиз, который не только прекрасно говорил на великом и могучем, но и не знал родного киргизского, и даже звался по-русски – Петр Иванов.
А мобильный телефон фирмы «Samsung» Володьке пришлось срочно «потерять», потому что он был собственностью Лукашина, который вовсе не желал с ним расставаться.
После этого представления, достойного премии «Овация», Сашка Лукашин и предложил организовать агентство по манипуляции обстоятельствами и управлению реальностью, сначала в качестве прикола, а потом, когда заказчики вдруг повалили валом, уже на полном серьезе, с официальной юридической регистрацией оказавшегося весьма прибыльным бизнеса. На первых порах они с Полиной только сочиняли оправдательные истории для загулявших на стороне мужей и жен, но потом, вспомнив собственный успех у жены Володьки Горбачева, занялись и постановочными мероприятиями, за которые клиентам приходилось платить значительно дороже.
Если какому-нибудь мужичку приходила в голову идея провести пару деньков с любовницей, к примеру, в престольном граде Москве, ему был прямой смысл обратиться в агентство Полины и Лукашина. В указанное в договоре время они присылали ему по почте официальное приглашение на выездной семинар, соответствующий его профессиональной деятельности. Несколько дороже обходилось приглашение с приложенными железнодорожными билетами, которые покупало агентство, а оплачивал сам мужичок из собственных заначек. И еще дороже, если клиенту хотелось, чтобы приглашение на семинар было вручено его жене, которая должна была при его получении еще и расписаться в фирменном бланке.
Если клиент, который зависал на квартире любовницы в двух шагах от дома, желал, чтобы жена считала его уехавшим в командировку, к примеру в Магадан, то, пока он предавался плотским утехам, агентство готовило ему магаданские сувениры и компьютерные фотки на фоне главных северных достопримечательностей, а также использованный обратный билет из этого славного края.
Обращались в агентство, которое все тот же Лукашин придумал назвать «Агенерессом», не только мужчины, но и женщины. Все приглашения, повестки из суда и военкомата, справки из вытрезвителя, женской консультации и прочие документы были у них подлинными, а потому не дешевыми. Набирая обороты, агентство оснащалось современной техникой и увеличивало ряды своих штатных сотрудников. Появилась даже специальная должность – алибист, то есть специалист по сочинению алиби для неверных супругов. Комплекс услуг, которые «Агенересс» предлагало клиентам, тоже постепенно расширялся. Например, были введены разного рода услуги по созданию определенного имиджа. Кому-то хотелось блестяще отбить «нападение хулиганов», кому-то остановить «сквернослова» в общественном транспорте. Другие мечтали о том, чтобы начальству приходили факсы, в которых их сотрудника, «являющегося высочайшим специалистом в своей области», приглашали на работу предприятия схожего профиля. Ни Сашка, ни Полина поначалу не могли даже представить, сколь велики и разнообразны амбициозные фантазии граждан Санкт-Петербурга.
Кроме создания алиби для неверных супругов, им приходилось сочинять легенды и для начальства, коллег по работе, преподавателей и профессоров институтов, и даже для участковых терапевтов, если клиент вдруг просрочил больничный лист и не явился на прием в означенный день.
Супруга Егорова Юрия Николаевича выбрала из ассортимента «Агенересса» услугу по пресечению внебрачной связи. Суть сей услуги состояла в том, что агентство бралось опорочить в глазах неверных супругов их возлюбленных до такой степени, чтобы связь распалась. Услуга была дорогая, потому что требовала, во-первых, проведения сыскных мероприятий по установлению былых и настоящих связей и контактов, а во-вторых, требовала привлечения профессиональных актеров.
Сашка Лукашин как раз и сломался на этой услуге. Агентство пресекло, согласно прейскуранту, связь одного из преподавателей Питерского университета с собственной студенткой, после чего вышеозначенная студентка бросилась в Неву прямо с Дворцового моста. Девушку спасли, но препод к ней не вернулся по причине ее склонности к истерии и суициду. Таким образом, семья питерского преподавателя была спасена, но «Агенересс» лишился своего основателя и талантливейшего манипулятора обстоятельствами и людьми Александра Лукашина, который заявил в своем прощальном слове: «Поманипулировал – и хорош!»
Как уже говорилось ранее, Полину никакие угрызения совести не мучили. Судя по тому, что этот препод ни разу не навестил несчастную девушку в больнице, рано или поздно он ее все равно бросил бы, и она оказалась бы в водах Невы без всякой помощи со стороны агентства «Агенересс». А поскольку без вмешательства агентства их связь растянулась бы во времени на более продолжительный срок, вполне возможен был нервный срыв с непредсказуемым исходом у жены загулявшего преподавателя, и вместо одной попытки суицида могло быть целых две. Отпустив вдруг засовестившегося Сашку на «все четыре», Полина Хижняк сама встала у руля «Агенересса», но род своей деятельности особенно не афишировала. Игорь Маретин, например, считал, что она держит банальное брачное агентство, и об истинных масштабах подоплек проводимых ею мероприятий даже не догадывался. Название агентства считал плодом необузданной фантазии Полины и в качестве юмора называл брачные узы «петлей Агенересса».
Конечно, Полине и в голову не могло прийти, что когда-нибудь придется обратиться к услугам собственного агентства и с нетерпением ждать результатов его деятельности. Она с трудом удерживала себя от того, чтобы сделать выговор своим сотрудникам за промедление, леность и нерасторопность. Конечно же, они делают все возможное.
* * *– Зачем ты пришла? – с недовольной гримасой спросил бывшую жену Юрий Николаевич, стоя в дверях квартиры и не позволяя ей войти.
– Юра! Я не хочу разговаривать на лестнице! – выпалила Лариса.
Егоров, все так же морщась, посторонился.
Лариса без спешки сняла куртку, расчесала пышную челку над высоким снежно-белым лбом, подправила ноготком безупречную линию помады под нижней губой и принялась носовым платком вытирать якобы размазавшиеся стрелки на веках.
– Лариса! Я, кажется, уже спросил тебя: зачем ты пришла? – опять обратился к ней Егоров, повысив голос сразу на десяток децибел.
– Не кричи, – глядя на него в зеркало, сказала она, потом грациозно развернулась и одарила его широкой улыбкой.
Улыбка не произвела на бывшего мужа того магического действия, которое производила когда-то. Он сложил руки на груди и уставился на Ларису с выражением терпеливой брезгливости.
– Не смотри на меня так, – сказала она, перестав улыбаться. – Я не хуже других, как ты теперь убедился…
– Да-а-а… все вы одним мирром мазаны, хотя… – Егоров уронил руки вдоль тела и в недоумении уставился на Ларису: – А, собственно, откуда ты знаешь, что я в чем-то убедился?
Она смутилась, но постаралась ему это не демонстрировать.
– Евстолия сказала, что ты уже больше не живешь с… той женщиной, – объяснила Лариса. – Вот я и подумала, что она оказалась ничем не лучше меня…
– Мама вечно лезет не в свое дело!
– Твои дела – ее дела, ты же знаешь.
Егоров нервно взъерошил волосы и опять повысил голос:
– Неужели мне еще раз спрашивать, зачем ты пришла?!
– А неужели тебе не понятно, Юрочка? – бросилась к нему Лариса. – Я люблю тебя и хочу, чтобы все было как раньше.
Он хотел что-то возразить, но бывшая жена закрыла ему рот душистой рукой и горячо продолжила:
– По сути дела, мы оба сходили налево и оба неудачно… оба ошиблись, а у нас сын!
– Ты шантажируешь меня Илюшкой, – отозвался Егоров, убрав от своего лица ее руку.
Лариса почувствовала, что упоминание о сыне поубавило у Юры раздражения, и решила разрабатывать эту тему дальше:
– Он скучает по тебе, Юра. И ты скучаешь… Я же знаю. Илюшка будет счастлив, если ты вернешься!
– Твои дела – ее дела, ты же знаешь.
Егоров нервно взъерошил волосы и опять повысил голос:
– Неужели мне еще раз спрашивать, зачем ты пришла?!
– А неужели тебе не понятно, Юрочка? – бросилась к нему Лариса. – Я люблю тебя и хочу, чтобы все было как раньше.
Он хотел что-то возразить, но бывшая жена закрыла ему рот душистой рукой и горячо продолжила:
– По сути дела, мы оба сходили налево и оба неудачно… оба ошиблись, а у нас сын!
– Ты шантажируешь меня Илюшкой, – отозвался Егоров, убрав от своего лица ее руку.
Лариса почувствовала, что упоминание о сыне поубавило у Юры раздражения, и решила разрабатывать эту тему дальше:
– Он скучает по тебе, Юра. И ты скучаешь… Я же знаю. Илюшка будет счастлив, если ты вернешься!
– Я не вернусь! – бросил ей Егоров и сел на диван, опять скрестив на груди руки и словно отгородившись ими от Ларисы.
– Но почему?!!!
– Потому что, когда я на тебя смотрю, мне каждый раз видится этот твой… со спущенными штанами… посреди нашего коридора…
– Юра… Ну сколько можно? Я виновата… знаю…. и уже сто раз просила меня простить… тем более теперь это вполне можно сделать…
– Что значит «тем более теперь»?
– Ну, теперь, когда тебе тоже приходилось, извини, спускать штаны… перед другой женщиной…
– Лариса!!!
– А что такого?! Я называю вещи своими именами, как и ты, между прочим!!!
– Я не позволю, чтобы… – Егоров так побагровел, что Лариса испугалась, как бы у него не хлынула носом кровь, как иногда бывало.
Она хотела в очередной раз покаянно попросить прощения, но вздрогнула от телефонного звонка. Егоров схватил трубку.
– Да, мама, конечно же, это я! – крикнул он. – И вовсе я не кричу! Нет! Не кричу! Это мы тут с Ларисой… как всегда… ссоримся… Да… Хорошо… Хорошо, говорю! Ты сама-то не кричи! Сейчас приеду! Ладно, приедем…
Юрий положил трубку и уже не раздраженным, а встревоженным голосом сказал:
– У мамы что-то случилось, и она требует, чтобы мы немедленно приехали.
– Мы?
– Да, мы с тобой.
– Зачем?
– Не знаю. Сказала, что все объяснит при встрече.
Дверь Егорову и Ларисе открыла заплаканная Анечка.
– Да что случилось-то? – спросила уже не на шутку обеспокоенная Лариса.
Анечка махнула рукой и, ничего не ответив, пошла в спальню к Евстолии.
– Мама! В чем дело? – выкрикнул Егоров и, не раздеваясь, бросился вслед за Анечкой.
– Сядь, Юра, – сказала Евстолия. Она изо всех сил старалась сохранить самообладание, но все видели, что это дается ей с трудом. Многочисленные морщины ее лица находились в непрестанном движении, сходились под разными углами, расходились, и казалось, что старая женщина корчит отвратительные, постоянно сменяющиеся рожи.
Егоров плюхнулся на кресло рядом с кроватью, а Лариса встала за его спиной и даже положила руку ему на плечо, как на старинных фотографиях.
– Юра, ты помнишь… Никиту? – спросила Евстолия.
– Соловьева? Папиного шофера?
– Нет… папиного сына от первого брака…
Егоров пожал плечами и ответил:
– Да так… Немного… Мы почти и не виделись с ним. А что?
– А то, что он неожиданно появился на нашем горизонте.
– И? Хочет встретиться?
Евстолия переглянулась с Анечкой и сказала:
– Думаю, тебе придется с ним встретиться, потому что он… В общем, он недавно приходил, Юра… чтобы предъявить свои права.
– Права? На что?
– На все! – выкрикнула Евстолия почти таким же громовым голосом, каким обладала в юности.
– Не понимаю, – покачал головой Юрий и даже пожал руку Ларисы, которая посчитала это хорошим знаком и тут же положила вторую ладонь на другое его плечо.
– На все, Юра, это значит, на коллекцию книг и на эту квартиру… со всем ее содержимым…
Егоров усмехнулся:
– Ну… на коллекцию он, наверно, может претендовать, как сын, а вот на квартиру… Она же является моей по завещанию.
– Понимаешь… – Евстолия приподнялась на своих подушках, и Юрий впервые в жизни прочитал на лице матери настоящий животный страх. – Он утверждает, что уже говорил с юристами… и получается… будто бы незаконно, что ты наследуешь все один.
Егоров в раздумье потер подбородок и сказал:
– Может, он и прав… Я в этом не разбираюсь. Он ведь тоже сын отца. Мы можем отдать ему часть коллекции…
– Юра! Что ты говоришь! – перебила его Евстолия. – Николой Витальевич собирал ее всю жизнь не для того, чтобы она разошлась по рукам!
– Ну… почему по рукам? Она будет находиться в равных долях у его сыновей. Не вижу в этом ничего страшного.
– Ты не знаешь Никиту, Юра! Он продаст все! Он так и сказал, что продаст! Ему нужны деньги! Ему плевать на коллекцию!
Лариса посчитала, что пора и ей кое-что добавить к словам свекрови.
– К тому же, Юрочка, у тебя есть сын! – ввернула она. – Коллекция деда может и ему пригодиться. Евстолия Васильна говорила, что эти книги и… всякие альбомы с репродукциями год от года только дорожают!
– Лариса права, – прошептала Евстолия и упала на подушки, закрыв глаза.
– Мама! Что?! – испугался Егоров.
– Со мной все в порядке… – проговорила старуха и опять окинула всех потускневшим взглядом. – А вот с квартирой… Даже если уступить Никите всю коллекцию, чего, разумеется, никто не собирается делать, то остается еще квартира, на которую он тоже претендует. Он собирается оспорить завещание Николая Витальевича, понимаешь?!
– Но ведь там все законно! Отец имеет право завещать свое имущество любому из сыновей! Разве не так?
Евстолия не ответила. Егоров обернулся к Анечке. Та ловила ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
– Не понимаю, чего вы так испугались? – улыбнулся Юрий.
Женщины продолжали молчать, и он вынужден был сказать:
– Если хотите, я могу встретиться с Никитой и даже вместе с ним сходить к юристам. Да и вообще… мы же братья… Может быть, договоримся?
Евстолия опять приподнялась с подушек и, пожевав бледными губами, незнакомым сыну голосом сказала:
– Все дело в том, что вы не братья, Юра…
– Не братья? – удивился Егоров.
– Что значит «не братья»? – спросила Лариса, выскочила из-за спины мужа и уселась прямо на постель свекрови. – Ну-ка, ну-ка! Это что-то новенькое!
Евстолия вздохнула и, остановив на сыне блеклые глаза, ответила:
– Никита тебе не брат, Юра… Он твой отец…
– Ничего не понимаю… – пробормотал Егоров ставшим вдруг шершавым и непослушным языком. – Я сын… Никиты?
Евстолия кивнула.
– Поэтому он и собирается оспаривать завещание. Он первый наследник по прямой линии, – сказала она.
– Погоди с завещанием… – отмахнулся от нее Юрий. – Как же я могу быть сыном Никиты, если ты… Не хочешь же ты сказать, что Никита… и… Неужели такое предательство возможно? Папин сын… и ты?!!! – Он перевел гневный взгляд на Евстолию и задушенным голосом произнес: – Неужели даже ты, такая правильная… Что же вы за люди, женщины? Нет… Вы не люди… Вы… вы твари… грязные похотливые самки, которым все равно, с кем…
– Погоди, Юрочка, – бросилась к нему Анечка.
Егоров оттолкнул ее, крикнул:
– Да пропадите вы пропадом вместе с вашими квартирами, завещаниями… памперсами!.. – и выбежал из квартиры.
– Да объясните вы наконец все в деталях, – потребовала Лариса, но Анечка уже билась в рыданиях, уронив голову на стол, заставленный лекарствами, а Евстолия, отвернувшись от невестки, вспоминала прошлое.
* * *Евстолия Васильевна смолоду не отличалась красотой. Когда она была в девушках, в продаже практически не было косметических средств по уходу за лицом и телом. Сколько бы она ни мыла голову душистым или, по совету некоторых просвещенных в этом вопросе, коричневым хозяйственным мылом, волосы почему-то всегда казались жирными и неухоженными. Ей приходилось гладко зачесывать их и сворачивать на затылке в тугой пучок, чтобы не выбивалось ни одной прядки, потому что если они выбивались, то висели жалкими и неопрятными тусклыми пасмами. Нельзя сказать, что эта прическа шла к ее широкому лицу с высоким лбом. Лоб следовало прикрывать какой-нибудь импозантной челкой, но где ж было взять эту импозантность! Глаза тоже были весьма невыразительные: небольшие, светло-серые, глубоко посаженные, да еще и под резко выдающимися надбровными дугами. Под глазами очень рано появились коричневатые круги, которые не могла замаскировать никакая пудра: ни «Белый лебедь», ни «Рашель». Нос же, в отличие от глаз, был крупным и мясистым. Самой приличной деталью лица Евстолии были губы: аккуратные, в меру розовые, с пухлой нижней губой. Но что могла сделать какая-то одна губа, если все остальное никуда не годилось!
А еще ей и с именем «повезло»! Разумеется, все ее звали Толькой и смеялись при этом, пока не надоедало. Она настаивала, чтобы ее называли последней частью выспреннего имени, то есть Лией, но этот номер у нее так и не прошел. Для всех знакомых она всю жизнь была Толькой, Толей и лишь под старость – Евстолией.