— Да пошел ты! — Сайко с грохотом отшвырнул мешалку и сотейник. И вышел из кухни.
Горячий кунжутно-медовый сироп лужицей растекал по столу. Поляков обмакнул палец, попробовал. Сироп был хорош. Но все же в нем чего-то не хватало, возможно, самого главного.
Глава 21 ПРЯНОСТИ
В «Аль-Магриб» Никита Колосов заехал по пути из Столбов в главк.
Фрунзенская набережная была раскалена как печка, та и безлюдна. Двери «Аль-Магриба» были закрыты. Колосову долго пришлось стучать и звонить, пока дверь не открыл старичок-швейцар. Вежливо укоризненно забормотал: извините, мол, мы сегодня закрыты, санитарный день.
— Я знаю, что вы закрыты. Я из милиции. Мне нужна Марья Захаровна Потехина, — сказал Никита.
Тут только швейцар узнал его и в явном замешательстве пропустил внутрь.
— Марья Захаровна? Так, пожалуйста… Во дворе она сейчас, там машина пришла с продуктами… Проходите — через зал, потом по коридору направо и опять направо, там у нас дверь во двор… Найдете? Или проводить вас?
— Спасибо, найду. — Никита вошел в знакомый зал: лампы все до единой погашены, зато ставни на окнах открыты. Солнечный свет так и льется, точно поток, будит сонных голубей в клетке: але, глаза протрите! Никита вздохнул: нет, все же славное местечко. На улице сорок градусов в тени, а тут прохлада и благодать. Работает мощный кондиционер. Посетителей нет, а ресторан живет себе поживает, в ус не дует — скатерти на столах тугие, белоснежные, крахмальные, канарейки поют, жизни радуются, фонтан свою лепту вносит — журчит…
Потехина отыскалась действительно во дворе. Как и большинство столичных ресторанов, «Аль-Магриб», кроме парадного входа, имел также и черный. Сюда приезжали машины с продуктами, разгружались на солнцепеке. Потехина стояла возле потрепанной «Газели» с брезентовым верхом. Одета хозяйка «Аль-Магриба» была на этот раз одновременно просто и по-молодежному: юбочка джинсовая потертая стрейч круто обрисовывает ее пышные зрелые формы и джинсовая жилеточка-корсет на шнуровке. Корсет был явно тесен для потехинской груди — шнуровка расползалась, так что в соблазнительные дыррчки кокетливо просвечивал черный кружевной бюстгальтер. Но Потехина этой маленькой детальке значения не придавала — она яростно спорила с водителем «Газели», разгружавшим ящики с помидорами, баклажанами и зеленью.
— Ты что мне привез? — донеслось до Никиты — Потехина не жалела свои голосовые связки. — Это что, товар? Это товар, я тебя спрашиваю?
— Да, Марь Захарна, да что я говорю-то… в пробке, проклятой на Хорошевке час торчал, чуть не спекся… Там авария была. Ну запарилось все маленько на солнцепеке-то, — оправдывался шофер.
— Это что — салат? — Потехина, негодуя, выхватила из ящика пакет с зеленым кочешком. — Это тряпка половая, вот что! У тебя, Паш, глаза, что ли, ослепли?
— Ну повяло… все повяло… Ну что ж, водичкой надо холодной побрызгать, — бурчал водитель.
— Я такой товар не возьму! — Потехина выхватила у него из рук картонный ящик и запихала обратно в кузов. — Помидоры, так и быть — сгружай, а зелень отвеешь назад!
— Как назад? Да вы нас, Марь Захарна, без ножа режете!
— Я вас режу? Это вы меня режете, бессовестные!
—Да вы на меня голос-то не повышайте! — вспылил шофер. — А то ж я тоже могу вот так, глоткой.
— Потише, потише, дорогой. Вы все же не с кем-нибудь, с женщиной разговариваете, — осадил его Колосов. — Здравствуйте, Марья Захаровна, а я снова к вам.
Потехина обернулась — стремительно, как юла. На Колосова пахнуло французскими духами «Гуччи раш» и потом.
— Здравствуйте. А… это вы… неужели опять что-то случилось?
— Да вроде нет, — Никита пожал плечами, — новости для вас совсем неплохие. Потехина откинула со лба смоляную челку.
— А я увидела вас — так сердце и екнуло: ну, думаю, снова-здорово, — она покачала головой, — давление, наверное, прыгает. Наорешься вот так на жаре — перед глазами точно мухи роятся… Ну что же мы стоим-то? Идем, присядем, хорошие новости, говорите, а какие же?
— Акт мы сегодня получили из санэпиднадзора с результатами вашей проверки. С их стороны к вашему ресторану претензий нет. Ну и мы свою работу по осмотру места тут у вас закончили. Так что и у нас пока формальных претензий нет. — Колосов невольно вздохнул. — Так что с завтрашнего дня можете начинать снова работать в. своем обычном режиме.
— Вы это так говорите, словно у вас зубы болят, — усмехнулась Потехина, — ну, а, кроме формальных, у вас еще какие-то к нам претензии есть?
— Я хотел с вами поговорить, Марья Захаровна, — скромно ответил Колосов, — для этого и ехал по такой жаре.
— Ну тогда идемте, я вас кофе напою, чай марокканский с мятой вам, по-моему, в прошлый раз был не очень по вкусу. — Потехина улыбнулась. — Я, если честно, эту мяту тоже не люблю, это для клиентов мы экзотику держим, а так, для себя — нет. Знаете, а я и сама с вами все собиралась поговорить серьезно, — она резво обернулась к шоферу. «Газели»: — Паша, ты подожди, посиди, ладно? Поляков освободится, он к тебе сам выйдет. Помидоры, Капусту, кабачки, брокколи, фрукты эти и эти я возьму, а зелень вези назад. От меня Арсену скажешь — если еще раз такую дрянь пришлет, я с ним договор разорву. Буду лучше салат и траву у китайцев в Яхроме брать!
— Хлопотно быть хозяйкой модного ресторана, — заметил Никита, когда они с Потехиной вернулись в прохладный обеденный зал. Это был зал не «фонтана», а «очага» — тот самый, как отметил Никита, где неделю назад веселилась певица Аврора со своими приятелями.
— А вы как думали? Все должна лично, сама проверить, во все дырки сунуться. А теперь особенно — после таких-то событий. Продукты, качество, все сама проверяю, Гляжу. Видели, что поставщики-то норовят подсунуть? Сплошное жульё кругом. — Потехина вздохнула, потом зычно крикнула кому-то в сторону кухни, игнорируя громкоговорящую связь: — Нам кофе сюда и это… Лева, ргаиф подошли?
— Тесто готово! — глухо, как из бочки, откликнулся кто-то в висевшем на стене динамике.
— Тогда горяченьких напеки живо! — скомандовала Потехина. — В такую жару надо есть горячую сладкую пищу. Это еще академик Амосов завещал. Или не Амосов, а еще кто-то… Блинчиков наших фирменных сейчас попробуете. Или, может, вы того, — она остро глянула на Колосова, — поостережетесь, не захотите?
— Марья Захаровна, я хочу быть с вами предельно откровенным, — Колосов уселся на полосатый диванчик в нише, — ситуация, в которой находится ваш ресторан, — сложная. И очень неприятная.
— Куда уж неприятней, — Потехина хмыкнула, — мы уж все тут прямо голову сломали с этой ситуацией — гадаем все, предположения строим — что, кто, зачем, почему? Лену Воробьеву жаль. Словами не передать как. Где я теперь такую официантку найду в разгар-то сезона?
— Ситуация непростая, — важно, тоном большого начальника повторил Колосов, — необходимо соблюдать строжайшие меры предосторожности во избежание новых… Ну, одним словом, кем бы он ни был, этот отравитель, он почему-то проявился именно в вашем заведении.
— Вы кого-то подозреваете? — тревожно спросила Потехина. — Неужели кого-то из моих? Из персонала?
— Ни к кому из ваших сотрудников у нас пока претензий нет.
— Ну, а что же я должна тогда делать? Что вы мне посоветуете?
— Никаких советов, кроме того, что надо быть осторожнее, у меня нет.
— Ну вот! Если уж у милиции советов нет, тогда… Но вы хоть причину установили, почему их отравили — Студнева и Лену? — нетерпеливо спросила Потехина. — У нас тут уже бог знает какие сплетни по ресторану гуляют-и что она любовницей его была, и что… Одним словом, просто мрак какой-то! Все гадают, языками мелют, бояться чего-то стали… А мне что в ассоциации рестораторов тут рассказали… Два года назад в Питере вроде был такой же точно случай. В одном баре на Невском двух посетителей отравили. Крысиным ядом! Сначала подозрение было, что это дело рук конкурентов — ну, бар закрыть с концами. А потом оказалось, что это маньяк какой-то орудовал, шизик.
— Не слыхал про такой случай в Питере. Но исключать версию, что мы имеем дело с психически больным преступником, тоже не стал бы, — ответил Никита.
— Боже, кого я боюсь — так это психов, — Потехина нервно поежилась, но тут же без всякого перехода снова крикнула на кухню: — Кофе готов? А блины?
На кухню за угощением она после ответного вопля по динамику «готово-во-о!» отправилась лично. Никита мысленно отметил это: его в прохладном сумрачном зальчике ресторана держали, точно в изоляции, — кроме старика-швейцара и приезжего шофера, он пока еще сегодня здесь не встретил ни единой живой души.
Кофе был очень горячим, свежим и крепким, сваренным на молоке. Пухлые блинчики-ргаиф плавали в густом приторном сиропе, ароматном от специй. Были поданы также финики, плавленый сыр и свежий инжир, который Никита по простоте душевной и по кулинарному невежеству поначалу принял за молодой чеснок.
— Прошу вас, — Потехина налила кофе Колосову и себе.
— Спасибо, — Никита угостился из вежливости, однако все же не без некоторого сердечного трепета: черт его знает. Неспокойно на душе становится при одном воспоминании об этом чертовом таллиуме сульфате.
— Марья Захаровна, я, собственно, о Воробьевой с вами приехал беседовать.
— Только ради бога не пытайте меня, от кого у нее был ребенок, — быстро сказала Потехина.
— Нет, я не об этом. Хотя это тоже вопрос. Вы вот ее брали на работу, знали ее больше года. Что все-таки она была за человек такой, а?
— Хороший человек. Честная, от работы не бегала, аккуратная была, исполнительная, воспитана хорошо. Никогда никаких нареканий от клиентов, — Потехина покачала головой, — мне ее Петя Мохов нашел, так я ему только всегда спасибо за нее говорила.
— А к деньгам Воробьева как относилась?
— К деньгам? Положительно. А как к ним еще можно относиться?
— Сколько вы ей платили? — спросил Никита.
— Четыреста долларов; плюс иногда премии бывали.
— Премии за что?
— За отличную работу, — Потехина улыбнулась, — потом еще, конечно, чаевые, как и везде.
— Воробьева никогда не просила увеличить ей жалованье?
— Нет.
— Может быть, она жаловалась, что ей денег не хватает?
— Послушайте, я ей платила приличную зарплату, — Потехина подвинула к Колосову тарелку с блинчиками, — для женщины такую зарплату в Москве поискать. А что насчет жалоб… Так кому сейчас, скажите, денег хватает? Олигарха вон спросите, и тот плакать начнет — мало. А у Лены была большая семья, все на ее шее сидели.
— Значит, все-таки деньги ей были нужны?
— С просьбами увеличить ей зарплату она ко мне не обращалась, — отрезала Потехина, — тут у нас это не принято.
— А вот в тот день, когда я сюда к вам приехал, она ведь не должна была утром выходить на работу, — сказал Никита.
— Не должна была, точно. Я сама удивилась, — Потехина кивнула, — но Лена сказала, что приехала за… что-то тут забыла…
— Да это вранье было. — Никита смотрел на Потехину.
— Вранье?
— Ну да. Но не это меня тревожит и смущает, Марья Захаровна, а кое-что другое.
— Что же вас смущает? — Потехина не донесла до губ чашку кофе. Поставила обратно на стол.
— Никак не могу я отделаться от мысли, что… Ну, буду уж совсем, до конца откровенным. Не успел я вашу официантку допросить, как ее вдруг убили. Словно нарочно.
— Что вы хотите этим сказать? — Потехина напряженно смотрела на Колосова.
— Воробьева в тот день не должна была появляться в ресторане. А приехала. По логике вещей, она и со мне не должна была встретиться и говорить, а встретилась говорила. И спустя несколько часов была кем-то отравлена. А вам, насколько я еще тогда успел заметить, появление Воробьевой здесь, в ресторане, и ее контакт мной явно пришелся не по душе.
Потехина изумленно смотрела на него.
— Вы что же, обвиняете меня в том, что я отравила Лену? — спросила она. — Да вы с ума, что ли, сошли?
— Я вас ни в чем не обвиняю. И никого вообще пока не обвиняю. Я просто анализирую ситуацию. И говорю с вами предельно откровенно, все свои карты выкладываваю на стол. Я заметил, что вам появление официантки в не урочное время в ресторане и ее контакт со мной были не приятны.
— Да не с вами контакт, вы-то тут при чем? — пылко воскликнула Потехина. — О вас, поверьте, я тогда меньше всего думала!
— А о ком же вы думали? Потехина отвернулась.
— У вас сигареты есть? Я свои, как всегда, в машине оставила, — сказала она глухо.
Никита достал сигареты, зажигалку.
— Черт знает что… И наговорите же такого, — Потехина закурила, — надо же, какой наблюдательный попался… Да, я правда в тот день не ожидала увидеть Воробьеву тут. И видеть ее мне было неприятно, но…
— Почему? — спросил Никита.
— На это есть чисто личная причина. И к вашему де она никакого отношения не имеет.
— К убийству многое имеет отношение, даже пор самые невероятные вещи.
— Но это не имеет, — Потехина рассердилась, — тогда были совершенно ни при чем, Какое мне дело было до вас, когда…
— Когда что?
— Ну, у меня есть друг близкий, я его всем сердцем люблю, — быстро сказала Потехина, — это счастье мое и несчастье… Да нет, вы этого все равно не поймете, смеяться будете!
— Марья Захаровна, вы меня вгоняете в краску, — сказал Колосов.
— Да не с вами, чтобы Ленка встречалась, я не хотела, а с ним, — устало сказала Потехина, — видели вы его, сокола моего?
— Симонова? — спросил Никита. — Видел.
— Ведь муж он мой, и люблю я его. А он… ни одной давалки чертовой пропустить не может. Паразит такой! — Потехина смяла сигарету в пепельнице. — И Ленку он домогался, знаю. Говорили мне люди, предупреждали… Вы ж его видели, какой он. Любую возьмет, если пожелает. Пьяница, паразит… Сколько раз зарекалась — брошу его, выгоню к чертовой матери. И не могу. Сердце пополам рвется. Был он в то утро тут. Вы его сами видели. Ну и Ленку вдруг принесло. Это в выходной-то, после ночной смены! Зачем? Один у меня ответ был — к нему примчалась. А вы говорите… Да при чем тогда вы-то были, молодой человек! — Потехина снова тяжело вздохнула. — Ну, все, раскололась как орех перед вами. Смеяться теперь будете.
— Не над чем тут смеяться, Марья Захаровна. Дело-то житейское, — сказал Никита. — Между прочим, Симонов ваш в субботу на похоронах был. А я думал, это вы его послали долг скорби отдать.
— Он мне даже ничего не сказал, — мрачно ответила Потехина, — от нас Лева Сайко ездил. Цветы, венок отвез от ресторана. Я не смогла, скверно что-то было, сердце болело. Ну что же вы так ничего и не едите? Обижаете, пейте кофе.
— Спасибо, все очень вкусно, — сказал Никита, — а знаете, Марья Захаровна, иногда лучше прямо говорить, вот как мы сейчас с вами, чем вокруг до около петлять, недомолвки плодить, правда? Вот побеседовали мы и все, кажется, прояснили, что нужно. И к шеф-повару вашему Полякову у меня тоже пара-тройка вопросов есть. Мы уже кратко с ним успели познакомиться, но самого главного, как оказалось, не договорили. Он сейчас здесь?
— А где же ему быть? Здесь. На кухне. Пригласить его сюда?
— Если вас не затруднит. А вы не покидайте нас, посидите еще. — Колосов дружески улыбнулся Потехиной. — Хорошо тут у вас. Уютно. Прямо домашняя какая-то обстановка.
— Вам правда здесь нравится? Тогда приходите почаще, и не только по служебным делам, — Потехина улыбнулась в ответ, — всегда будем рады.
Поляков вышел как был — в рабочей одежде — в белоснежном накрахмаленном поварском облачении. Оно было сшито явно у отличного портного и ладно пригнано к его суховатой фигуре, однако совершенно ему не шло. Колосов подумал про себя: нет, все же на мужике эта белая роба с галуном и особенно этот поварской колпак, пусть даже и из самого дорогого и тонкого итальянского льна, смотрятся довольно глупо. Не наше это занятие, не мужское, кашеварить на кухне. То ли дело ловля убийц и бандитов! И в какой уже раз Никита мысленно поздравил себя с верным выбором профессии. Поляков протянул ему руку для рукопожатия: на его пальце сверкнул перстень с крупным бриллиантом. Запястье украшали золотые швейцарские часы «Шомэ».
— Здравствуйте, вы хотели меня видеть? — спросил он спокойно. Сел, переглянулся с Потехиной.
— Да вот разговор есть один, Иван Григорьевич, в связи с некоторыми обстоятельствами, — Никита разыгрывал простодушную озабоченность, — не очень приятными, я бы сказал.
— Какими же? — Поляков скрестил руки на груди.
— Скажите, вам знакома некая Александра Маслова? — Никита наконец-то задал Полякову вопрос, который собирался задать сто лет.
— Я ее знаю, — коротко ответил Поляков, и… смуглые щеки его залились, как волной, коричневым румянцем. Колосова это даже позабавило: ах ты черт… Не часто увидишь, как мужик в летах вот так вспыхивает, как цветок алый, из-за какой-то там свистушки.
— Простите, в таком случае вынужден спросить вас: какие у вас с Масловой отношения?
— А какое это имеет значение? — Поляков нахмурил темные брови и еще гуще покраснел.
— Важное, к сожалению. Так какие отношения-то у вас?
— Близкие. Точнее, раньше были. Сейчас нет. — Поляков отвечал отрывисто и точно с трудом. Потехина пошевелилась, решая, уйти ей или остаться. Никита удержал ее взглядом.
— Близкие… Это хорошо, — сказал он, — и странно в то же время, Иван Григорьевич. Почему странно? Да потому, что заявление тут устное к нам поступило от этой самой гражданки Масловой. Точнее, даже и не заявление, а настоящее обвинение в ваш адрес.
Поляков мрачно уставился на него. Молчал. Не выдержала Потехина:
— И в чем же она обвиняет Ивана Григорьевича?
— В убийстве гражданина Студнева Максима Кирилловича, — Колосов вздохнул. — Пришла тут к нам в розыск и твердит: из ревности, мол, убил. Из-за нее.
Глаза Потехиной расширились от гнева и изумления. Она привстала и вдруг с размаху пухлым кулачком стукнула по столу: