«Камчатка» отшвартовалась от причала кронштадтского порта 26 августа 1817 г. 71 день занял переход до Рио-де-Жанейро – очень быстро по тем временем. В Рио русских моряков принимали с большой помпой, Головнин, среди прочего, удостоился аудиенции португальского короля Иоанна VI (теснимый французами, он бежал из Португалии еще в 1807 г.). Правда, португальцы и бразильцы с удовольствием оказывали всевозможные почести, но когда речь заходила о делах, их как будто подменяли, из-за чего экипажу «Камчатки» пришлось самостоятельно заниматься пополнением запасов провизии и воды.
В канун нового года обошла мыс Горн – «Камчатка» стала первым русским кораблем, прошедшим по этому опасному маршруту. Затем еще одна остановка в Южной Америке, в перуанском порту Кальяо, а в начале мая судно достигло берегов Камчатки и вошло в Авачинскую бухту. Путешествие продолжалось восемь месяцев и восемь дней, из них около месяца заняла стоянка в портах.
В Петропавловске Василий Михайлович после долгой разлуки встретился со своим давним товарищем, заместителем по экспедиции на «Диане» Петром Рикордом, благодаря настойчивости которого он и семеро товарищей были освобождены из японского плена. В 1817 г. Петр Иванович был назначен начальником Камчатки с производством в чин капитана I ранга. Рикорд в силу своих возможностей пытался улучшить положение «несчастного края» и, как писали в источниках тех лет, «своим честным отношением к делу, неутомимой заботой о благе подвластных ему жителей и особенно тем человеколюбием, которым были проникнуты все его распоряжения, он во многом улучшил положение несчастного края, который под его управлением отдохнул, наконец, от тиранства прежних начальников».
После исследования Командорских и Алеутских островов, во второй половине августа «Камчатка» поплыла к берегам Калифорнии. Головнин побывал в Форт-Россе – владении Русско-американской компании (в 1841 г. компания продала свои калифорнийские владения крупному землевладельцу Джону Саттеру), и Сан-Франциско. Затем, через Сандвичевы, Мариинские и Филиппинские острова, обогнув мыс Доброй Надежды, «Камчатка» взяла курс на остров Святой Елены. Василий Михайлович втайне надеялся увидеть знаменитого пленника, томящегося на острове (в конце концов, некоторое время назад он сам был в похожем положении), но англичане, опасавшиеся бегства Наполеона, охраняли его с особой тщательностью и посторонних не пускали. После двухдневной стоянки сужно отправилось на Азорские острова, после – к берегам Британии, и, наконец, 5 сентября 1819 г. возвратилось в Кронштадт. Свое второе кругосветное плавание, продолжавшееся два года и десять, Василий Михайлович описал в книге «Путешествие вокруг света на шлюпе «Камчатка» в 1817, 1818 и 1819 годах».
В 1821 г. Головнин вернулся в Морской корпус – теперь уже в должности помощника директора. Нахлынувшие было воспоминания юности быстро сменились мрачными мыслями: альма матер переживала далеко не лучшие времена. Как вспоминал Василий Михайлович, «повсюду царили дикий произвол учителей и одичалость воспитанников». В своем желании изменить положение он нашел нескольких единомышленников среди наставников, однако они были в меньшинстве. Оттого и проработал капитан-командор в Морском корпусе меньше двух лет. Непростой была и следующая должность Головнина – в 1823-м его назначили генерал-интендантом флота. Безусловно, повышение – теперь в его подчинении находились все судостроительные верфи и береговая инфраструктура Адмиралтейского ведомства. Долг присяги и чести требовал быть дотошным, но вал бумаг начал его захлестывать. И ладно бы от них был толк, но зачастую делопроизводство «по правилам» превращалось в абсурд. Например, пришлось Василию Михайловичу заниматься «делом о сломанной лопате». Цена той лопаты – 40 копеек, а бумаги и сургуча на него ушло на полтора рубля. И это не считая времени, угробленного впустую…
Как это часто бывает, выйти из оцепенения помогло несчастье, чрезвычайная ситуация. В ноябре 1824 г. сильнейшее наводнение затопило Петербург и Кронштадт, вода и сильнейший ураган разрушили верфи и корабли, которые стихия раскидала по берегу едва ли не на сотню верст. Генерал-интенданту флота пришлось мобилизовать себя и других, чтобы восполнить потери. За шесть лет «хозяйство» Василия Михайловича выдало флоту 23 линкора, 21 фрегат, 24 шлюпа и брига, 13 шхун и яхт, 8 пароходов (первых в России), 14 транспортов, 52 канонерки, и все эти суда были вооружены и снабжены всем необходимым.
Болью в сердце отозвалось 14 декабря 1825-го: Головнину казалось, что после провала отчаянного шага декабристов в России уже не осталось места для благородных порывов и беззаветного служения родине. Василий Михайлович находил успокоение в работе, благо ее хватало: с 1827 г. в распоряжение вице-адмирала (да, он уже дослужился до адмиральского чина) были переданы кораблестроительный, комиссариатский и артиллерийский департаменты. Он немного завидовал другу Рикорду, который в это время командовал средиземноморской эскадрой, помогавшей грекам в их борьбе за независимость от Османской империи. Успокаивала мысль, что кому-то нужно готовить флот к боевым и мирным свершениям на берегу, пока на то были силы.
Здоровье особо его не беспокоило, разве что побаливало колено, ушибленное при побеге от японцев, и временами донимал ревматизм – традиционная болезнь моряков. В мае 1831 г. семейство Головниных перебралось с зимней квартиры на дачу на Петергофской дороге. В это же время по центральным губерниям страны покатилась эпидемия холеры, в середине июня она дошла и до столицы. Тут бы поберечься, пересидеть на даче, но Василий Михайлович и слышать об этом не хотел. 29 июня экипаж, по обыкновению, рано утром отвез Головнина в Петербург. А около четырех часов вечера, раньше обычного срока, его привезли назад. Василий Головнин прошел через две кругосветки, два плена и бесчисленное множество штормов и бурь. А умер на суше, сгорел буквально в один вечер – страшная болезнь не оставила ни одного шанса на спасение…
ЗАПИСКИ ФЛОТА КАПИТАНА ГОЛОВНИНА О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ ЕГО В ПЛЕНУ У ЯПОНЦЕВ
Предуведомление
Не нужно распространяться о том, сколь мало Япония известна в Европе. Хотя было время, когда японцы, не имея понятия о корыстолюбии европейцев, допускали их в свое государство и позволяли им делать всякого рода замечания, но разногласия и противоречия, встречающиеся в сочинениях многих писателей о Японии, не дозволяют верить их повествованиям. Притом с той поры, как японцы лишили европейцев свободного к себе доступа, прошло столько времени, что по естественному порядку вещей должна была последовать перемена во многих частях, и Япония, конечно, ныне не то, что была в те времена. Голландцы, торгующие в Нагасаки, при всем стеснении в обращении с жителями, по знанию японского языка, без сомнения, могли бы собрать весьма многие любопытные сведения о сем государстве.
Но если, как всем известно, они держат в тайне описи и карты даже таких мест, куда имели доступ другие европейские народы с большими познаниями и наблюдения о которых сообщены свету во всей подробности, то чего ожидать от них относительно Японии, куда из всех европейцев они одни допускаются? Следственно, сведение о сем древнем народе должно быть занимательно для людей просвещенных. Сие самое побудило меня сообщить свету приключения мои в плену у японцев, которые в другом случае не заслуживали бы внимания публики. По прочтении их увидят, какие ограниченные средства имел я для наблюдения всего, что потребно к описанию великого и малоизвестного государства, и не станут винить меня в краткости моих замечаний о таком предмете, подробное описание которого могло бы доставить материалов на несколько томов.
Если б по примеру некоторых издателей путешествий я имел желание увеличить сию книгу для моих выгод, то, конечно, мог бы под названием предисловия, введения, вступления и проч. и проч. наполнить добрый том выписками из других книг, в коих писано о Японии и которые известны всем просвещенным читателям, но я хочу описывать только то, что со мною случилось, что я сам испытал и видел собственными глазами.
Здесь за нужное почитаю сказать, что записки сии были готовы к печати при возвращении моем в Петербург (в июле 1814 г.), но разные причины, не от меня зависевшие, препятствовали издать их прежде сего времени.
В. Г.Часть первая
Глава 1Предмет похода шлюпа «Дианы». – Приготовление к оному. – Имена прежних мореплавателей, бывших у Курильских островов. – План мой, как производить опись сих островов. – Затруднения и опасности, встречаемые при описи оных. – Первое наше свидание с японцами на острове Итурупе, где нашли мы курильцев. Замечания о подвластных России курильцах вообще. – Свидание с японцами на острове Кунашире. – Неприятельский их поступок. – Объяснения наши с ними. – Коварство и хитрость их. – Взятие нас в плен.
Предмет похода шлюпа «Дианы». – Приготовление к оному. – Имена прежних мореплавателей, бывших у Курильских островов. – План мой, как производить опись сих островов. – Затруднения и опасности, встречаемые при описи оных. – Первое наше свидание с японцами на острове Итурупе, где нашли мы курильцев. Замечания о подвластных России курильцах вообще. – Свидание с японцами на острове Кунашире. – Неприятельский их поступок. – Объяснения наши с ними. – Коварство и хитрость их. – Взятие нас в плен.
В апреле месяце 1811 года, командуя императорским военным шлюпом «Дианой», находившимся тогда в Камчатке[1], получил я от морского министра предписание, коим, по высочайшей воле, повелевалось мне описать точнейшим образом южные Курильские острова, Шантарские острова и Татарский берег, от широты 53°38' N до Охотска.
В повелении господина министра было упомянуто о двух бумагах, содержавших в себе подробное описание возложенного на меня поручения и посланных с оным повелением в одно время из Адмиралтейств-коллегии и из Адмиралтейского департамента, но сих бумаг я не получил, да и получить их в Камчатку прежде будущей осени, зная здешние почтовые учреждения, никакой возможности не предвидел. Для получения нынешним летом упоминаемых бумаг оставалось мне одно средство – идти со шлюпом в Охотск.
Предмет сей, без всякого сомнения, был весьма важен, хотя по предписанию морского министра мне вполне известна была воля его императорского величества: я знал, какие места должен был описывать и что государю императору угодно, чтобы оным сделано было точнейшее описание; но каким образом надобно было произвести в действо высочайшую волю, в том я должен был руководствоваться наставлениями Государственной Адмиралтейств-коллегии. Равным образом и инструкция Государственного Адмиралтейского департамента хотя служила только дополнением к той, которую я уже имел, однако же могла содержать в себе предписания и наставления, без коих при описи я мог сделать, по неопытности и по недостатку столь обширных сведений о здешнем крае, какие имеет департамент, немаловажные упущения.
Я очень жалел, что не получил прежде упомянутых бумаг вместе с повелением министерским, и чувствовал все неудобства, от неприсылки оных произойти могущие; но, с другой стороны, ясно предвидел потерю времени, убыток для казны и невозможность сделать что-либо порядочное, стоящее издержек и трудов, словом сказать, совершенное упущение целого лета без всякой значащей пользы по предмету предпринятой экспедиции, если бы я пошел сначала в Охотск[2]. Сие мнение мое основывалось на следующих причинах:
1. Судя по времени года, когда открывается с моря доступ к Охотскому порту, и прибавив к тому время, нужное на перевоз провизии, на запас пресной воды, дров и прочего и на переход от Охотска к южным Курильским островам, я не мог со всякой поспешностью и благоприятством ветров быть на том месте, с которого надлежало начинать опись, прежде первых чисел июля месяца; следственно, май и июнь потеряны.
2. Состояние шлюпа и некоторым образом команды требовало, чтобы он зимовал в порте, где можно бы было его осмотреть, очистить и исправить, потому что с самого отправления нашего из Кронштадта в 1807 году я не имел случая его разгрузить и осмотреть внутренние и наружные подводные повреждения, ибо в Петропавловской гавани едва достает кое-каких дурно выстроенных амбаров для помещения провианта, принадлежащего гарнизону, а для посторонних вещей нет никакого строения, и потому все провизии и материалы хранились на шлюпе в течение обеих зим. От сего завелось невероятное множество крыс, поедавших провиант и портивших запасные паруса, армяк, бочки и все, что только им попадалось. Чтобы истребить их, непременно нужно было шлюп совсем очистить, да и гнилых членов мы нашли много в тех местах, кои могли осмотреть.
Сверх того, люди износили все почти свое платье и обувь, и нужно было их обмундировать, чего без помощи Охотского порта невозможно было сделать. Все сии причины понуждали меня необходимо зимовать в Охотске, куда надобно было прийти в исходе сентября или, по крайней мере, в начале октября. Следственно, всего времени для описи оставалось около трех месяцев, самых неблагоприятных (кроме июля) для сего дела.
Все мореплаватели, бывшие в здешних морях, жалуются на необыкновенные туманы и мрачные погоды, препятствовавшие им видеть и близко приходить к берегам для осмотра и описи оных. Идучи в прошлом году в Америку и возвращаясь оттуда в Камчатку вдоль гряды Алеутских островов по южную сторону их, я сам испытал то же. Кроме сих препятствий, останавливающих мореплавателей в описи берегов и островов сего края, они бывают здесь подвержены еще другим, гораздо большим и опаснейшим затруднениям.
Находясь между Алеутскими или Курильскими островами, от чрезвычайно быстрых течений и неудобоизмеримой глубины подле самых берегов сих островов (из коих у многих в расстоянии от берега трех миль полутораста или двухсотсаженным лотлинем дна нельзя достать), лот, в большей части морей служащий верным и надежным показателем приближения к земле, недействителен, а это в соединении с беспрестанными почти туманами делает плавание по здешним водам весьма опасным. Сии обстоятельства были мне известны и заставили меня стараться о выборе лучшего и удобнейшего времени для исполнения данных мне поручений. На сей конец я рассматривал описания путешествий известных мореплавателей, кои посещали край сей. Вот как они об нем относятся.
В 1779 году английские королевские суда «Резолюшн» и «Дискавери», по смерти капитанов Кука и Клерка доставшиеся в команду капитана Гора, отправились из Авачинской губы 9 октября по новому стилю с намерением между прочими открытиями, относившимися к цели их вояжа, осмотреть Курильские острова. Но им удалось видеть только первый и второй из сих островов – Сумшу и Парамушир; прочих же, несмотря на все их старания приблизиться к оным, они не видали по причине частых сильных ветров с западной стороны. Первую землю, после помянутых двух островов, они увидели на восточном берегу Японии в широте 40°05' 26 октября. Капитан Гор нетерпеливо желал осмотреть южные Курильские острова, но почти беспрестанные бури в том ему препятствовали. Авачинскую губу оставил он по старому стилю в исходе сентября. Итак, можно заключить, что сентябрь и октябрь суть неудобные месяцы для списывания Курильских островов.
Лаперуз, пройдя пролив между островом Сахалином и островом Матсмаем (после названным его именем) в половине августа 1787 года от мыса Анивы до мыса Тру острова Штатенландии (земли Штатов)[3], никакой земли не видал и, усмотрев сей мыс 19 августа (по новому стилю), видел после Компанейскую землю[4] и Марикан[5], между коими прошел, назвав сей пролив именем своего фрегата La Boussole (компас). Но почти беспрестанные густые туманы препятствовали ему производить дальнейшую опись Курильских островов, и он нашелся принужденным, оставив свое намерение, идти в Камчатку. На сем пути не видал он по причине туманов ни одного Курильского острова, кроме трех вышеупомянутых. Это было по старому стилю в первых числах сентября.
Капитан Сарычев (в изданном им путешествии по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю, Восточному океану и проч.) пишет, что из Авачинской губы отправились они 6 августа (по старому стилю) 1792 года с намерением описывать Корейское море[6] и шли к SW вдоль Курильской гряды. Но сырые туманы препятствовали им видеть землю до 20-го числа, а тогда, будучи в широте 47°28', увидели они, как господин Сарычев полагает, остров Марикан и некоторые другие. Они хотели осмотреть их, но туманы помешали. Позднее время принудило их оставить намерение описывать Корейское море и возвратиться в Охотск. На обратном пути видели они седьмой остров и пик на двенадцатом острове, потом видели южный край второго острова и верхи трех сопок пятого; но все это являлось в тумане так, что они не могли определить географического сих мест положения.
Английский капитан Бротон в 1796 году, оставив Вулканический залив, находящийся на южном краю Матсмая, плыл по восточную сторону сего острова, прошел между островами Кунаширом и Итурупом, приняв первый из них за часть Матсмая. Потом, идучи вдоль северо-западного берега острова Итурупа (Штатенландии), видел лишь первую половину его протяжения и северо-восточную оконечность, не зная, что они составляют один и тот же остров. Потом, пройдя вдоль западной стороны Урупа (Компанейской земли) и Симусира (Марикана), доходил до острова Кетоя. Оттуда воротясь, проходил по южную сторону Урупа, Итурупа и Кунашира, не сделав никаких примечаний о берегах сих островов. Сколько, впрочем, велико ни было желание капитана Бротона точнейшим образом осмотреть сии столь малоизвестные земли, но он не успел в своем намерении по причине туманов, крепких ветров и вообще неблагоприятной погоды. Плавание капитана Бротона по водам южных Курильских островов происходило в октябре месяце.