- Так не ходил? Не ходил?
- Уймись! Ты зачем руку-то в карман сунул, когда я про табельное оружие спросил?
- Замерз.
- Вот и погрейся. А Воробьева сейчас оставь. Что у тебя на него есть кроме показаний Анашкина? Тот, знаешь, тоже не святой. Может и врет. Хотя и мне Анашкин кажется гораздо нормальнее Воробьева. Хотя и от той бабы, и от другой одинаково можно с ума сойти. Может, у Воробьева крыша слегка и поехала. Она же так высмеивала этот цикламен! У каждого есть больная мозоль, на которую лучше не давить. Дьявол, опять маленький лифт сломался! Стоим, ждем.
- А у тебя? Где больная мозоль?
- На моей ты сейчас стоишь.
- Извини. Я переживаю.
- Переживай, где хочешь, только не на моей ноге. В тебе весу больше центнера.
- Врешь! Я просто накачанный! У меня мускулатура, не жир!
- А я разве сказал, что ты толстый? Я сказал: больше центнера. Но-но, руки убери! Все, поехали. Интересно, здорово нам влетит?
Когда открылась дверь его квартиры, Леонидов умильно заглянул жене в лицо:
- Сашенька, ты сердишься?
- Чего уж! Съездили-то хоть с пользой?
- А то!
Пока женщины накрывали на стол в большой комнате, Алексей, щелкая кнопками на пульте телевизора, задумчиво сказал:
- Анашкин-то прав. Ну что, первую программу оставить?
- Все равно. Ну его, этот ящик. В чем прав?
- В том, что мы никогда не думаем о том, что это может случиться с нами. По идее я сейчас должен свою жену к маме увезти.
- Брось! Ведь ты сам сказал, что он не просто так убивает. По системе.
- Вот именно. А как понять эту самую систему? Как? Одинаковые пакеты – туфли – цветочные имена – духи. Ведь нет здесь единой четкой системы, понимаешь? Не прослеживается пока. В каждом убийстве присутствует какой-то элемент неожиданности. И в то же время они чем-то связаны. Но чем?
- Вот теперь, Леша, я тебя узнаю, - усмехнулся Барышев. – Ты всегда был ведущим, а я ведомым. А после того, как Лилию убили, мне пришлось тебя силком за собой тащить. Я же видел: что-то с тобой не то. Живешь, процветаешь, машину новую купил, денег много зарабатываешь. Тебе бы позавидовать, да что-то не хочется.
- Потому что я дурак. Я думал, что могу победить систему. Понимаешь ты, Серега? Сис-те-му. Пришел хороший к плохим, и они сразу стали хорошими. А так не бывает. Я по глупости попал в ту мельницу, которая способна перемолоть миллионы таких героев-одиночек. Самый простой способ от них избавиться – дать то, что просят. Пусть сами станут у руля, пусть попробуют руководить. Попробовал… Я уже не хочу лишних проблем. Не хочу делать то, что мне не выгодно. А сейчас у меня просто отцовский инстинкт срабатывает: не хочу, чтобы дети остались без матери.
- Ладно, перестань. Все нормально.
- Да давно уже ничего не нормально! Давно уже я лечу по жизни, словно стальная пуля. Ничего не слышу, ничего не вижу, только цель: прийти вечером домой, мгновенно уснуть от усталости, а утром лететь дальше к той же цели. А жить когда? Я последнее время часто себя спрашиваю: когда жить?!
Александра заглянула к мужчинам в комнату:
- Леша, чего это ты так раскричался? Идите за стол.
- Ладно, закончили с этим, - махнул рукой Леонидов. – У тебя в любом случае больше проблем, чем у меня.
- Ну, если ты это понимаешь, значит, мельница тебя еще не совсем перемолола. Что-то человеческое в тебе осталось, а? – подмигнул Серега.
… Поздно вечером Алексей вышел проводить гостей. Очередная оттепель принесла с собой влажный ветер и неприятную, промозглую сырость. Он подошел к машине, дотронулся рукой до холодного, влажного капота «Жигулей»:
- Бегает еще?
И вдруг услышал возмущенный Серегин голос:
- Вот, черт! Он что, …
Анечка заткнула уши. Алексей понял только, что вор не испугался милицейской Серегиной фуражки. Вскрыл машину и вытащил магнитолу. Причем, небольшая стоимость музыкальной аппаратуры в «Жигулях» его не смутила.
- Говорил же я тебе!
- Нет, да я ж сам это дело расследую! Об ограбленных машинах!
- Вот и возьми сам у себя показания. Поставь по обе стороны стола по стулу, и прыгай с одного на другой: «Не заметили ли вы ничего подозрительного, гражданин Барышев?» «Нет, я даже не думал, что это может случиться со мной!» Почувствуй себя одновременно и сыщиком и потерпевшим.
- Ой, как смешно!
- Да смешно, потому что я же тебя предупреждал! И сам был в таком положении. У меня тоже магнитолу украли.
- Да я его…
- Сережа! – охнула жена.
- Ноги повыдергаю.
- На стоянке надо было оставить, - чуть не плача сказала Анечка. Потом, словно оправдываясь, сказала: - Не то, чтобы очень магнитолу жалко, я с зарплаты новую, конечно, куплю, но неприятно.
- Да, приятного мало, - согласился Алексей, вспомнив свой «Panasonic». И добавил: - Может, это у него чувство юмора такое? У сыщика магнитолу украсть?
- Ничего, хорошо смеется тот …
- … кто смеется над последним, - закончил Алексей. – Вот пусть этим последним, у кого машину в этом дворе ограбили, будешь ты.
Расстроенный Барышев полез в машину, мрачно бросив напоследок:
- Поймаю – убью!
- Ладно, Серега, звони, - махнул ему рукой Алексей.
… Барышев позвонил уже на следующий день вечером. И сказал только одну фразу, от которой Алексею сразу же стало не по себе:
- Передо мной лежит заключение эксперта, Леша. Анализ крови гражданки Маргариты Ивановой. Не было у нее никакого СПИДа.
- Что?!
- Не было у нее никакого СПИДа. Ты понял?
- Но откуда тогда она это взяла? И как могли с ней так поступить? Как?!
… все цветы мне надоели
«Красиво жить не запретишь.
Но отравить эту красивую жизнь можно. Когда она у всех бельмом на глазу, злопыхатели найдутся. Ведь никто не знает, что бабочка нарочно спешит поскорее опалить свои крылышки. Что все, что она делает, не для себя, для зависти других. Думали, будто изгнав, обрекли на муки позор и одиночество. Ан нет. На зависть себя же и обрекли.
И тогда остается только одно: запретить жить вообще. И появляется этот диагноз. Болезнь, от которой не только умирают, но которой должно быть стыдно. А началось-то все с обычного аппендицита. Острый приступ, который скрутил внезапно, и пришлось вызывать «скорую». Конечно, им всем надо заплатить. За лекарства, за уход, за отдельную палату, за операцию, наконец. И за собственный диагноз. Потому что к молодой девушке, у которой перед глазами все еще плыло после наркоза, и бок огнем горел, пришли и с откровенным торжеством в глазах сказали:
- А у вас СПИД. Анализ показал положительный результат. Вы отдыхайте, отдыхайте.
Вот она и божья кара. Почему даже удивления нет? Нет желания метаться по больницам, проверять и перепроверять? Может быть, это ошибка? Врачи часто ошибаются. Только не в этом случае. Сейчас все так, как и должно быть.
Неизвестный поклонник принес цветы. Неужели еще не знает? Такую радостную весть все женщины города должны были на плакатах крупными буквами написать и вывесить в окнах своих домов: «Вы к ней ходите, мужчины, а у нее СПИД нашли!». Но букет стоит на тумбочке. Розы. Вот она, и первая ненависть к цветам. Потому что с этого дня они всегда будут означать только одно: болезнь и начало страшного пути по острым ножам осуждающих людских взглядов. Как же больно-то, Господи! За что?! И чтобы от них избавиться, от этих взглядов, надо стать немой. Молчать, а лучше убежать, и все начать сначала. То немногое все, что еще осталось.
Без сомнения, он знает. Должен знать. Жизнь иногда подбрасывает такие странные встречи. Случайные, где можно ограничиться одним еле заметным кивком. Но только не делать вид, что вообще не знакомы. Что для него не сделано, и что сделано им? Кроме безразличного отстранения и туманных обещаний, которые никто и не просил выполнять. И появляется эта жгучая, внезапная обида: у тебя все кончено, а него только-только начинается. Тебя проклинают, а ему улыбаются. Но ведь он остался точно таким же. Благополучным внешне, но так и не заполнившим душу ни одним из нормальных человеческих чувств. Из тех, что не влияют на карьеру и финансовое благополучие…
… И тогда она вышла из своего павильона, задыхаясь и чихая от запаха цветущих растений, и увидела, как он садится в машину. Выпавший из «Тойоты» яркий листок с рекламой даже не стал подбирать, кивнул небрежно своей спутнице:
- Не надо, это из салона, где я купил машину. Предлагают какие-то услуги. Оставь.
«Тойота» уехала, а она нагнулась, и подобрала листок. Чтобы было все так, как и должно быть. Чтобы к нему в палату однажды вошла медсестра, и пусть не так, как ей, а участливо и, сожалея, но все равно с тайной брезгливостью в голосе сказала те же самые слова:
- А у вас СПИД. Анализ показал положительный результат. Вы отдыхайте, отдыхайте…»
Перечитала, подумала: а, ничего получилось? Я молодец! Не только красавица, но и умница! Я же говорила, что эта история произведет фурор! Меня ждет слава. А все эти цветочки мой чуть ли не ставший мужем пусть нанимает продавать кого угодно. Хоть Лилий, хоть Маргариток. Тех, которым еще не приелся весь этот букет.
«Не было у нее никакого СПИДа», - думал Алексей, заезжая, как обычно, вечером на стоянку. – «Так что ж, Воробьев, выходит, знал? Но откуда, если она сама этого не знала? Если предупреждала близких людей, друзей и заставляла предохраняться любовников? Странная какая история!»
Он уже подходил к будке охранника отметить пропуск, когда сообразил, что в мужчине, копающемся в багажнике новой «десятки» есть что-то знакомое. Леонидов задержался, а мужчина, наконец, распрямился, захлопнул багажник, засовывая в карман куртки несколько сложенных пополам листков бумаги.
- Петр Александрович! – окликнул его Леонидов. – Добрый вечер!
Тот вздрогнул, обернулся и близоруко прищурился:
- Добрый вечер.
Алексей подошел поближе:
- Нам с вами не по пути?
- Вы?! Э-э-э… Милиция?
- Нет, я просто живу в соседнем подъезде. Ну что, пойдемте пропуск отмечать?
- А какое отношение тогда вы имеете к этому, - Воробьев поморщился, видимо, не сообразив, как назвать Барышева. – К этому делу?
- Сам не знаю. Так что, на автобус, или пешком?
- Мне еще в супермаркет надо зайти, - шарахнулся, было, в сторону Воробьев.
- Да бросьте! – Алексей придержал его за рукав и тихо спросил: - Что, другого способа нет?
- Какого способа? – испугался Воробьев.
- Ведь у вас в кармане документы.
- Нет!
- Вы сегодня хотите их продать. Сегодня, ведь?
- У меня дети, - сказал Воробьев.
- У меня тоже. Так что, будем дальше воспитывать наших детей, или вы в тюрьму сядете?
- В какую тюрьму? Я только денег хотел!
- Значит, пешком пойдем? – уточнил Алексей. – Погода-то неплохая. И ветер утих. У вас родители живы?
- Родители? – удивился Воробьев. – У жены. Мама. Как родная мне.
- А не тяжело ей будет с двумя девочками управляться?
- С двумя де… Слушайте, да что вы в самом деле! Я только денег. Разве Вике мало досталось? Разве он не должен мне как-то компенсировать?
- Это называется вымогательство.
- Я только денег… - в третий раз растерянно повторил Воробьев.
- Скажите, вы знали Маргариту Семенову? С третьего этажа? Ту, что убили последней?
- Нет. Да. Знал.
- Почему же сказали «нет»?
- Понял, что раз Лиля была ее подругой и одновременно была подругой моей жены…
- Слушайте, неудобно как-то на ходу. Может, зайдем все-таки в супермаркет? По чашечке кофе выпьем. Вы кофе хотите?
Воробьев обречено кивнул головой.
Слева в огромном магазине, куда они зашли, тянулся длинный ряд касс, возле которых редкие покупатели выкладывали на столики продукты из корзин и тележек. Направо была стеклянная дверь в маленькое кафе. Его посетители покупали, в основном, разливное пиво и чебуреки, садились за столики, застеленные клеенками в белую и красную клетку, и обсуждали проблемы дня, который через два с небольшим часа должен был уже закончиться. Воробьев от пива отказался, они взяли по стаканчику кофе и несколько слоеных пирожков.
- Во сколько вас ждет Анашкин? – спросил Алексей.
- В десять.
- Скажите ему, что документы уничтожены, и все. А потом ликвидируйте то, что прячете в багажнике своей машины. И ему хорошо, и вам.
- А почему вы так обо мне заботитесь?
- Потому что вы мне сейчас расскажите, зачем ходили к Маргарите. Всю эту историю.
- Да это личное, понимаете вы? Личное. Очень.
- Не понимаю, потому что ее убили. Ее, Лилию и вашу жену. А вас, между прочим, в этом подозревают.
- Меня?!
- Вы с Викторией последнее время здорово конфликтовали. Ссорились, говорю. Деньги большие тратили. А на что? Одеты вы так себе, по ресторанам не ходите, в рулетку не играете. Значит, не долги. Шантажировать вас нечем. Остаются женщины. А Марго, между прочим, как выяснилось, этим и промышляла. Она была проституткой.
- И поэтому оказалась больна СПИДом? – прошептал Воробьев.
- А вы разве не знали, что не больна?
- Я? Не знал. То есть, не знал, что больна. Вернее, не знал, что не больна. Я вообще про это ничего не знал!
- Но к Марго ходили?
- Ну и что тут такого?
- Да все нормально, Петр Александрович, все нормально. Естественно, я бы сказал. Вас Лилия познакомила, ведь так?
- Да.
- Случайная встреча, да?
- Вовсе нет. Видите ли, у меня проблемы со зрением.
- Да, я заметил.
- Я много раз говорил об этом жене, но Виктории было все равно. Она каждый раз отмахивалась: «Сходи к врачу!». Я сходил. Ну, выписали мне очки. Все равно и в очках вижу плохо. В глазах все словно двоится. Посоветовали сделать операцию. А я боюсь. Тогда для поддержания зрительной функции глаза мне выписали уколы. Витамины. Рибофлавин. Я естественно, хотел нанять медсестру. Но, знаете, я человек очень застенчивый. Это же надо раздеваться при чужой женщине. А Лиля была девочка добрая. И чуть ли не силком привела меня как-то раз к своей подружке. К Маргарите.
- Что, Марго делала уколы?
- Представьте себе. Правда, всегда почему-то резиновые перчатки надевала. В больницах, кажется, так не делают?
- У нее ж не было медицинского образования!
- Ну, чтобы элементарный укол, извиняюсь, в попу сделать, университетов заканчивать не надо. Ну, вот, я к ней пришел. Первый раз с Лилей. И, знаете, это было удивительное чувство! Я не испытывал с Марго никакого стеснения. Она одинаково воспринимала, что голых мужчин, что одетых. Равнодушно.
- Еще бы! У нее их столько было! – не удержался Алексей.
- Вот вы иронизируете. А хотите знать, зачем я к ней ходил!
- Ну, об этом не трудно догадаться. Началось все с уколов, а закончилось…
- Это вы так думаете. И Вика тоже подумала, что у меня появилась любовница… Да, я ей платил! Как за визит. Но мы ничего такого не делали.
- Что же вы делали?
- Разговаривали.
- Чушь, какая! И сколько вы ей платили?
- Как положено. Сто долларов.
- Ого! Это что, Марго была вашим личным психотерапевтом, что ли?
- Представьте себе! – гордо сказал Воробьев. – Вот почему я не испугался, когда этот ваш… Ну, который психованный после Чечни, сказал, что у Марго СПИД. Я же с ней ничего такого…
- И о чем вы разговаривали?
- Обо мне. Человек должен кому-то исповедоваться. Я, знаете, не верующий. То есть, верующий, но тайно. И к попам давно не хожу. Это все как-то… Ну, словом, не располагает. Люди вокруг толпятся, накрывают чем-то, крестят. И, опять же, поп. Мужчина. Разве поймет? А мне очень тяжело. То есть, при Вике было тяжело. Она мне изменяла. Я знаю, что изменяла. Я должен был бы тоже это сделать. В отместку. Но не мог. Даже деньги платил Марго, и она была бы не против, но… Не мог. Вы не думайте, я пробовал. Но я все время ее боялся. Вики. Даже когда ее не было рядом, когда я точно знал, что жена на работе, все равно боялся. Мне казалось, что в любой момент может открыться дверь, и она войдет. И будет так сильно кричать. Она очень громко кричала. Она только и делала, что портила мне жизнь.
- Почему вы не развелись?
- Но куда же я пойду? К кому? К ее маме? И Вика никогда не говорила о разводе. Она не могла жить одна, ей надо было кого-то мучить. Я не думаю, чтобы кто-то еще захотел на ней жениться. Хотя она, без сомнения, была женщиной красивой. Но характер… Она все время жаловалась Лиле. Она смеялась. Она покушалась на мой цикламен.
- Хорошо, оставим цикламен, Петр Александрович. В тот день, когда убили вашу жену, вы уходили из дома? Вечером?
- Уходил. За хлебом. Вика же никогда не покупала нормальных продуктов.
- Ну да. Бутылка «Пепси-колы», мороженое, чипсы.
- Да-да, что-то вроде этого. Но никогда не покупала хлеб, или, скажем, мясо для первого.
- Значит, это все-таки был ее пакет, - заметил Леонидов.
- Что?
- Все нормально. А в тот день, когда убили Марго, вы ходили на стоянку за документами?
- Да.
- И во сколько вернулись? Тело Марго уже нашли?
- Нет, никого не было.
- Как же так? И Анашкина не видели?
- Нет, не видел. Ждал его весь вечер, но он так и не пришел.
- Вы на лифте поднимались?
- На лифте.
- А он, значит, спускался пешком. Ну а когда Лилю убили? В понедельник, около двенадцати ночи?
- Дома был.
- Кто это может подтвердить?
- Вика. Ах, да… Никто. Младшая девочка спала, а старшая отпросилась ночевать к подружке. В соседний подъезд. Там день рождения, что ли, был. Но… Как можно? Я бы никогда не посмел… Вика…
- Ну, хорошо. А о чем вам рассказывала Маргарита?
- Марго? Ни о чем, - пожал плечами Воробьев. – Мы сидели, пили чай. Она больше молчала, я жаловался на Вику. На свою жизнь. О цветах говорил.
- А ей дарили цветы?
- Цветы? Да, конечно. Знаете, маленькие такие букетики. Из комнатных растений. Совсем маленькие.
- Зачем?
- Ну, она была так несчастна.
- Значит, все-таки, несчастна?
- Она знала, что такое несчастная любовь.
- Все женщины это знают.
- По-разному.
- Что?
- По-разному знают. Одни прошли, как нелюбимый предмет в школе, и забыли. А другие всю жизнь повторяют, как «Отче наш». И утром, и перед сном.