«Интересно, с чего это его так разобрало? — неожиданно пришло в голову Мартину. — Странные убеждения для элиты Империи. И непонятно, чего в них больше, горечи или злобы». Как бы то ни было, корни точно уходили в прошлое Гнусмана.
— Но как же… — Мартин умолк на полуслове. В комнату впервые за все время их нахождения здесь вошли люди. Бледный человек в форме ресерч-полковника («Ого, — подумал Мартин, — нас тут ценят!») отстраненно осмотрел помещение.
— Который? — негромко спросил он.
Один из ассистентов без знаков различия ткнул в Мартина.
— Вот этот, сэр!
— Ресерч-полковник! Между прочим, я — овер-майор особого отдела! — Голос Райсмана звенел стальным холодом, так что Мартин даже поежился.
Впрочем, на ресерч-полковника это не произвело никакого эффекта, как будто бы Гнусмана вообще не было. Или как если бы он был помехой, не стоящей его внимания.
— Новые прототипы прибыли? — все так же негромко продолжил он.
— Да, сэр! Распакованы и ждут в лаборатории!
— Готовьте объект к вживлению. Пожалуй, — он прищурился и указал на Мартина, — вот этого. Проверим, что там нам прислали на этот раз, а то по описанию больше похоже на какие-то бредни. Заявленная пиковая эффективность боевой единицы — девять тысяч в сутки! Почти вполовину больше, чем существующие! Представляете? — Ресерч-полковник фыркнул, что, очевидно, обозначало крайнюю степень недоверия.
— Да, сэр, трудно поверить, сэр! — услужливо хохотнул ассистент.
— Я с вами говорю, ресерч-полковник! — о голос Гнусмана можно было порезаться.
— Да и второго тоже готовьте, — устало махнул рукой научник, — быстрее управимся.
Мартин почувствовал, как в его шею втыкается шприц. И как стены комнаты медленно тускнеют, превращаясь в свое негативное изображение.
И через минуту мир перед его глазами сжался до лица Гнусмана, что-то разъяренно орущего равнодушному ресерч-полковнику.
А потом не стало ничего.
Ресерч-полковник Алексей Вольский в детстве был очень любознательным ребенком. Если его сверстников обычно устраивал ответ на заданный вопрос, то Леша Вольский неизменно подозревал какой-то подвох и пытался раскопать самую суть предмета, постоянно удивляя сначала родителей, а потом и учителей неожиданными познаниями. В то время как его одноклассники бредили космофлотом и военной романтикой, что широко пропагандировались Империей по многочисленным развлекательным каналам, щуплый и бледный от постоянного сидения за терминалом Вольский пропадал дома, читая какую-либо очередную научную статью. Родители с опаской поглядывали на сына, который на невинное замечание вроде «ешь больше овощей, они полезны» мог разразиться лекцией на тему правильного питания и провести сравнительный анализ содержания витаминов в каждом блюде. А мог и просто послушно затолкать в себя все предложенное с отсутствующим взглядом — это значило, что его ждет какая-то новая недочитанная книга.
Поэтому никто особо не удивился, когда еще на первом курсе университета Вольскому была предложена стезя военного научника. Ресерч-канцелярия пристально следила за молодыми дарованиями и всеми средствами пыталась забрать их под свое крыло. Финансирование Империей военно-исследовательских программ велось в приоритетном порядке, и количество кредов, вложенных в науку, не поддавалось осмыслению. Ресерч-канцелярия находилась практически на одном уровне влияния с овер-канцелярией, хотя вторая настойчиво, но пока что безуспешно, пыталась подмять первую под свой полный контроль.
Впрочем, Вольского это нисколько не волновало. На его взгляд, обучение в закрытом научном центре выгодно отличалось от давно изученной программы первого курса гражданского университета, где Алексей откровенно скучал. Отец одобрительно хлопнул сына по плечу, мать поплакала немного, прощаясь с ребенком, но взбудораженный Алексей этого даже не заметил. Отстраненно вычеркнув родителей в голове из списка волнующих его предметов, он всеми мыслями был совсем не дома и уже через неделю жадно поглощал новую информацию в одном тихом и незаметном военном городке.
На третьем курсе Вольский встретил свою первую и единственную любовь.
Нужно было определяться с выбором специализации, и молодых научников-студентов много таскали по разнообразным лабораториям военного городка. Здесь были представлены практически все направления, которые интересовали Империю. Представлены, конечно, поверхностно, сугубо с целью ознакомления, но и этого было вполне достаточно, чтобы сделать свой выбор.
Все лаборатории посещались с неизменным интересом и притом по несколько раз, но одну из них студенты предпочитали обходить стороной. Лабораторию, в которой стояла мертвая тишина и лишь в центре располагалась прозрачная капсула с большой темной фигурой в латаной броне. Капсула с заключенным внутри нее карателем.
Когда Вольский впервые попал сюда, он ощутил какую-то необыкновенную, скрытую силу, которая как бы таилась в неподвижном теле. Его еще недавно веселящиеся сокурсники резко притихли и словно уменьшились в размерах, подавленные тем же чувством. Имперский отдел пропаганды не зря ел свой хлеб, и слово «зачистка» давно уже прочно ассоциировалось с неминуемой и равнодушной смертью, от которой невозможно укрыться.
— Нравится? — Они и не заметили, как в комнату вошел пожилой низкий человек. Знаков различия не было видно, но студенты уже давно научились отличать начальство от персонала обслуживания ознакомительных лабораторий.
— Да, сэр! — раздался хор нестройных голосов. Студенты явно кривили душой.
— Врете же. А вот, к примеру, вы… — Скрюченный палец ткнулся в Алексея, который все никак не мог оторвать взгляда от карателя.
— Алексей Вольский, сэр, — как положено представился он.
— Так вот, Вольский, а позвольте-ка узнать, чем же таким лично вам он… хм… нравится?
— Мощь, сэр. Он пугает меня, и это завораживает. Я впечатлен, сэр!
Человек внимательно посмотрел на горящие глаза Вольского.
— А не хотите ли, молодой человек, ознакомиться с предметом поближе?
— Да, сэр!
— Ну что ж… Еще кто-нибудь желает? — Складывалось впечатление, что человек спрашивает это только для проформы. Впрочем, желающих так и не нашлось.
Человек пожал плечами и довольно равнодушно сказал:
— Если кто передумает, милости прошу. Пойдемте, Вольский, пройдемся.
«Ознакомление с предметом» затянулось на месяц, и после этого Алексей понял, что влюблен. Влюблен полностью и без остатка в технологию, что позволяла производить совершенных и неутомимых убийц. Все остальное уже не прельщало его, и со свойственной ему неутомимостью Вольский погрузился в новую область.
Вопреки широко распространенному мнению, что имперские научники могут производить отряды зачистки в любых требуемых количествах, все было далеко не так идеально. Материал в виде раненых имперцев проходил тщательную отбраковку еще на стадии медицинской диагностики, и примерно половина требуемым условиям не удовлетворяла. Из получаемых тяжелораненых не всегда можно было выкроить достаточно функциональный обрезок.
Но и это было не главное. Тот состав, что впрыскивался перед использованием зачистки (научники, задействованные в этой области, ласково называли его «злобник»), был неким синтетическим наркотиком, многократно повышающим уровень агрессии. То, что оставалось от человека, подключалось к тяжелому скафандру со всеми системами жизнеобеспечения, и система контроля в пассивном состоянии просто усыпляла мозг, вводя карателя в состояние транса. В активном же все управление полностью переходило к встроенному человеку, и тут начинались главные сложности.
Даже в затуманенном химией мозгу помимо желания немедленно расправиться с любым живым существом бродили какие-то остаточные воспоминания и мысли. И иногда это выливалось в то, что каратель на боевой операции внезапно начинал вести себя неадекватно. То он бродил по местности, нисколько не интересуясь происходящим, то, каким-то образом осознав окружающую его бойню, вспарывал сам себя или, того хуже, соотрядника резаком. Резаки тоже появились отнюдь не в качестве устрашения, а по той простой причине, что одурманенный каратель почему-то не мог контролировать тело при использовании оружия дальнего действия, и группа зачистки впадала в бешенство, бесцельно расстреливая боезапас.
Впрочем, обычно эти недостатки выявлялись еще на стадии тестирования новых боевых единиц, и только самые стабильные из них попадали на вооружение Империи, что составляло какой-то ничтожный процент от первоначального количества. Поэтому научники отдела по производству отрядов зачистки всегда испытывали нужду в новом материале. И все время проводили новые исследования, пытаясь получить более совершенные образцы, которые хоть в какой-то мере могли контролироваться и использоваться вследствие этого более эффективно.
Фанатичная отдача Вольского очень скоро была замечена, и после окончания учебы он был немедленно направлен в передовую передвижную лабораторию «Атлантис». Где через десяток лет и стал практически полновластным хозяином, занятым делом всей своей жизни. Именно под руководством Вольского научники добились наконец-то ощутимого прогресса в производстве стабильных образцов, и вскоре на новоиспеченного ресерч-полковника работала целая отрасль Империи. Сам Алексей даже не задумывался о том, насколько его персона ценна и какую роль он играет в научном мире. Все, что ему было нужно, — достаточное количество материала для опытов, совершенные инструменты и область для многочисленных испытаний.
Даже о начавшейся войне с энергами он узнал только через какое-то время, когда устраивал разнос своим лаборантам, случайно услышав их разговор и приняв его сначала за пересказ очередного боевика. Развлекательные программы Вольский не жаловал, считая их пустой тратой времени. Узнав же, что все это происходит на самом деле, он лишь равнодушно пожал плечами — ресерч-полковника ждали результаты последних испытаний, и какие-то чужие никак не могли отвлечь его от их анализа.
Вообще после университета Вольский стал как будто одержим совершенствованием карателей, словно найдя свою цель, и все остальное воспринималось им не более как помехи на пути.
Как-то после выпуска, когда упирающегося Алексея вытащили из лаборатории его сокурсники и утянули праздновать окончание, всю их компанию арестовал патруль. Узнав, кто попал в их руки, местный особист решил, пользуясь случаем, досадить научникам. Закрыв всех выпускников по камерам с туманной формулировкой «до выяснения», он таскал их к себе в кабинет по одному и проводил своеобразную беседу, пытаясь не то запугать, не то завербовать.
Когда к нему ввели бледного и почему-то абсолютно трезвого бывшего студента, особист начал проникновенно:
— Вы хоть отдаете себе отчет, во что вы влипли… — и внезапно споткнулся, наткнувшись на бесцветные глаза, которые изучающе и как-то оценивающе шарили по его фигуре.
Сбившись, он полистал документы и попытался собраться с почему-то разбежавшимися мыслями. Спокойствие человека напротив злило его и немного нервировало.
— Знаете, из вашего тела может получиться неплохой каратель.
Особист ошарашенно уставился на Вольского. Тот, видя, что его не останавливают, продолжил, с каждым словом все более и более оживляясь:
— Хорошее, крепкое телосложение. Стабильная психика, упорядоченное мышление — я бы дал процентов сорок на ваше успешное вживление. И поверьте, это совсем неплохое число!
После этого Вольского и всех остальных выгнали из особого отдела, а особист пошел за успокоительным в ближайший бар, обозвав их на прощание «больными ублюдками».
Если бы Алексей как-то следил за событиями в Империи, он, может быть, и задумался бы о том, что в последнее время ему поставляются для испытаний какие-то совершенно новые прототипы боевой брони, по характеристикам значительно опережающие ведущие имперские разработки. А прибывшая недавно партия вообще оснащена системами невидимости, которая вроде как была имперским научникам недоступна. И что полигоны для испытаний его новых убийц все больше напоминают имперские же планеты.
Но Вольского гораздо больше волновал тот факт, что в последний месяц ему удалось добиться от зачистки хоть какого-то подобия исполнения приказов, используя новую технологию гипновнушения перед операцией. А на последней планете так и вообще все прошло почти идеально — несколько опытных образцов смогли полностью контролировать свою агрессию и, удачно применяя системы невидимости, практически бесследно вычистили небольшой и, как указывалось в направлении, мятежный городок с незащищенной военной базой. Каратели даже сумели удержаться и захватить несколько десятков человек почти неповрежденными. Несомненно, это открывало неожиданные горизонты для применения таких зачисток, но Вольского эти горизонты уже не тревожили. Его опыт оказался успешен и давал надежду на дальнейшее совершенствование образцов — вот и все, что было важно для ресерч-полковника.
Правда, в последнем эксперименте он потерял одну из недавно вживленных моделей по какому-то глупому недоразумению. Один из мятежников умудрился непоправимо повредить человеческую начинку бронекостюма с помощью маломощного безобидного лазерника, и, что хуже всего, непонятно было, как он заставил карателя открыть шлем. Хотя в плюсы можно было записать и то, что тело захваченного, или, точнее, его остаток, идеально подходило для нового прототипа. А продемонстрированная выносливость и сила воли позволяли надеяться на неплохой результат вживления.
А на сладкое у ресерч-полковника был припасен особист. Эти хоть и попадали к нему в лабораторию в качестве материала крайне редко, но зато практически всегда оправдывали ожидания.
«Потенциальные два на одного — неплохой размен», — эта мысль грела Вольского весь вечер. Сегодня их подготовят к вживлению, а завтра он посмотрит, что там за разработка прибыла на этот раз. Завтра рано-рано утром.
И на этой успокаивающей ноте Вольского одолел безмятежный сон.
* * *Что-то в этой женщине настораживало.
Она стояла и смотрела на Мартина, задумчиво улыбаясь. Почему-то они находились в необычном странном помещении, полутемной комнате без окон, и слои пыли недвусмысленно говорили о полном запустении. По углам чадили факелы, причудливо разгоняя тени по стенам. А ровно посередине на небольшом возвышении располагался богато украшенный саркофаг, подозрительно смахивающий на стандартную имперскую капсулу жизнеобеспечения. Как если бы какому-нибудь сумасшедшему художнику пришло в голову украсить ее затейливым золотым рисунком и притащить в этот подвал.
Женщина была в каком-то ветхом, много раз заштопанном платье, но это странным образом только подчеркивало ее красоту. Мартин попробовал заговорить с ней, но слова почему-то отказывались возникать. Женщина быстро поднесла палец ко рту, призывая к тишине, и он послушно прекратил попытки.
Где-то на заднем плане его здравый смысл вопил о том, что как раз сейчас его, тщательно зафиксированного на медицинском стенде, переделывают в карателя. Но почему-то эта комната и женщина, стоящая рядом с капсулой-саркофагом, казались намного реальнее событий последних дней, Райлера, энергов, Гнусмана.
«Наблюдай. Смотри», — голос рождался где-то внутри него, проявляясь даже не словами, а некими образами, картинками, идущими одна за другой. Но Мартин их легко понимал и, более того, даже не стараясь, тут же смог вызвать в своей голове такую же цепочку.
Тело его не слушалось, и смотреть Мартин мог лишь туда, куда его взгляд направляла какая-то внешняя сила. Было очень похоже, что он смотрит запись, и его глаза — это просто камера, независимо от него гуляющая по сторонам. Вот она поплыла ближе к саркофагу, но его содержимое тщательно укрыто, и камера тут же перешла опять на стоящую женщину.
Внезапно Мартин понял, что в ней неправильно. Сквозь тело женщины пусть не сильно, но все же просвечивала стена за ней.
«Голограмма», — для этого слова образ был какой-то корявый, как бы неуклюжий, выбивающийся из общего ряда. «Изображение. Отражение», — тут же сменил его ряд других, более уместных.
«Вопрос. — Мартин понял, что это он уже сам только что создал словообраз, и цепочка потекла ручейком. — Я. Ты. Вопрос».
Женщина опять покачала головой. Подняв руку, она показала куда-то в сторону, и камера послушно поплыла в том направлении.
В комнату вел проход, которого Мартин сперва даже и не заметил. Просто более темное пятно на фоне стены.
«Смотри, Человек, Вход». Он послушно вгляделся в пятно. И тут же различил, как где-то внутри, далеко, мелькают несколько тусклых огоньков, временами размазываясь и превращаясь в удлиненные лучи.
«Свет. Несколько», — немедленно всплыла новая цепочка.
Огоньки приближались, и через несколько минут в помещение осторожно проникли трое людей с фонариками. Один из них был хоть и в возрасте, но все еще в звании имперского ресерч-лейтенанта, о чем недвусмысленно сообщала его форма.
Камера отъехала куда вбок и вверх, и перед глазами Мартина комната с саркофагом предстала во всем объеме. Ресерч-лейтенант отдавал быстрые команды, которые почему-то не было слышно. Впрочем, Мартин понял, что с самого начала не слышал ни одного звука, в то время как горящие факелы должны были хотя бы потрескивать.
Два других человека, ловко орудуя инструментами, вскрывали саркофаг. Женщина переместилась в дальний угол и печально смотрела на них. Крышка чуть-чуть поддалась, и Мартин как наяву ощутил нетерпение ресерч-лейтенанта. Его помощники немного ускорили действия, очевидно, подстегнутые очередной немой командой.