Почему рейд был проведен в такой жесткой форме, мнения на этот счет расходятся. Обычно копы заранее давали знать хозяевам бара о своем визите. Кроме того, обычно рейды проводились пораньше, чтобы потом, когда все кончится, бар смог бы вернуться к нормальной жизни и не потерял выручки. Но в этот раз полицейские нагрянули без предупреждения и без предупреждений начали крушить все вокруг. По слухам, всей этой акцией тогдашний мэр пытался накануне выборов заработать репутацию борца с пороками.
Людей в одежде противоположного пола сразу же стали винтить. Тех, у кого не было с собой документов, тоже. Любителей «дракончиков» пинками выгоняли из туалетов. Сперва посетители, как и положено, перепугались. Но в конце концов их тут была целая толпа, а копов — всего несколько. Когда один из легавых вломил мужчине с пришитой грудью дубинкой поперек томно выгнутой спины, тот просто взял со стойки бутылку и разбил ее полицейскому о голову.
Это стало сигналом к атаке. Разъяренные педерасты бросились на полицейских. Те вызвали подкрепление и стали отступать к машинам. С собой они пытались увести лесбиянку Сильвию Ривьеру, но та верещала, будто ее режут, и толпа бросилась ее отбивать. Вытащить пистолет никто из копов даже не рисковал: отняли бы и как собаку пристрелили на месте. Впервые не геи боялись легавых, а наоборот.
Окровавленные, в разорванной одежде полицейские бегом вернулись назад в бар, забаррикадировали входы и по рации умоляли всех, кто их слышит, спешить на помощь. А снаружи полторы тысячи озверевших мужчин в женских платьях и париках скандировали: «Смерть легавым!» и «Gay Power!». (Власть геям!)
Когда к «Стоунуоллу» подъехал спецназ, натасканный на разгон антивоенных демонстраций, гомосексуалисты уже подожгли бар и, используя парковочный счетчик в качестве тарана, пытались выломать двери. Жители окрестных домов высыпали на улицы и поддержали восстание. Их можно понять: если выбирать, кому сочувствовать, геям или полиции, то ясно, что любой нормальный человек выберет геев. Закованные в доспехи спецназовцы принялись лупить дубинками все, что движется, но восставшие забрались на крыши и оттуда закидывали озверевших полицейских тяжелыми булыжниками. Потеряв четверых сотрудников, спецназ позорно отступил.
Беспорядки не прекращались целых пять дней. Вокруг разгромленного «Стоунуолла» бродило несколько тысяч гомосексуалистов, а полицейские больше не рисковали и близко подходить к восставшему району. Все это вместе получило название «Стоунуоллский бунт» и именно с этого момента гомосексуалисты отсчитывают начало новой эры, — эры терпимости и раскрепощенности.
Спустя всего год дискриминационные законы против педерастов начали отменяться. Спустя два — открытых геев стали выбирать в депутаты и мэры. Спустя тридцать лет клуб «Стоунуолл» был объявлен в США историческим памятником федерального значения.
2.Ну а у нас первый гей-клаб открылся лишь двадцать три года спустя. Клуб назывался «Маяк» и располагался в старинном петербургском дворце неподалеку от прекрасной Новой Голландии.
О заведении ходили самые невероятные слухи. Рассказывали, будто посетителей там чуть ли не привязывали к дыбе и пороли розгами. Не верьте: на самом деле никакой особенной экзотики в гей-клабах вы не увидите. Ну разве что на входе молодые люди получат скидку, а девушки — нет.
Так же не рассчитывайте, что похотливые завсегдатаи начнут с ходу лезть к вам в ширинку или подпаивать, надеясь соблазнить. Предложение на однополую любовь в гей-клабах намного превышает спрос. Приглашать или не приглашать мужчин на медленные танцы — решайте сами. Если пригласят вас — я бы посоветовал сразу выяснить, нет ли у партнера по отношению к вам денежного интереса. Проституция в гей-клабах дело обычное.
Еще одна популярная байка гласит, будто в каком-то из гей-клабов завсегдатаям («Постоянным Членам») демонстрируют громадный аквариум. В нем в окружении экзотических рыбок типа плавают голенькие мальчики. Гости сально ухмыляются и в качестве наживки прикрепляют к удочкам зеленые купюры. Однако лично я таких наворотов не видывал. Из необычного могу отметить лишь странно выглядящее в найт-клабе шоу солдат срочной службы или военных курсантов. В остальном — дискотеки как дискотеки.
Помню, когда в «Маяк» я попал впервые, то быстро заскучал. Никаким особенным развратом там и не пахло, так что я приналег на бар. Почему-то основным напитком в клубе был ямайский ром. Напиток типа «Выхожу я из ресторана, а мне какая-то сволочь на руку наступила».
Вообще, слово «rum» (ром) является сокращением от английского слова «rumbullion» («беспорядок», «хаотичное бурление»). Так британские плантаторы называли то, что происходит с сахарным тростником, если залить его теплой водой.
В тростнике, как и в винограде, содержатся дрожжи. Негры-рабы издавна подметили, что из замоченного тростника всего за пару-тройку дней можно получить славную бражку, приятную на вкус и не дающую похмелья. Потом кто-то из белых плантаторов догадался перегонять бражку в самогонном аппарате. Крепость получившегося напитка достигает 68 оборотов. Бутылочка напитка сбивает с ног даже крепких парней.
Чем закончилась та вечеринка у геев, вспомнить потом мне так и не удалось, а проснулся я в милиции. На вопрос «Почему?» память лишь развела руками. Я вонял Ямайкой и ужасно хотел пить. Попросив сержанта о стакане воды, в ответ я услышал:
— Сиди, убийца! В тюрьме попьешь!
Как убийца? Кого это я вчера убил? Я чуть не поседел, прежде чем выяснилось, что сержант перепутал: убийца сидит в соседней камере. Я, напившись тростникового самогона, всего лишь скакал по крышам припаркованных машин и бил окна в модных магазинах.
3.Ах, Ямайка — государство, занимающее первое место в мире по количеству умышленных убийств и при этом все равно воспринимаемое всеми вокруг лишь как родина улыбчивых растаманов. Где-то далеко-далеко от того места, где вы сидите и читаете мою книжку, в самой теплой и беззаботной части самого теплого и беззаботного на свете Карибского моря рядышком лежат три острова: Куба, Гаити и Ямайка. Расстояние между ними — лишь несколько часов езды на хорошей моторке. При этом первый из них — последний в мире оплот развеселого коммунизма, на втором государственной религией является культ Вуду, а на Ямайке негры курят черт знает что и слушают реггей. Ну не волшебный ли уголок, эти Карибские островки, а?
При этом Ямайка — бывшая британская колония. То есть по нормам третьего мира место довольно приличное. Самих себя ямайцы считают не ровней голодранцам с соседних островов. И пока те тискали девок под допотопные сальсу, румбу, самбу и прочий треш, местные парни уже в 1960-х слушали реальное американское музло на пластинках. Правда, пластинок было мало. А хороших и вовсе единицы. Но парни не сдавались. Собирались все вместе, ставили на проигрыватель запиленные, хрипящие пластинки и начинали лихо выкручивать бедрами.
Все было точно так же, как и в Британии. И молодые англичане, и ямайские тинейджеры наслушались Элвиса и первых блюзменов, и нафантазировали себе образ Америки — прекрасного рок-н-ролльного рая на земле. И если из британских фантазий со временем выросла вся современная рок-музыка, то из ямайских тоже выросло несколько очень важных для нашего разговора штук.
Как и все молодые люди, юные ямайцы желали одного: танцевать. И тот, кто давал им эту возможность, взамен становился богачом. Сперва, как и везде, ямайские танцы проводились под живые оркестры. Но чем дальше, тем более убого смотрелись эти мужики со своими банджо и дудками на фоне всего лишь одного диск-жокея с парой пластинок.
Именно на Ямайке впервые появилась та форма дискотеки, которая сейчас распространена по всему миру. Диджей колдует за пультом. Колонки басами бьют танцорам прямо в мозг. В паузах между песнями диджей речитативом выдает в микрофон что-нибудь веселенькое. Самая лучшая дискотека — та, на которой больше всего колонок и пластинки позабористее.
Первые ямайские диск-жокеи просто ставили музыку в местных барах. Ну чтобы забулдыгам было не так скучно накачиваться ромом. Потом кто-то один придумал подсоединить к проигрывателю не одну булькающую колонку, а усилитель и несколько динамиков погромче. В конце 1950-х верхом крутизны считалась саунд-система мощностью тридцать ватт. Спустя три года — в десять раз мощнее. Спустя еще три — в пятьдесят раз мощнее. Очень быстро танцы стали бизнесом: кто-то собирал саунд-системы, кто-то крутил пластинки, ктото продавал на танцах ром и наркотики. Денег хватало всем.
4.А революция 1960-х продолжалась. Считается, будто основными бунтарями в то время были хиппи и белые студенты. Мол, именно они слушали рок и прилюдно делали секс на газончиках в центре Лос-Анджелеса. Однако на самом деле белые подростки родом из среднего класса в бунт всего лишь играли. Отрастить себе волосы до лопаток и во время каникул в университете съездить на какойнибудь пропахший марихуаной фестиваль — вот и все, на что их хватало. Отметив двадцатилетний юбилей, эти ребята стриглись поприличнее, обзаводились кредитками и начинали вести ту же жизнь, что вели их родители.
Настоящая же революция началась в Штатах в тот момент, когда бороться за свои права стали реальные угнетенные. Педерасты, негры, анархисты, религиозные сектанты, латиноамериканцы, инвалиды, наркоманы, педофилы и еще черт знает кто. Прежде все эти крошечные группы просто не имели шансов уцелеть. Прежде общество наваливалось на них всей своей удушающей массой и не успокаивалось, пока не расплющивало в лепешку. Зато теперь, объединяясь с другими (такими же маргиналами), меньшинства могли бороться. И может быть даже победить.
На самом деле капитализм просто не может не закончиться революцией. Так уж он устроен. После Второй мировой американцы заново выстроили капитализм у себя, а потом и по всему остальному миру. Даже СССР перенял у них кое-какие экономические приемчики. И стоит ли удивляться тому, что как только строительство капитализма было окончено, по планете прокатилась целая волна революций? Причем не каких-нибудь, начатых по заказу из Москвы, а самых что ни на есть настоящих, пахнущих улицей и весельем. И ладно бы речь шла только о Кубе или Конго, нет! Тучи собирались непосредственно над Штатами и Европой.
Общество, которое еще вчера казалось таким монолитным, стало вдруг разваливаться. Вместо белой протестантской Америки возникло несколько дюжин америк помельче. Выяснилось, что меньшинства бывают самые разные: религиозные, сексуальные, политические. . . А главное — национальные. И если, выглядывая сегодня в окно, вы увидите, как по улицам российских столиц бродят граждане полусотни разных национальностей, причем две трети из них даже не говорят по-русски, то, думаю, поймете чувства тогдашних американцев.
Капитализм, который американцы строили по всей планете, был устроен совсем не так же, как тот, что существовал лет сто назад. Тогда буржуи во фраках богатели за счет того, что на заводах вкалывали граждане их собственных государств. Теперь все (ну почти все) американцы и европейцы богатели за счет того, что на благо их стран вкалывали все (ну почти все) жители третьего мира. В самих Штатах и Европе никаких заводов давно уже и не осталось. В Детройте в бывших автомобильных цехах теперь устраивались танцы и жили наркоманы, а машины собирались не здесь, а где-нибудь в Корее. Ну а поскольку кое-какую работу кому-то нужно было выполнять и дома, то некоторому количеству цветных рабочих было дозволено въехать и в сами страны первого мира.
Сперва этих гастарбайтеров было совсем чуть-чуть. Перед Второй мировой арабы во Франции составляли меньшинство в доли процента. Причем каждый из них должен был носить на шее железную бирку с указанием предприятия, к которому приписан. Негры в Америке не рисковали поднимать на белых глаза, а латиносов и вовсе почти не было. Зато после Второй мировой поток иммигрантов в США и страны Европы вырос даже не в разы, а в десятки раз. Сегодня в Штаты ежедневно въезжает почти пять тысяч нелегальных гастарбайтеров. И каждый десятый американец почти не говорит по-английски. Белый средний класс чувствовал, что для него не остается места в той самой стране, которую он привык считать своей.
5.Ямайские модники, как и все прочие жители третьего мира, перебирались в Штаты и тоже включались в борьбу за выживание. Пуэрториканцы и колумбийцы брали на себя торговлю наркотиками. Кубинцы и мексиканцы — рэкет и проституцию. Ямайцам остались танцы. Это делать они умели и именно на этом решили специализироваться.
Когда бунтовать начали не белые подростки, а реальные меньшинства, на смену сгнившему буржуйскому рок-н-роллу тут же пришла совсем другая музыка. Сам рок давно был мертв: простеньких Rolling Stones сменили заумные Jethro Tull и Pink Floyd. Вместо музыки для танцев рок-н-ролльщики сочиняли рокоперы и выступали вместе с симфоническими оркестрами. Рок теперь исполнялся в театрах и на громадных стадионах. Ну и реальная музыка бунта тут же ушла назад в клубы.
Клубы диско-эры были не просто местом, где можно скоротать вечерок. Они стали партизанскими базами: платишь за вход, проходишь внутрь и выпадаешь в иную реальность. В этих прокуренных подвалах ты имеешь право на то, на что не имеешь прав снаружи. На стене знаменитого нью-йоркского панк-клуба CBGB висело объявление: «Разденешься — рюмка бесплатно. Трахнешься — бесплатно вся бутылка!» Посетители отгораживались от мира и делали все, что заблагорассудится: спали с мужиками, лизали кислоту, слушали любую музыку, ходили голыми и думали любые мысли, которые приходили им в голову.
Всего в нескольких кварталах от «Стоунуолл Инн» находилась полуразвалившаяся старинная церковь. Когда-то она принадлежала немецкому католическому приходу НьюЙорка. В 1971-м ее выкупили, подремонтировали и открыли внутри самую первую дискотеку мира, клуб Sanctuary (Святилище). Правда, ничего святого в этом месте больше не было. Даже наоборот. На стене за алтарем новые хозяева помещения изобразили громадного дьявола, а вокруг — спаривающихся ангелов с гигантскими половыми органами.
Посетителями клуба были самые что ни на есть меньшинства: исключительно геи и исключительно черные. Они желали танцевать и каждую ночь набивались внутрь в таком количестве, что когда кто-нибудь из посетителей терял сознание, то бедняге было просто некуда упасть, и он оставался зажатый соседскими телами висеть над танцполом. При вместительности помещения человек в четыреста каждый вечер пятницы внутрь бывшей церкви набивалось по полторы тысячи мужиков, которые выходили наружу в лучшем случае после полудня в воскресенье.
Первое время танцоры лезли друг другу в ширинку, едва начинала звучать музыка. К полуночи весь танцпол был усеян сотнями спаривающихся мужчин. Администрация запретила делать секс в зале и принялась гнать нарушителей из клуба. Тогда геи стали на минутку выбегать из клуба в соседние подъезды, а потом, даже не застегнув брюк, бегом возвращаться обратно. Бывший охранник Sanctuary рассказывал потом, что заглянул как-то в подъезд и увидел, что от первого этажа и до пятого абсолютно на каждой ступеньке лестницы кто-нибудь делал секс и (если не был занят рот) при этом громко подпевал доносящимся из клуба песням.
На том месте храма, где когда-то стоял алтарь, теперь находилась будка диджея. Парня, сводившего в Sanctuary пластинки, звали Френсис Грассо. Колонки его саундсистемы были самыми огромными в НьюЙорке, а может быть, и в мире. Рок-н-ролл умер вместе с культовыми музыкантами 1960-х и новым кумиром был DJ. Наглядной иллюстрацией этого стало то, что после смерти легендарного рок-гитариста Джима Хендрикса его вдова ушла жить как раз к DJ Грассо.
Для того времени Френсис был фигурой ничуть не менее культовой, чем бывший муж его девушки. Весь современный диджеинг это в общем-то его изобретение. На танцах додискотечной эры диджей ставил пластинку, ждал, пока песня проиграет до самого конца, а потом объявлял следующую. Грассо отказался от этой системы и предложил свою. Именно он первым научился микшировать треки.
Выглядело это так. На длинном проигрыше, там, где четко был слышен ритм, Грассо ставил вторую пластинку с таким же ритмом. Некоторое время слушатель ощущал лишь ритм («бам-бам-бам-бам»), а потом волшебным образом одна песня вдруг превращалась совсем в другую. Сегодня такой трюк — общее место, но тридцать лет назад то, что делал Френсис, казалось революцией и волшебством.
6.Клуб Sanctuary сделал диско повальной модой. Клубы теперь возникали на каждом углу и на любой вкус. Правда, имелась и одна проблема: непонятно было, где брать пластинки, которые станет проигрывать клубный DJ. Окончательно сбрендившие от наркотиков и индийской философии рок-звезды играли такое, что особенно и не потанцуешь. И тут ямайцы со своими саунд-системами пришлись как нельзя кстати.
Диджеи с Ямайки привезли в Штаты несколько невиданных прежде приемчиков. Вопервых, в паузах между треками они стали бубнить в микрофон куплетики собственного сочинения. Из этого их бубнежа со временем вырос весь хип-хоп. А во-вторых, именно они первыми научились резать готовые песни на отдельные составляющие и склеивать в совершенно новом порядке.
Прежде песня воспринималась, как всетаки вполне готовое произведение. Теперь диджеи поняли: перед ними болванка для еще более готового. Песню можно крутить, выворачивать наизнанку, проигрывать по частям, смешивать с другими или вырезать из нее понравившийся проигрыш, и двадцать раз подряд на большой скорости прокрутить его через колонки большой мощности. В общем, в руках опытного диджея пластинка — это такой пластилин, из которого можно лепить сколько угодно веселья.
Начиная с середины 1960-х среди геев Нью-Йорка и Калифорнии входит в моду оттопыриваться по выходным на танцах в ямайском стиле. Слившись вместе два меньшинства (геи и жители Ямайки) породили ох какой взрывоопасный коктейль. Все вокруг орали «Рок-нролл! Рок-н-ролл!», да только кому он нужен, этот рок-н-ролл, когда вокруг происходят вещи в сто раз интереснее? Уже к началу 1970-х создатели саунд-систем вовсю крутили песни в стиле диско, еще пять лет спустя в негритянских районах Восточного побережья стали проходить первые рэп-баттлы, а еще через полдесятилетия в Британии грохнули первые залпы рейв-революции.