— Да, карма. Назови любым словом, которое тебя устроит. Провидение, искушение, путь.
— Ни одно из них мне не нравится, — я улыбнулся краешком губ, потом отпил еще от стакана с виски.
— И я хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что еще.
— Что угодно, — пообещал я, думая только о том, что призрак тюрьмы растворяется за горизонтом. Я буду свободен дальше. Свобода, как и одиночество, — большая награда, главный приз. Я уже не настаивал на одиночестве, дайте мне хотя бы свободу.
— Только ты должен понимать, это не связано с тобой. Никак. Это нужно только мне. Я не испытываю никаких ожиданий от этого, ты понимаешь? — Ирина смотрела на меня, как на ребенка, и прикусывала губу в нервном нетерпении. Кажется, ей действительно было что сказать.
— Отлично. Я все понимаю. Чего ты хочешь? Денег? Помощи? Я не знаю, может, тебя пристроить на телевидение? Меня там, правда, сейчас не слишком-то привечают, но я могу через Бодина поговорить.
— Я хочу ребенка, — сказала она.
— Что? — я поперхнулся и закашлялся. Ирина подошла ко мне и постучала мне по спине. Лицо ее оставалось спокойным, в то время как мне было ясно — она окончательно спятила.
— Я хочу ребенка. Я хочу его только для себя. Мне нужен ребенок, мой собственный. Я уже взрослый человек, возраст подходит. Я не хочу замуж, не хочу никаких обязательств, не хочу любить. То есть… я хочу любить этого ребенка, но на этом все. Ты тоже не хочешь никаких обязательств. Согласись мне помочь с ребенком — и я помогу тебе в суде.
— Это просто шантаж! — прохрипел я, по-прежнему задыхаясь.
— Мне больше никогда ничего от тебя не понадобится. К тому же ты всегда хотел со мной переспать! — заявила Ирина спокойным тоном. Я глубоко вздохнул, а потом пошел и налил себе еще виски — полный бокал. В чем, в чем, а в этом она была права. Я хотел с ней переспать с самого первого дня, как мы познакомились. Но мог ли я предположить, во что мне это обойдется? Никогда. Нет, только не это. Не такой ценой. Права была Оксана, эта Ирина — совершенно сумасшедшая девица. С этим не поспоришь!
Глава 3 Кручусь, как могу
Я — не герой нашего времени, вовсе не смелый человек, не сильная личность, не лидер и никого никогда не звал на баррикады. Меня вырастили три женщины, а единственный мужчина в доме — мой папа — подыгрывал им в этом, как мог. Я был младшеньким, так что мне практически никогда не приходилось принимать никаких решений, и надо сказать, я вполне привык к тому, что женщины не только старше, но и сильнее меня, решительнее и умнее. Так что меня вполне можно посчитать маменькиным сыночком, не способным ни к поступку, ни к ответственности за него. И все же, когда женщина предлагает тебе стать отцом своего ребенка, поневоле задумаешься. Даже моей безответственности и разгильдяйства было недостаточно, чтобы воспользоваться ситуацией и наплевать на последствия. Уж извините, речь идет не о чем-то там, речь идет о ребенке. О живом человеке. Даже я это понимал. Даже я, но не Ирина.
Когда я услышал, чего именно она от меня хочет, я решил, что она рехнулась. Что доктор был не прав, когда говорил, что ее мозг совсем не пострадал в результате аварии. Правда, и раньше Ирину никто бы не назвал совершенно нормальной. Она стояла посреди моей кухни, держала в руке бокал с красным вином напополам с водой и улыбалась.
— А что такого? — пожала плечами она.
— Что такого? Это же не котенок, нельзя вот так взять и завести ребенка!
— Это почему же? Огромное количество женщин именно так и поступают. И огромному количеству мужчин на это наплевать. Они делают свое дело и отваливают.
— Я так не могу! — возмутился я, выхватив у нее из рук бокал. — Ты, кажется, перепила. И потом, как ты собираешься растить ребенка? Ты только-только начала нормально ходить. Работы у тебя нет, денег тоже. Я не понимаю, почему я должен быть тут голосом разума? У тебя что, биологические часы сошли с ума?
— Все это — твои ужасные аргументы — это полная ерунда, — заявила она, налив себе воды из фильтра. — Я прекрасно смогу вырастить ребенка. У меня есть жилплощадь.
— Та, что ты снимала? Или ты имеешь в виду мою жилплощадь? — язвительно уточнил я, но лицо сумасшедшей Ирины оставалось невозмутимым.
— Та, где я прописана. В Таганроге. У нас там тепло и красиво, море рядом, ребенку будет там хорошо. Я неплохо зарабатываю своими сувенирами.
— Если тебе за три месяца заплатили сорок тысяч рублей, это еще не значит, что ты неплохо зарабатываешь! — возмутился я. — Ты живешь на мои деньги.
— Ну так я стану работать больше, — Ирина нахмурилась. Мы спорили до самой ночи, потом, на следующий день, мы снова принялись обсуждать все это. Кончилось, конечно, криками и истериками с обеих сторон. Ирина кричала, что я ее не понимаю, что ей нужно, чтобы у нее был кто-то, ради кого она могла бы жить.
— Не пугай меня своими суицидальными наклонностями. Я тебя сейчас в психушку оформлю!
— Да? И что ты им скажешь? — кричала она. — Что я хочу ребенка? Заберите ее, дяденька доктор, она ребенка хочет!
— Ты… ты разговариваешь во сне. Ты можешь сидеть и часами смотреть в окно, не двигаясь. Ты не ешь мяса. Как ты можешь считать, что совершенно нормальна?!
— С каких пор признаком нормальности стал каннибализм? Поедать себе подобных — отвратительно и мерзко.
— Все вы — хиппи — психи. Нет! Ни о каком ребенке не может быть и речи.
— В таком случае я всем скажу, что ты специально врезался в «Бентли». Скажу, что ты разрушил мою жизнь — и пусть тебя расстреляют! — Ирина стояла напротив меня, разъяренная, раскрасневшаяся, и глубоко дышала. Ее грудь вздымалась. На ней была всего лишь простая белая футболка с надписью «Дикая мята», она стояла босая и притопывала от злости длинными обнаженными ногами. Я не испытывал никакого желания всем этим обладать. То есть… испытывал, конечно. Но на войне как на войне. Не сейчас и не на таких условиях.
— Уж лучше пусть я пару лет в тюрьме отсижу, чем сделаю несчастным ребенка.
— С чего ты взял, что он будет несчастным? — окончательно распалилась она. — Почему это ты решил, что мой ребенок будет несчастным? Почему ты взял на себя право.
— Да потому что! — выкрикнул я. — Посмотри на себя. Глупенькая несчастная девочка, решившая убежать от всего мира, потому что ее бросил Петя. Если ты сама несчастна, как ты можешь сделать счастливым ребенка?
— Ты… ты… я ненавижу тебя! — прошептала Ира и убежала плакать к себе в комнату, к своей глине, краскам и тихой, однообразной и навязчивой эзотерической музыке. Я остался стоять, один, посреди собственного холла, и чувствовал себя почему-то последним мерзавцем. Но ведь я был прав. Я был совершенно прав, и даже больше — я чувствовал себя почти героем, почти рыцарем. Я не стану подыгрывать запутавшейся женщине, чтобы вытащить себя из тюрьмы. И пусть она сейчас этого не понимает, когда-нибудь все равно поймет. Пусть чуть-чуть подрастет, переживет потерю своего Петра, найдет какого-нибудь нормального мужика и родит ему хоть пятерых. Как там у них, у хиппи, принято. Нет, не могу я ввязаться в такое дело, взять на себя грех и оставить ребенка, одного. И так у нас в стране достаточно матерей-одиночек.
А что будет со мной — так ли это важно? Я. Я не пропаду. А если и пропаду — какая разница. Забавные мысли приходили мне в голову. После того, что со мной случилось, и, в особенности, после того, как меня без минуты промедления выкинули из «Стакана», меня почему-то уже мало что пугало. Я даже вдруг понял, что не страшусь и тюрьмы. То есть страшусь, конечно. Но если все взвесить и прикинуть.
Я взял телефон, набрал номер одного своего знакомого риэлтора, Кольки Скобкина. Николай тут же выразил свои соболезнования в связи с произошедшим. Я поморщился. Слишком публичным стало мое дело, и у каждого знакомого теперь имелась своя версия моей ситуации, каждый имел свою позицию. Кто-то сочувствовал мне и был на моей стороне, справедливо полагая, что такое может произойти с любым. Кто-то порицал пьянство за рулем и был, таким образом, заодно с Димулей, на стороне обличающего правосудия. Такие знакомые разговаривали со мной сухо, спрашивали, что именно мне нужно, говорили, что очень заняты. Когда я пытался донести до них, что в тот злополучный день был совершенно трезв, они сухо соглашались, и совершенно ясно было, что они мне не верят.
— Рассказывай! — как бы говорили они. — Все вы так считаете. А что еще вам остается! Убьете человека, а потом все норовите от правосудия улизнуть. Но мыто знаем.
— Привет, ты как? — спросил Скобкин. — Слышал, ты теперь в свободном полете?
— Что-то вроде того. Только ненадолго, как мне кажется, — усмехнулся я. Все-таки было неприятно, что не осталось ни одного человека, который бы просто ничего обо мне не знал. Я словно попал в смешной и глупый ролик «Youtube», который посмотрели несколько сотен тысяч человек. В принципе, это так и было. В конце концов, ролик с видеорегистратора «Бентли» до сих пор висел в Интернете, несмотря на все мои попытки его оттуда убрать.
— Что-то вроде того. Только ненадолго, как мне кажется, — усмехнулся я. Все-таки было неприятно, что не осталось ни одного человека, который бы просто ничего обо мне не знал. Я словно попал в смешной и глупый ролик «Youtube», который посмотрели несколько сотен тысяч человек. В принципе, это так и было. В конце концов, ролик с видеорегистратора «Бентли» до сих пор висел в Интернете, несмотря на все мои попытки его оттуда убрать.
— Что, думаешь, все так серьезно? — спросил Коля. — А чем я тебе могу помочь? Хочешь продать квартиру? Будешь откупаться?
— Нет, это нет, — немедленно огорчил его я.
— Нет? — голос Скобкина поскучнел. — А что тогда?
— Да вот, думаю я, а нельзя ли мою квартиру сдать в аренду на пару лет? — спросил я. С минуту Скобкин вникал во все своеобразие моего замысла.
— Ты так ставишь вопрос? — оживился он. — То есть, пока ты будешь там.
— А что? — усмехнулся я. — Меня же будет государство содержать. Я буду варежки вязать, а оно меня будет кормить и поить. Работы у меня все равно нет, а за пару лет можно на аренде поднять приличные деньги. Какие именно, кстати?
— Ну у тебя и нервы! — восхитился Скобкин и принялся рассчитывать мои будущие прибыли, не забывая учесть и свой собственный процент. Я же стоял, облокотившись на дверной косяк, и думал, что мать, конечно, сначала будет причитать и биться в истерике, а потом займется моим обеспечением, и вся тюрьма будет завалена котлетами и пирогами. Друзья, те, кто не отвернулся, подгонят сигарет. Все не так плохо. Два-три года — еще не вся жизнь. Зато у меня будет время подумать, как жить дальше. И чего я хочу. Черт, да на это тюремное заключение можно смотреть вообще как на своеобразный отпуск. Или как на отсрочку от принятия решений. Все не так плохо. Надеюсь только, мне повезет с сокамерниками, а то от тех кадров, которые мы снимали про московские СИЗО, меня всего пронизывал холод. Впрочем, я-то пойду не в СИЗО.
— Ну и сволочь ты! — вдруг раздался голос за моей спиной. Оказывается, Ирина все слышала. У нее было заплаканное лицо, опухшие, красные глаза.
— Ты просто не понимаешь. То, что ты придумала, — полная ерунда.
— Как скажешь, — она поджала губы, и больше мы не разговаривали до самого суда. Она засела у себя в комнате и практически не выходила оттуда. Я даже пытался специально подловить ее, ведь должна бы она ходить хотя бы в туалет. Но она умудрялась просачиваться туда именно в те моменты, когда я отходил со своего поста в гостиной. Странно, как это у нее здорово получалось — вычислять эти моменты. Просто хиппи-невидимка. Так что толком мы снова увиделись только в день суда.
* * *Чего я ожидал — не знаю. Наверное, чего-то более торжественного или устрашающего, что ли. Не такой странно-прозаической картины, не этого спокойного расслабленного выражения лица судьи, не того, как зевнул скучающий адвокат. Даже прокурор смотрел на меня без ненависти или осуждения, он просто был на работе и представлял сторону обвинения. Ирина сидела рядом с ним, бледная, ее зеленые глаза горели недобрым огнем, рядом с ней лежала искусственная дубленка, которую я купил вместо ее дикой куртки-телогрейки. И, кажется, ей единственной было дело до того, что тут происходит. Ее глаза горели жаждой мести.
— Так, все стороны на месте? Явка обеспечена? — скучающим тоном спросил судья — худой, высокий мужчина в потрепанной, давно не стиранной черной мантии. Она висела на нем, придавая ему вид пугала, особенно если он разводил руки в стороны.
— Все прибыли, кроме Макарова Ильи Сергеевича, — сообщил прокурор. — Он прислал заявление. Он уже не имеет претензий к обвиняемому, попросил рассмотреть дело в его отсутствие. Его свидетельские показания в деле имеются.
— Паспорта передайте секретарю, — судья кивнул в сторону невыразительной девочки в углу. Я передал документы своему адвокату, и все представители властей — прокурор, судья и мой адвокат — погрузились в бумаги. Повисла забавная пауза. Вот он, суд справедливый и неизбежный, который «именем Российской Федерации». Я видел дело, был ознакомлен с ним еще перед предварительным слушанием. Там были фотографии с места ДТП, те, где Ирина лежит на асфальте в неестественной позе, а шлем отлетел в сторону. Кожа на лице мертвенно-серая, губы в крови, глаза закрыты, она похожа на труп. Увидев фотографии, я вздрогнул. Я успел забыть все обстоятельства того дня, это было уже давно. Теперь, когда кругом зима, и все мы додавливаем, как остатки зубной пасты, последние дни января, в события того теплого летнего дня уже невозможно поверить.
— Передайте через пристава медицинское заключение! — сухо попросил судья через некоторое время. Я чувствовал, как кровь вдруг разгоняется и стремительно разбегается по моим венам, и волнение все же возникает, и нарушается дыхание, и наворачивается какой-то комок в горле. Рядом со мной никого, кроме адвоката. Я скрыл от своей родни настоящую дату заседания, все думают, что меня будут судить завтра. Возможно, завтра я буду уже в местах, не столь отдаленных. Интересно, кстати, почему их так называют? Ведь на самом деле они очень даже отдаленны. Меня могут упрятать на самый Север, а могут отвезти и в какую-нибудь Самару. Никто не знает точно, но я, конечно, уповаю на Самару.
— Ваш подзащитный ознакомился с материалами дела?
— Да, ваша честь, — спокойно отвечает мой адвокат. За все эти месяцы я не перебросился с ним и парой фраз. Он настоящий профессионал и поэтому предпочитает не вводить меня в курс дела, только деньги берет.
— Где акт?
— Вот, — адвокат протягивает приставу какую-то очередную бумагу. Сколько бумаг, боже мой. Наш с Ирой полет длился не больше нескольких секунд, а бумаги пишут много месяцев, подшивают в папки, формируют доказательную базу. Накануне я подписал еще одну бумагу, поручение Коле Скобкину сдать мою квартиру в аренду на тот срок, на который меня осудят. Уверен, он теперь молится за меня. Надеется, что мне дадут срок по верхней планке — три года — и бизнес будет процветать.
Я удивлен, что на заседании нет ни одного журналиста, учитывая, какой резонанс в свое время наша авария вызвала. Все позабыто, все быльем поросло. С тех пор много воды утекло. По-настоящему пьяный водитель, к тому же сын депутата, врезался в автобусную остановку. Погибло трое, еще шестеро были госпитализированы. Где-то в Подмосковье водитель маршрутки, находящийся в состоянии наркотического опьянения, врезался в припаркованную на обочине «Газель», там тоже были трупы. Мы с Ирой стали неинтересны. Она пришла в суд на своих ногах, даже без костылей. Проза жизни. А может, Димуле просто вовремя не донесли о дате заседания. Откуда я знаю, как там при нем работают наши братцы-кролики, редакторы программ. Возможно, что плохо.
— Так, какие-либо ходатайства есть? — спросил судья, наконец подняв голову и оставив в покое бумаги. Он оглядел зал, посмотрел на меня с вежливым интересом, потом перевел взгляд на Ирину и оживился. Ирина пришла простоволосой, ее длинные блестящие волосы рассыпались по плечам и сияли, отражая искусственный свет. Она была невыразимо юной и необычной, конечно, она приковывала взгляд.
— Нет, ваша честь, — ответил мой адвокат.
— Нет, ваша честь, — эхом вторил ему прокурор.
— В таком случае слушается дело о причинении тяжкого вреда здоровью. Статья номер… — судья начал зачитывать обвинение. Он читал так быстро, что я, по большому счету, не успевал даже понять, что он говорит. Скорость у него была — Малахов отдыхает, а вот эмоциональности недоставало. Его монотонное бормотание могло бы даже усыпить, но не меня, конечно. Все, что тут происходило, слишком сильно меня касалось.
— Ваша честь, хоть в данном деле и не удалось зафиксировать факт опьянения за рулем, тем не менее, нарушения были столь значительными, что нельзя не учесть… — прокурор свирепствовал. Впрочем, у него работа такая. Ирина сидела, красная, как вареный рак, и старалась на меня не смотреть. Я попытался представить, как буду смотреться с бритой головой. И еще вспомнил, что не успел сходить на осмотр к стоматологу, хотя хотел ведь. Потому что вдруг у меня в тюрьме заболит зуб, а там даже доктора нет. Не то чтобы у меня что-то болело сейчас. Но я хотел бы быть уверенным, что мне не придется потом выдирать зубы без анестезии только потому, что я забыл сходить на профилактический осмотр.
— В материалах дела имеется медицинское заключение, согласно которому потерпевшая понесла значительный ущерб здоровью. Молодая женщина была бы убита, если бы не чудо.
— Ну что вы такое говорите! — не успел прокурор договорить, как вдруг из-за своего места вскочила Ирина. — Ничего подобного. Ничего я не была убита! И вообще, это все была случайность.
— Сядьте, — приказал ей прокурор строгим голосом. Ирина послушалась, но было заметно, что до нее дошло, наконец, что все происходящее совсем не игрушки. Все же, хоть она и молода, но не глупа. И не совсем же она зверь, чтобы…