— Ты спрашивал Будущее? Рок что-то ответил тебе?
Голос Всеслава был хрипловат, но хрипота эта была вызвана отнюдь не вином.
— Да, — шепнул Ратмир с усталым придыханием. — Я спросил Будущее, Рок ответил мне, я получил… Пророчество. Извини, что не мог сообщить его тебе раньше, у меня просто не осталось сил для разговора, а, кроме того, мне надо было еще раз все осмыслить!
— Ты вполне мог не торопиться. — Всеслав попытался легко пожать плечами, но у него получилось только странное судорожное движение. — Отдохнул бы до завтра.
— Я побоялся, что ты, сам не ведая того, наделаешь глупостей, — ответил Ратмир, и его горящий, темный взгляд уперся в лицо брата. — С этим мальчиком надо быть очень… очень осторожным!
— Что значит — осторожным?
— Я тебе все расскажу, — усталость из голоса Ратмира исчезла, но напряжение усилилось. — Но прежде мне хотелось бы, чтобы ты до конца понял, насколько этот извержонок важен! — Всеслав молча пожал плечами. После небольшой паузы, вызванной неким сомнением, Ратмир добавил: — Тебе известно, как я отношусь к кодексу посвященных! Так вот, открывая тебе то, что мне удалось узнать об извержонке, я нарушаю этот кодекс… А ты должен знать, чем это мне грозит!
Правая бровь Всеслава удивленно приподнялась, его тело напряглось, как перед броском, а губы непроизвольно прошептали:
— Даже так?!
Взгляд Ратмира помягчел, в нем промелькнуло одобрение — похоже, Всеслав понял всю сложность положения!
— Я прочту тебе Пророчество, и ты сам поймешь, насколько все серьезно.
Волхв прикрыл глаза, несколько секунд помолчал, словно собираясь с мыслями, а потом начал читать нараспев:
Волхв замолчал, но тишина не вернулась в темную комнату. Тяжелые, грубые, жестокие слова, казалось, просачивались сквозь потолок, сквозь стены и падали в души двух замерших людей глухим страшным предупреждением. Они, высказанные, замершие, не улавливаемые ухом, продолжали звучать чеканным ритмом в каждой клетке обездвиженных, парализованных тел!
Прошло несколько долгих минут, прежде чем вожак стаи смог преодолеть свое оцепенение и произнести:
— Да, с этим мальчишкой надо быть очень осторожным. Может быть, его лучше сразу… уничтожить?
— И потерять возможность властвовать над всем Миром? — переспросил Ратмир, и в его голосе не было насмешки.
— Ты считаешь, что какой-то дохлый… извержонок может…
Но волхв не дал вожаку закончить.
— Может! — жестко произнес он. — Ты забываешь, что это предначертал Рок, а Пророчества сбываются всегда. Раньше или позже, но… всегда!
Несколько минут в комнате висело молчание. Всеслав искал в произнесенном Пророчестве неясности или противоречия, а Ратмир с затаенной горечью наблюдал за братом. Наконец вожак неуверенно произнес:
— Я не слишком хорошо понял, что является ключом к пробуждению этой… души-разрушительницы? Что это за «память прежних поколений»?
Волхв помолчал, а потом заговорил спокойно, неторопливо:
— Ты помнишь нашего отца? Ну, конечно, помнишь! И деда нашего ты помнишь… Вот только помнишь ты исключительно то, чему сам был свидетель. Ты не помнишь того, чего не видел или не слышал, о чем тебе никто не рассказывал, но, тем не менее, эти события происходили… Об этих событиях знали наш отец, или наш дед, или наш прадед… Так вот, память о таких событиях не пропадает, она в нас самих, в наших головах, наших телах. И есть возможность ее… пробудить.
— Ты хочешь сказать, — медленно, осторожно подбирая слова, начал Всеслав, — что этот маленький изверг может вспомнить то, о чем знал его… прадед?
— То, что пережил его прадед! — уточнил Ратмир. — Да, может, но только при определенных условиях. Я думаю, это должно быть направленное ментальное воздействие.
Всеслав облегченно выпрямился.
— Тогда все не так страшно, мы вполне можем контролировать любые контакты этого мальчишки и исключить такое воздействие.
— Но он должен постоянно быть в сфере нашего внимания… Причем наилучшим вариантом было бы привязать извержонка к нашему роду настолько, чтобы он не представлял себе жизни без нас. Лучше всего было бы, если бы он тебя полюбил, как родного отца!
Всеслав удивленно поднял бровь.
— Я должен стать «родным отцом» для… изверга? Не слишком многого ты хочешь от меня, брат?!
В его голосе читались столь откровенное высокомерие, презрение и брезгливость, что волхв невольно поморщился.
— А может быть, ты сам займешься этим извержонком? — неожиданно предложил Всеслав. — Я готов взять на себя все расходы по его… содержанию, а ты, конечно же, лучше подходишь на роль няньки для мальчишки!
Ратмир долго смотрел темным взглядом в лицо брату, а затем спокойно, даже чуть насмешливо проговорил:
— Как ты себе это представляешь? Я заберу мальчика к себе в Лютец, в Звездную башню, и… что? Чем он там будет заниматься? Или ты считаешь, что его примут в школу при университете, что он сядет на Скамью Познания вместе с людьми? А может быть, мне отдать его в учение одному из городских ремесленников? Только в этом случае я вряд ли смогу контролировать его… жизнь! А теперь представь себе, что кто-то вдруг узнает Пророчество, ведь в университетском городе достаточно волхвов, дважды и даже трижды посвященных, и любой из них может просто почувствовать особость этого мальчишки! И проверить возникшее прочувствование! К кому после этого попадет твой Вотша?! К тому же в городе он может запросто попасть под случайное ментальное воздействие или просто под ментальный рикошет! — Волхв секунду помолчал, а затем, уже не скрывая насмешки, закончил: — Нет, братец, твое предложение не проходит!
Всеслав недовольно сдвинул брови — ему явно не хотелось возиться с каким-то там извергом, но и веских возражений для отказа не находилось.
— Если ты не возьмешь мальчишку к себе, если ты сейчас выгонишь его из замка, он, вполне возможно, попадет в какой-нибудь другой «род власти». — Волхв говорил спокойно и убедительно. — Согласись, это было бы… обидно!
— Да, конечно, — нехотя согласился вожак стаи. — Но… угождать какому-то извергу! Согласись, это еще… «обиднее»! — в тон брату добавил он.
— А тебе и не надо его опекать или тем более угождать, — блеснул глазами Ратмир. — Изверг должен быть счастлив находиться с тобой рядом, служить тебе, отдать, если надо, за тебя жизнь! Пойми, о Пророчестве не знает никто и не должен узнать! А еще один княжеский любимчик из извергов, маленький мальчишка, к тому же сирота, вряд ли привлечет чье-то слишком пристальное внимание! Приставь к нему кого-нибудь из верных волков, и пусть он опекает мальчишку. Тебе же надо будет отдать приказ о его содержании и обучении, а затем просто наблюдать за ним. Если он проявит какие-то способности, ты используешь эти его способности в службе, если никаких способностей не будет — он останется… да хоть бы простым нахлебником! Стая от одного рта не обеднеет, зато этот изверг будет постоянно под рукой и… Помни о Пророчестве!
— Ну ладно! — вскинулся вдруг Всеслав. — Я сам соображу, что мне делать с моим собственным извергом, раз уж ты повесил заботу о нем на мою шею!
«Все, братец пришел в себя… — удовлетворенно подумал волхв. — Значит, Пророчество не напугало его, а, скорее, заинтересовало, и он сможет справиться с извергом. Но и мне надо будет не спускать с него глаз!»
Вслух же он устало произнес:
— Да, я с тобой согласен — ты знаешь, что делать со своими извергами… А теперь, прошу тебя, позволь мне отдохнуть!
Волхв закрыл глаза и откинулся на подушку.
Всеслав был уже на пороге спальни, когда его догнал негромкий голос брата:
— Еще одно, князь. Постарайся, чтобы извержонок как можно меньше контактировал с Добышем. Волхв нашей стаи слишком любит копаться в чужих мозгах, а такое… «копание» в голове мальчишки может пробудить его наследственную память.
Глава 2
Мальчик спал долго, почти восемнадцать часов. Первые восемь часов Скал просидел рядом с ним, не сводя глаз с его странно подергивающегося лица, внимательно прислушиваясь к хрипловатому, затрудненному дыханию. Однако постепенно дыхание мальчика выровнялось, лицо успокоилось. Ровное, едва слышное посапывание свидетельствовало о том, что опасность для жизни Вотши миновала.
Тем не менее Скал продолжал свое дежурство. Он, правда, отлучался ненадолго несколько раз, но всегда оставлял вместо себя кого-нибудь из своих товарищей. А когда от князя пришел приказ тщательно оберегать мальчика, не спускать с него глаз, вся ратницкая заинтересовалась Скаловым подопечным.
Наконец, перед самым обедом следующего дня, Вотша открыл глаза и огляделся. Скал быстро привстал со своего места и склонился над мальчишкой.
— Ну, малец, как ты себя чувствуешь?! — с неподдельной тревогой спросил дружинник, сам в душе удивляясь своему волнению.
Мальчик посмотрел на ратника, и Скал изумленно отпрянул, на него смотрели странно серьезные серые с темным ободком глаза.
«Но ведь у мальчишки-то глаза были голубые! Как же это? — подумал Скал, пристально всматриваясь в мальчишеское лицо, в попытке найти и другие изменения. И тут же ему в голову пришла новая мысль. — А ведь именно такие глаза — темно-серые с темным ободком были у… Вата!»
От этой догадки у дружинника вдруг похолодело в груди, но тут Вотша улыбнулся и радостно ответил:
— Хорошо, дядя Скал! Только… — Он снова улыбнулся, на этот раз чуть смущенно. — Есть очень хочется и… по дедушке соскучился!
— Тогда давай вставать, — с некоторым облегчением произнес дружинник. — Сейчас умоемся и пойдем обедать. А вот насчет дедушки… тут надо спросить разрешения у князя.
После обеда, съеденного в одиночестве, поскольку время дневной трапезы миновало и остальные дружинники уже поели, Скал повел Вотшу в княжеские покои испросить разрешения повидаться с дедом. Однако встретивший их в коридоре замкового дворца Вогнар, книжник Всеслава, сказал, что вожак не станет сейчас разговаривать со Скалом и извержонком, потому что готовит проводы своего брата — Ратмир следующим утром отправлялся назад, в Лютец.
Ранним утром следующего дня дважды посвященный волхв прощался с вожаком стаи, его женой и ближней дружиной. Всеслав затевал прощальный пир, однако Ратмир наотрез отказался пробыть в замке еще сутки — до Лютеца путь был не близкий, а возвращаться ему предстояло в человеческом обличье. Сопровождать волхва должны были четыре дружинника, и, кроме того, с ними шли три вьючные лошади, нагруженные припасами.
Прощание было кратким. На мощеном замковом дворе Ратмир обнял старшего брата, ткнулся холодными губами в его выбритые щеки, молча поклонился княгине и дружинникам и, уже взобравшись в седло, глухо проговорил положенную фразу:
— Спасибо, братья, за хлеб и ласку, пусть ваши лапы и клыки не знают усталости, пусть ваша добыча будет жирной и обильной!
Затем, секунду помолчав, волхв развернулся к южным воротам и тронул коня. Отпустив Ратмира шагов на пять вперед, за ним потянулись дружинники эскорта, ведя в поводу вьючных лошадей.
Когда волхв и его сопровождение удалились метров на двадцать, Всеслав хищно улыбнулся и с едкой иронией выдохнул:
— Вот и свиделись! Сорока лет, как и не бывало! Теперь можно спокойно жить еще сорок лет!
И тут же, словно что-то вспомнив, поморщился, а затем, круто развернувшись, скрылся в дверях дворца.
За воротами замка мостовая кончилась, цокот копыт мгновенно стих — лошади ступили в мягкую, прохладную пыль. Ратмир пустил своего скакуна легким, неспешным шагом прямо посередине одной из главных городских улиц. Справа от него, отстав на половину лошадиного корпуса, следовал Сытня — ратник ста восьмидесяти лет, бывший когда-то дядькой маленького Ратмира и до сих пор обожавший своего воспитанника. Трое других дружинников растянулись следом за волхвом, и замыкавший кавалькаду, самый молодой из четверки сопровождения, Корзя вдруг вполголоса затянул долгую песню.
Над двухэтажными домиками, выстроившимися вдоль городской улицы, уже поднимались легкие летние дымки — горожане готовились к утренней трапезе, но лавки еще не открывались, и в мастерских ремесленников было тихо. Волхв, выпрямившись в седле, внимательно оглядывал проплывавший мимо город.
Край изменился очень сильно. Сорок лет назад, когда Ратмир покинул родной город, чтобы, отказавшись от жизни княжича, посвятить себя Знанию, столица стаи восточных волков была совсем небольшим селением на крутом левом берегу широкой полноводной реки. Совсем молодой, тридцатилетний княжич покидал родину без сожаления, прекрасно понимая, что вожаком стаи ему никогда не стать — к тому времени его старший брат уже был женат, да и его дед, Горислав, был еще в силе. А науки, в том числе и такие, как исчисление звезд или стихосложение, давались ему легко. Дед тоже не слишком горевал, отправляя младшего внука в далекий Лютец, в университет — княжеская ветвь и без того была крепка, а еще один претендент на место вожака мог только расколоть стаю!
И теперь дважды посвященный волхв без сожаления или зависти оглядывал разросшийся и вширь и ввысь город с каменным замком и слободами, перекинувшимися даже за реку. Более того, вид этого огромного скопища извергов, обложивших своими жилищами крошечное, хотя и гордо вознесенное, поселение людей, вызывал в его душе горькую усмешку, а порой и смутную тревогу. Он почти физически ощущал мощную ауру ненависти, страха, презрения и злобы, накрывавшую родной Край. Сорок лет назад она не была настолько ощутимой, настолько плотной!
Прямая неширокая улица полого, наискось перечеркивая довольно крутой склон, спускалась к берегу реки. Чем дальше волхв со своими спутниками отъезжали от замка, тем шире становились пространства между городскими домами, и тем ниже становились сами дома. Рядом с замком двухэтажные каменные строения, принадлежавшие ближним советникам Вожака и старым дружинникам, лепились одно к другому. А здесь, в двух километрах от темно-серых замковых стен, одноэтажные деревянные домики зажиточных извергов, хоть и выходили крашеными фасадами на улицу, строились на приличном расстоянии друг от друга, и их стены соединялись разнообразными заборами, за которыми виднелись сады, огороды, хозяйственные постройки.
Наконец присыпанная тонкой, мягкой пылью дорога вывела путников на берег Десыни, к паромной переправе. Изверг-паромщик — огромного роста детина с припудренной светлой пылью косматой головой, одетый в широкую просторную рубаху и широченные порты, подвязанные веревкой, увидев волхва и его дружину, склонился в низком поклоне и не распрямлялся, пока все всадники не въехали по дощатому помосту на настил парома. После этого он громко гаркнул нечто нечленораздельное, и из-под настила, с двух сторон выдвинулись десять пар широких, длинных весел. Раздался новый зычный вскрик паромщика, и гребцы, сидевшие в двух ладьях, на которых был установлен паромный настил, разом взмахнули веслами.
Паром отвалил от причала и неторопливо двинулся вперед, наискось пересекая широкую, кристально чистую реку.
Ратмир сошел с коня и прошел вперед, к перилам, ограждающим настил парома. Наклонившись над перилами, он принялся всматриваться в быстро текущую воду, в темноту глубины, прятавшую песчаное дно реки. Ему казалось, что он различает в этой глубине странное шевеление — не то медленный хвост какой-то чудовищной рыбы, не то светлые волосы русалки, расчесанные прихотливым течением. Тишина стояла над утренней рекой, и только плеск играющей перед рассветом рыбы да журчание верхней воды, обтекавшей неуклюжие обводы паромных лодок, нарушали эту тишину.
— Что, княже, не хочется расставаться с родным-то домом? — раздался за его плечом негромкий густой бас старика Сытни.
Волхв улыбнулся про себя — насколько далеко была мысль его старого дядьки от его истинных ощущений. Однако он не стал обманывать ратника и скрывать, что мутные, несущие людской сор и дохлых животных воды Сеньи, протекающей прямо под стеной Звездной башни, милей ему любой другой текучей воды!
Не поворачиваясь к дружиннику, он также негромко ответил:
— Нет, старик, я слишком долго не был в Крае, чтобы считать этот город своим домом. Моим «родным» домом давно уже стали Звездная башня, университет, Лютец…
— Но… — Сытня явно растерялся и не сразу сообразил, что можно возразить на эти слова. — Неужели в тебе не екнула ни одна жилочка, когда ты увидел нашу реку, в которой ты научился плавать, нашу бескрайнюю степь, наш замок. Это же твое детство, твоя юность.
— Нет… — Ратмир чуть качнул головой из стороны в сторону. — Мое детство осталось так далеко, что вряд ли я мог бы туда вернуться. Да и… незачем!